Затем на экране пыхнул и рассыпался титр популярной субботней передачи «Злоба вечера». В студии за столом, похожим на барную стойку, в прозрачных пластмассовых креслах сидели популярные ведущие — Тихон и Фатима, одетые с тщательно продуманной дорогой неряшливостью. Они будто не замечали, что передача уже началась, и продолжали болтать о постороннем, переглядываясь со шкодливой загадочностью.
— Ой, да мы уже в эфире! — мило пришепетывая, спохватилась Фатима.
— Как же мы с тобой не заметили? — элегантно картавя, удивился Тихон.
— Тиш, а ты слышал когда-нибудь про «Ипокренино»?
— Нет, Фатимуша, не слышал. А где это?
— Ну конечно, ты же еще так молод!
— Постарше некоторых! Тебе сколько?
— Таких вопросов женщинам не задают!
— Ты первая начала!
— Ну ладно, не будем спорить. Главное ведь не в том, кто старше, а в том, что «Ипокренино» гибнет!
— Как это гибнет? — нахмурился Тихон.
— А вот об этом нам и расскажет неподражаемый Алик Имоверов.
Старички, предвкушая, переглянулись. Мускулистые щеки Огуревича торжественно напряглись. Регина Федоровна и Валентина Никифоровна бросили на Жарынина совокупный взор обожания. Он, подбоченясь, посмотрел на Наталью Павловну. Душа Кокотова сморщилась от тайной зависти к соавтору.
На экране появился титр «Спасите нашу старость!», а следом потекла широкая панорама ипокренинских красот: пруды, грот, аллеи, беседки, балюстрада и колонны главного корпуса. В кадре образовался Имоверов в пиджаке цвета взбесившейся канарейки, он шумно втягивал воздух и восторженно озирался:
— Какая красота! Какой воздух! Это «Ипокренино» — дивный, заповедный уголок Подмосковья. Здесь притаился известный всей стране дом ветеранов культуры. Двадцать народных артистов, пять народных художников живут здесь! Если перечислять все звания и титулы, которыми обладают здешние обитатели, уйдет несколько дней! Но вместо восторженного «вау» мне почему-то хочется закричать «SOS»! «Ипокренино» гибнет! Вот во что превратилось некогда знаменитое место заслуженного отдыха!
Далее на экране последовательно мелькнули снятые крупным планом обвалившая штукатурка фасада, потолок в подтеках, ветхая мебель, выщербленный паркет и протертый до дыр желтый линолеум, какового в доме ветеранов никогда не водилось. Старички с осторожным укором оглянулись на директора, сидевшего с совершенно посторонним лицом. Зато суровая физиономия Зинаиды Афанасьевны побагровела от гнева. Жарынин как режиссер по достоинству оценил тонкий замысел телевизионщиков, пошедших от противного, и весело потер руки.
— Это теза, — шепнул он Наталье Павловне. — Потом будет антитеза!
Между тем голос Имоверова, наливаясь скорбью, продолжал свою грустную повесть:
— Отсутствие средств не только печально сказалось на сохранности жемчужины русской усадебной архитектуры. Дошло до того, что легенды отечественной культуры недоедают в буквальном смысле слова. Горько слушать исповедь знаменитого некогда Ивана Болта, чьих фельетонов боялись даже члены совдеповского Политбюро.
В кадре возник Ян Казимирович, показывающий полпальчика со словами:
— Плохо кормят. Сосиски стали вот такусенькие!
Как иллюстрация к сказанному на экране появилась тарелка с сосисками, которые каким-то чудесным телевизионным образом из действительно маленьких превратились в совершенно крошечные, наподобие личинок…
Кое-кто из ветеранов одобрительно захлопал. Отважный Болтянский, выразивший общую обиду, привстал и раскланялся. Лицо Огуревича, оставаясь посторонним, немного покраснело: видимо, чтобы снять стресс, он обратился к внутренним алкогольным ресурсам. Режиссер в некотором недоумении хрустнул пальцами:
— Сейчас, сейчас… — пообещал он.
А голос Имоверова за кадром изнывал в отчаянье:
— Ветераны культуры от безысходности готовы расстаться даже с гордостью своего дома — бесценным монументальным панно великого Гриши Гузкина!
В доказательство был явлен «Пылесос» в разных ракурсах, а для убедительности подмонтирован сам художник, позирующий в музее Гогенхайма на фоне триптиха «Мастурбирующие пионеры». В завершение темы оператор крупным планом показал лукавый масонский глаз, заключенный в треугольник.
— …Пока же полным ходом идет разбазаривание других невосполнимых ценностей, — не унимался полуплачущий Имоверов. — Безжалостно распродаются в дальнее и ближнее зарубежье всемирно знаменитые ипокренинские скамейки, на которых сиживали титаны мирового искусства…
В подтверждение показали Агдамыча, откручивающего латунную табличку, которая, благодаря «наезду» телекамеры, разрослась во весь экран:
Насельники недоуменно зароптали. Жарынин сделал такое движение, точно за ворот ему попала колючка или муравей:
— Странно, очень странно…
А Имоверов буквально исходил гневным сарказмом:
— Не захотел нам объяснить причины столь бедственного положения директор дома ветеранов господин Огуревич (Оператор тут же показал Аркадия Петровича, стыдливо прячущегося за колонну.), а президент фонда «Сострадание» господин Меделянский давно уже не сострадает старикам. Он борется в Брюсселе за права на своего Змеюрика! (На экране мелькнул фрагмент мультфильма о похождениях знаменитого динозаврика.) Мы пытались позвонить Гелию Захаровичу в Брюссель. Бесполезно! (Раздались длинные безответные гудки.) Да, да, дорогие зрители, звездные старики буквально брошены на произвол судьбы! Вот и великая актриса Ласунская ютится в заброшенной оранжерее! (Возникла дремлющая Вера Витольдовна, а затем крупным планом — засохший лист фикуса.) …И на этой почве, как вы понимаете, легко пускают корни самые гнусные ксенофобские идеи!
— Почему у татар есть свое министерство культуры, а у русских нет? За что бились на Куликовом поле? А?! За что? Вы мне можете объяснить? — страшно сверкая глазами, возопил появившийся в кадре Жуков-Хаит.
Старческий ропот в зале усилился. Даже бухгалтерши, что-то сообразив, начали вопросительно переглядываться. Огуревич сидел красный, с гибельной улыбкой на лице. Режиссер несколько раз передернул плечами, будто за шиворот ему залез не муравей, а по меньшей мере ящерица. На Наталью Павловну с Кокотовым он старался не смотреть и больше уже ничего не обещал.
— Ну, и где антитеза? — не удержался писатель.
А Имоверов не унимался:
— Общее трагическое настроение откровенно выразил известный режиссер Жарынин, один из лидеров антикоммунистического сопротивления в советском кинематографе!
Из обширного монолога Дмитрия Антоновича до эфира дошло всего несколько фраз:
— «Ипокренино» — это пристань чудесных талантов, всю жизнь бороздивших океан вдохновения и заслуживших священное право на тихую гавань. Последнюю гавань в своей отданной стране жизни… И теперь эта гавань в страшной опасности!
В глазах режиссера, созерцающего самого себя на экране, зажглась отдаленная надежда на справедливость, но тут же и погасла. Имоверов, до этого скрывавшийся за кадром, снова вышел к зрителям. Теперь он стоял с микрофоном на фоне Останкинской башни и говорил мягко, даже мечтательно:
— Так что же делать? Как спасти заслуженную старость? Неужели в России иссяк вечный родник милосердия и благотворительности? Нет, не иссяк! Об этом мы беседуем с президентом фонда «Воздаяние» Русланом Отаровичем Ибрагимбыковым.
И вот уже Имоверов, почтительно сидя в дорогом офисе, внимает Ибрагимбыкову, одетому в белоснежную рубашку с голубым галстуком, испещренным диоровскими полуколечками. А импозантный злодей говорит с кавказским акцентом:
— Мы готовы протянуть руку помощи гибнущему дому ветеранов и сделать «Ипокренино» цветущим оазисом Подмосковья. Но для этого нужна реконструкция… На некоторое время ветераны будут размещены за наш счет в элитных домах престарелых, а потом, конечно, вернутся к себе домой. Все это сделает наш фонд «Воздаяние». Бесплатно. Клянусь! Я человек гор и своих обещаний никогда не нарушаю!
— С этими обнадеживающими планами Руслана Отаровича полностью согласен знаменитый режиссер Жарынин, гонимый в годы советского режима! — подхватил Имоверов.
И опять в кадре на фоне балюстрады возник Дмитрий Антонович:
— …Наш святой долг, наша задача — сохранить эту жемчужину и передать в надежные руки… Имя этого человека — Ибрагимбыков!
После таких слов старики, словно флюгеры от порыва ветра, повернулись к Жарынину, издававшему непонятные звуки — что-то среднее между стоном и рычанием.
А на экране снова сидели в своих прозрачных креслах Тихон и Фатима. Лукаво переглядываясь, они комментировали увиденное.
— Что ж, наверное, надо согласиться с режиссером Жарыниным! — мило пришепетывая, сказала девушка.
— Да, будем надеяться на фонд «Воздаяние» и лично на господина Ибрагимбыкова, продолжателя славных традиций Мамонтова, Третьякова, Морозова! — элегантно картавя, подхватил юноша. — Тогда не только дом ветеранов «Ипокренино», но и вся Россия возродится, как феникс из пекла!
— Феникс из пекла… — тихо повторила Наталья Павловна и глянула на Дмитрия Антоновича так, как женщина смотрит на мужчину, который обещал космическое сладострастье, а на деле оказался евнухом.
Кокотову стало жаль соавтора. Лицо несчастного потемнело, исказилось, глаза виновато прятались, а гладкая обычно лысина собралась какими-то щенячьими складками.
— Ага, я же говорил! Надули! — раздался жуткий смех Жукова-Хаита, тоже, оказывается, смотревшего телевизор вместе со всеми. — А вы им верили, наивные гои! Только процентное представительство во власти и на телевидении спасет Россию!
Зинаида Афанасьевна метнув в режиссера расстрельный взгляд, увезла бесчувственного Огуревича прямо в кресле на колесиках. Валентина Никифоровна и Регина Федоровна симметрично удручились. Ян Казимирович, успокаивая одноприютников, рассказывал, как после ареста Бухарина по звонку из Кремля за полчаса полностью переверстали уже подписанную в печать «Правду».