Это как раз то, что я хотел бы внушить СС и, как я полагаю, внушил в качестве одного из самых священных законов будущего: предметом нашей заботы и наших обязанностей являются наш народ и наша раса, о них мы должны заботиться и думать, во имя них мы должны работать и бороться, и ни для чего другого. Все остальное нам безразлично.
Я хочу, чтобы СС именно с данной позиции относились к проблеме всех чужих, негерманских народов, и прежде всего к русскому. Все остальные соображения — мыльная пена, обман нашего собственного народа и препятствие к скорейшей победе в войне.
…Одно является в этой войне само собой разумеющимся: лучше, чтобы умирал русский, а не немец. Лучше всего, если вы будете использовать русских поодиночке, тогда вы можете ездить с ними в танках. Один русский с двумя или тремя немцами в танке — никакой опасности. Нельзя лишь допускать, чтобы один русский танкист встречался с другим русским танкистом, тогда эти парни войдут в сговор. <…> Кроме того, — это один из самых первых уроков, которые я вам давал, — следите за тем, чтобы они смотрели всегда на вас, смотрели всегда в глаза своему начальнику. Это так же, как у животного. Пока животное смотрит своему укротителю в глаза, оно не выйдет из повиновения.
Я также хочу поговорить здесь с вами со всей откровенностью об очень серьезном деле. Между собой мы будем говорить совершенно откровенно, но публично никогда не будем упоминать об этом. Я сейчас имею в виду эвакуацию евреев, истребление еврейского народа. <…>«Еврейский народ будет искоренен, — говорит каждый член нашей партии. — И это вполне понятно, ибо записано в нашей программе. Искоренение евреев, истребление их — мы делаем это…» И вот они приходят 80 миллионов честных немцев, и у каждого есть свой порядочный еврей. Конечно, все другие свиньи, но данный еврей — первосортный еврей. Те, кто так говорит, не видел и не переживал того, что видели и пережили вы. Вы знаете, что такое 100 трупов, лежащих рядом, или 500 трупов, или 1000 лежащих трупов. Выдержать такое до конца и притом, за исключением отдельных случаев проявления человеческой слабости, остаться порядочными людьми — вот что закаляло нас. Это славная страница нашей истории.
…Что касается победоносного окончания войны, то все мы должны осознать следующее: войну нужно выиграть духовно, напряжением воли, психически — только тогда как следствие придет ощутимая материальная победа. Лишь тот, кто капитулирует, кто говорит: у меня нет больше веры в сопротивление и воли к нему, — проигрывает, складывает оружие. А тот, кто до последнего проявит упорство и будет сражаться в течение часа после наступления мира, — выиграл. Здесь мы должны применить все присущее нам упрямство, являющееся нашим отличительным свойством, всю нашу стойкость, выдержку и упорство. Мы должны, наконец, показать англичанам, американцам и русским, что мы упорнее, что именно мы, СС, будем теми, кто всегда устоит. Если мы сделаем это, многие последуют нашему примеру и также устоят. Нам нужно, в конечном счете, иметь волю (и мы ее имеем) к тому, чтобы хладнокровно и трезво уничтожать тех, кто не захочет идти вместе с нами. Пусть лучше мы столько-то и столько-то человек поставим к стенке, чем впоследствии в определенном месте возникнет прорыв. Если у нас будет все в порядке в духовном отношении, с точки зрения нашей воли и психики, то мы выиграем эту войну по законам истории и природы, — ведь мы воплощаем высшие человеческие ценности, самые высокие и устойчивые ценности, существующие в природе.
Когда война будет выиграна, тогда — обещаю вам — начнется наша работа. Когда именно война придет к концу, нам неизвестно. Это может произойти внезапно, но может быть и нескоро. Одно могу предсказать вам сегодня: когда внезапно смолкнут орудия и наступит мир, пусть тогда никто не думает, что он может почивать на лаврах. <…>
Ориентируйте всех своих командиров, всех фюреров СС на следующее: лишь тогда, господа, мы по-настоящему будем бодрствовать, так как именно тогда немало людей почиет на лаврах. Я так разбужу СС, буду держать их в таком состоянии максимального бодрствования, чтобы мы смогли немедленно приступить к переустройству Германии. Немедленно начнется работа по «германизации», так как именно к тому времени поспеет урожай и его можно будет отправлять в зернохранилища. Мы издадим закон о мобилизации ряда призывных возрастов. Затем мы немедленно приведем все наши соединения войск СС в наилучшую форму в плане снаряжения и подготовки. В течение первого полугодия после войны мы будем продолжать работать так, как будто бы на следующий день назначено наступление большого масштаба. Если Германия во время переговоров о мире или перемирии сможет располагать оперативным резервом в 20, 25 или 30 свежих дивизий СС, это будет весьма авторитетный фактор[5].
Когда мир будет окончательно установлен, мы сможем приступить к нашей великой работе на будущее. Мы начнем создавать поселения на новых территориях. Мы будем прививать молодежи устав СС. <…> Само собой разумеется, что наш орден, цвет германской расы, должен иметь самое многочисленное потомство. <…>
Я уже сегодня обратился к фюреру с просьбой, чтобы СС, — если мы до конца войны выполним свою задачу и свой долг, — было предоставлено преимущественное право стоять на самой дальней восточной германской границе и охранять ее. Полагаю, что этого преимущественного права у нас никто не будет оспаривать. Так мы будем иметь возможность практически обучать обращению с оружием молодежь каждого призыва.
Мы будем диктовать Востоку наши законы. Мы будем рваться вперед и постепенно дойдем до Урала. Я надеюсь, что это успеет сделать наше поколение, что любая наша дивизия каждую вторую или третью зиму будет проводить на Востоке.<…> Тогда у нас будет происходить здоровый отбор на все будущие времена. Этим мы создадим предпосылки к тому, чтобы весь германский народ и вся Европа, ведомая, упорядоченная и направляемая нами, на протяжении поколений смогли выстоять в борьбе за свою судьбу — с Азией, которая, несомненно, снова выступит. Нам неизвестно, когда это будет. Если в то время с другой стороны выступит людская масса в 1–1,5 миллиарда человек, то германский народ, численность которого, я надеюсь, будет составлять 250–300 миллионов, а вместе с другими европейскими народами до 700 миллионов, к тому же имея плацдарм, растянувшийся до Урала, а через сто лет и за Урал, выстоит в борьбе с Азией за существование…».
Выделенный текст принадлежит Эйке — и это наиболее четкие, однозначные и как будто задающие тон фразы. Не знаю, произносил ли он их «на открытом воздухе» или просто написал, но Гиммлеру они явно пришлись ко двору, причем не для юнцов из «Орденсбурген», а для своих коллег, группенфюреров СС.
А вот какие «лекции» читал Эйке для взрослых, например, по поводу обращения с мирным населением и заключенными. Приведу один пункт из документа за подписью Эйке еще в бытность его на должности главного инспектора концлагерей. В этой «инструкции» 1937 года описываются варианты пыток «для помещений», а в пункте № 8 предлагается «гуманная возможность избежать физического контакта». Гуманная для психики палача, естественно.
Рекомендуется наносить сильные удары тяжелыми предметами не по телу, а по широкой доске, положенной на спину заключенному, причем повторять удары следует «до обильного кровотечения изо рта, носа и ушей и потери сознания».
Другой пример. Начало февраля 1943-го, Украина, бои за Харьков. Эйке отдает приказ танкистам дивизии «Мертвая голова» «наказать» нескольких сильно обгоревших советских танкистов, взятых в плен. При этом не забывая и о «воспитании» своих. Он велит посадить русских в свои танки, по одному в каждый, а экипажам проехать по мосту, на котором разложены — на этот раз на спине, лицом вверх — пленные партизаны. Затем заставляют советских танкистов «вычистить мост».
Принято считать, что личная жестокость сопровождается личной же трусостью. Жестокий трус омерзителен, но в военное время не так «продуктивен», как жестокий храбрец. Эйке был храбр. В бою он находился в самом опасном месте, под огнем, в передовом танке, в окопе. Нечувствительный к чужой боли, он казался нечувствительным и к своей. Подорвавшись на мине, с развороченной ступней, он оставался на передовой и продолжал отдавать приказы.
Дивизия «Мертвая голова» в ходе боев несла огромные потери. Эйке открыто заявлял, что командование желает сражаться за счет СС до последнего солдата. Он пошел на серьезный конфликт со своим непосредственным начальником, командующим 2-м корпусом графом Брокдорф-Алефельдом, обвинив его в том, что тот намеренно жертвует его дивизией, щадя остальные части.
Прямо и в довольно грубой форме он доложил об этом фюреру. Гитлер обещал отвести «Мертвую голову» с Восточного фронта для пополнения, но слова не сдержал. Ситуация была тяжелой, дивизию бросали в прорывы: солдаты Эйке дрались как звери — такие же храбрецы, как и их командир.
Некоторые историки полагают, что обвинения Эйке в адрес графа Брокдорф-Алефельда были справедливы. Участник заговора против Гитлера, аристократ старой закваски, граф презирал «мясников» из СС и жертвовал ими в первую очередь, что признавал позже и сам Гиммлер. Но не только старый аристократ на дух не выносил командира «Мертвой головы». Главным его ненавистником до самого конца оставался Рудольф Гесс. И он, и Геринг, и Лей, и Штрейхер и другие «старые бойцы» не простили Теодору Эйке личной физической расправы с Ремом (которого сами же и приговорили!). Несмотря на все заслуги перед режимом, фанатичную храбрость и ранения, только после того, как Рудольф Гесс навсегда выпал из окружения фюрера, Эйке получил доступ «ко двору» и наконец был награжден лично Гитлером (в день его рождения), «как полагалось»: звание обергруппенфюрера и генерала СС, Рыцарский крест с дубовыми листьями. Тем не менее утверждение другого обергруппенфюрера СС Хауссера о том, что Эйке всегда «рвался» в свою дивизию, в каком бы физическом состоянии он ни находился (в сентябре 1941 года, например, он вернулся на фронт с костылем), так как «в Берлине его видеть не хотели», мне кажется надуманным.