— Ты их уже продала! — вспыхнула Мара. — Вот откуда у тебя деньги!
«Гитл, — сказала я, стараясь не шевелить губами, — успокойся! Твоим картинкам ничего не грозит. Не надо ожесточать сердце Мары, она неплохая баба. И прошу тебя, не причиняй этой паре зла. Пусть платят по своим счетам в небесную канцелярию в назначенный срок. Не сближай концы».
«Они плохие люди! — услыхала я обиженный голосок Гитл. — Они могут причинить тебе вред!»
— Я знаю, как с ними справиться, — ответила я вслух.
— Что ты сказала? — переспросила Мара. — На каком это языке?
— На идише. Я сказала, что если вы не оставите меня в покое, я знаю, как с вами справиться. Каролю грозят большие неприятности. Пусть лучше разберется со своими борделями.
— С какими борделями? — спросила Мара испуганно.
— Ты влипла в неприятную историю. Боюсь, тебе опять придется бежать за океан и прыгать «банджи» с мостов, чтобы забыться. Переделать Кароля тебе не удастся.
— Ты тоже так думаешь? — всхлипнула Мара. — Ты это серьезно насчет борделей?
— Вполне. Об этом говорит рынок. Пойди к Бенджи и выясни все до конца, пока еще не поздно. Боюсь, что ты потащила Кароля в мэры, не продумав последствия этого шага. И поверь — плевать, что будет думать об этом Кароль, но ты поверь — я не продавала никаких картинок и продавать их не буду.
— Какая разница! — Мара ревела уже вовсю, размазывая по щекам тушь с ресниц. — Какая мне теперь разница! Я уже слышала что-то про бордели, но не хотела верить. Бордели, наркотики, что еще?
— Торговля оружием и алмазами. Игорные дома. И небольшая, но эффективная армия яффских бандитов под контролем.
— Он меня не отпустит! — Мара спрятала лицо в бумажную салфетку и затряслась всем телом. — Он меня убьет!
— Отпустит. И ничего тебе не сделает. Он не бандит. Всего-навсего обиженный сирота, который пытается выжить. Ты сама так говорила.
— У меня будет ребенок! — прохрипела Мара и положила голову на стол.
— Если Кароль еще об этом не знает, беги сейчас.
— Он знает, — Мара произнесла эти слова шепотом и застыла с открытым ртом, словно только сейчас поняла, что с ней произошло.
— Ну ладно, показывай моего жениха, — велела я Гитл за обедом. — Нечего тянуть, я хочу знать наверняка, что меня ожидает. А вдруг он мне не понравится?
— А чего его показывать, если вы и так каждый день видитесь, — удивилась Гитл.
— Ты имеешь в виду Шуку?!
— Да.
— Мы просто друзья. И я тебя очень прошу, оставь Шуку в покое. Он не сделал мне ничего плохого.
— Там, — Гитл, как обычно, ткнула пальцем в потолок, — там уже все решено и подписано.
— Пусть отменят решение! Ты только посмотри, что случилось со всеми моими мужьями, любовниками и просто знакомыми. В чем они виноваты? В том, что спознались со мной?
— Такова их судьба. И потом, если бы ты вела себя иначе…
— A-а! Так это я во всем виновата! Вот это уж фиг! Больше, чем мне положено, я на себя не возьму.
— А сколько тебе положено?
— Не знаю, но не все вместе. И если с головы Шуки слетит хоть один волосок, я подниму такой крик во всех мирах, что мало никому не покажется.
— В тебе живет упрямая душа Брурии.
— Ш-ш! Знать не хочу, чья душа ко мне подселилась! Если бы реб Зейде не обнаружил в себе души этого реб Зуси, он мог стать знаменитым художником. В нем это было. Но победил реб Зуся. И чем это кончилось?! А?! Гляди, я тебя предупредила. И я готова родить тебе реб Зейде. Но не от Шуки. Найди какую-нибудь сволочь. Кого-нибудь, чтобы не было жалко. Я уже перепортила столько народа, что мне и смотреть не хочется на мужиков.
— Душа Марека — бесценная душа. Она не может войти в кого попало. Наверху посмотрели родословную Шуки и решили, что она подходит. У него много хороших предков. И потом, я не понимаю, чего ты вдруг так расстроилась. Твоего Шуку собираются поднять высоко, вам обещали хорошую жизнь и достойную смерть. Все устроено. Что тебе не нравится?
— Все! Например, то, что мне не предоставили выбора. Могли предложить несколько кандидатов.
— Ой! Мы считали, что ты уже кое-что понимаешь! — в голосе Гитл не было и тени сарказма. — Хорошо. Ты получишь своих кандидатов!
— Но в конечном счете выберу Шуку?
— Так предопределено.
— Тогда зачем вся эта комедия?
— Чтобы выбор был обоснован. Иные сразу знают, что им нужно делать. Другим предоставляется несколько вариантов. А порой человек тратит целую жизнь, чтобы сделать правильный выбор.
— И делает все наперекосяк.
— Случается.
— И это вы называете свободой выбора?
— Нет, это способ убеждения. Пока человек действует в рамках дозволенного, ему позволяют повторять попытки.
— А если он выходит за эти рамки?
— Доченька, зачем говорить о плохом? Съешь лучше сырник со сметаной.
— Хорошо, я согласна. Я выйду замуж за Шуку и рожу Мессию.
— Шуш![12] Ты родишь сына.
— Хорошо, я рожу сына. От Шуки и его родословной. Иначе история с «Андромедой» будет повторяться до бесконечности, и Женька за Женькой вместе с какими-нибудь Луизами пойдут ко дну. Хорошо! Но повторяю: мы с Шукой просто друзья. Хорошие друзья, и только. Понимаешь? Даже если он остается у меня ночевать, мы спим в разных постелях. Так что ответь: мне полагается его соблазнять?
— Нет, он уже влюблен, но сомневается.
— Хорошенькое дело! В чем он сомневается? Во мне?
— Нет. У него очень основательная душа. Она ищет правильные пути. Это занимает много времени.
— Я могу подсобить. Есть несколько способов помочь основательным душам сделать выбор.
— Живи как живется. Пойди погуляй. Все случится в свое время.
— Какая скука! Зачем же я пойду гулять вместо того, чтобы заниматься делом? Вот позвоню Шуке и объявлю, что хочу родить от него ребенка.
— Я думала, что ты умнее. Понимаешь теперь, почему людям нельзя открывать тайный смысл их существования? Я поступила плохо и буду наказана. Но мне так хотелось дожить до рождения этого ребенка, что я преступила черту. Рассказала тебе то, чего ты знать не должна.
— О Господи! Да я смирнее козленка! Я только болтаю. Вы и так напугали меня до смерти этим вашим предопределением! Я буду делать все, что мне велят. Только пусть оставят тебя в покое. Ничего ты не преступила, все путем. На тебе и так нет живого места от побоев этого зверюги Шлойме. Я съем сырник со сметаной и пойду гулять. Ни на кого не подниму глаз. И буду терпеливо ждать, пока Шука решает свои проблемы. Слышите, вы, там?! Я жду, и оставьте Гитл в покое!
Гитл неодобрительно покачала головой.
— Я должна ехать домой, у меня много дел, — сказала она противным скрипучим голосом. — Не жди меня на этой неделе и на следующей тоже не жди.
— Если тебя долго не будет, я приеду к тебе. К Роз. Все равно делать мне нечего. Выставки пришлось отменить. Искать мне больше нечего и заботиться не о чем. Чем ты хочешь, чтобы я занималась?
— Это ты должна решить сама, — вздохнула Гитл, сложила пустые пластиковые коробки в кошелки, прихватила еще несколько картинок Шмерля и исчезла.
Вот — все тайны наших с ней жизней ей открыты, а пластиковые коробки, в которых она носит мне пищу, приходится таскать. Могла бы выпросить себе скатерть-самобранку. И печь-самоходку. Горшок-кашеварку. Конька-горбунка. Или ковер-самолет. Ну что это, право, трястись в автобусе, обладая прямой связью с небесными чертогами? Непорядок!
А в этот момент Шука взял и позвонил. Не по телефону, а просто в дверной звонок. Вид у него был расстроенный и растерянный.
— Прости, что нагрянул без предупреждения, но я уже три часа хожу мимо твоего дома. Мне необходимо с тобой поговорить.
Начало хорошее. Правильное начало. Я терпеливо ждала продолжения.
— Ночью ко мне приходил Кароль. Я никак не мог собраться с духом и пойти к нему, а тут он сам пришел ко мне.
— Во сне?
— Я не шучу. Он в ужасном состоянии. От него ушла Мара.
— Да? Вот молодец!
— Ты что-нибудь об этом знаешь?
— Кое-что. Она спросила, правда ли то, что говорят про его бордели, и я отправила ее к Бенджи.
Шука вздохнул и замолк.
— Я поступила плохо?
— Нет. Ей бы все равно кто-нибудь рассказал. Я же ему говорил: не лезь в мэры, для тебя это опасно. Но он хотел сделать Мару счастливой, а ей нужен был муж-мэр. А теперь вот собрала вещи и уехала неизвестно куда.
— Так ему и надо!
— Оставь! Я видел его в деле. Он жизнью рисковал, спасая других. Если кому и была положена высшая воинская награда, то ему. А дали мне. Я из хорошей семьи, меня можно без страха посылать к журналистам. У меня все чисто. Но героем все равно был он. А потом Каакуа захотел быстро разбогатеть, очистить деньги от грязи и жить спокойно, как порядочный человек. Он не вор и не убийца, просто ему в жизни сильно не везло с момента его рождения.
— Совсем недавно ты кипел и кричал, что всему есть предел!
— Да, но теперь я вижу все иначе. Мы говорили об этом всю ночь. Кароль просит, чтобы я заступил на его место в предвыборной гонке. Команда работает классно, все на ходу, победу можно считать обеспеченной. А с него слезут. Нет кандидата в мэры, нет проблем. Ну а я, как ты понимаешь, не стану раскручивать эту историю с его девками и рулетками.
— И ты согласился?
— Неохотно, но согласился. Кароля необходимо выручить. Да и работа предстоит интересная.
— Что ж, поздравляю.
— Это еще не все. Он просит отдать ему его галерею. Она — прикрытие всем остальным его бизнесам.
— Я уже сказала Маре, что он может забирать свою галерею! Пусть только вернет деньги.
— Он готов еще и приплатить. Спрашивал, не обидел ли тебя чем-нибудь. Я рассказал ему про историю с шантажом. Клянется, что, когда его спросили, как же ты забрала у него галерею, он сказал: «силой». Не «шантажом», а «силой».
Я вспомнила разговор с Марой и подумала, что Кароль врет.
— Ну, — спросила я, — на сегодня все? Можем пить чай?