[700]. Берлин требовал от румын, чтобы хотя бы «один член фашистской “Железной Гвардии” был принят в состав правительства»[701]. В феврале 1939 года в румынской столице начались переговоры о заключении экономического соглашения между Румынией и Германией. Для Гитлера вопрос подписания этого пакта имел жизненно важное значение. Он должен был продемонстрировать, кто является хозяином в Дунайском бассейне. 23 марта соглашение, по которому Румыния становилась аграрно-сырьевым придатком военной экономики Германии, было подписано. В мае 1940 года Бухарест скрепил своей подписью так называемый «нефтяной пакт» с рейхом, по которому Румыния обязывалась вывозить всю добываемую нефть в Германию[702]. С течением времени проявилась шаткость внутреннего положения Румынии, что толкнуло правящий класс к поддержке решения Гитлера об отстранении от власти короля Кароля II и передаче властных полномочий в стране одному из правых генералов Иону Антонеску (1882–1946) при широком участии в возглавляемом им правительстве румынских фашистов-«железногвардейцев». Преданность Антонеску Гитлеру во многом определила позицию Берлина в развернувшейся борьбе между Антонеску и «железной гвардией». Действия последней вели к дезорганизации и хаосу в экономической жизни страны. Надеясь на поддержку немцев, румынские фашисты затеяли подготовку свержения правительства Антонеску, чтобы сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Это заставило генерала поставить перед Гитлером вопрос о «железной гвардии», которая подрывала спокойствие в стране и вела к разложению хозяйственных коммуникаций. Гитлер сделал свой выбор в пользу Антонеску, т. е. румынской армии[703], которая в 1940 году уже насчитывала один миллион солдат[704].
Ион Антонеску, маршал, «кондукэтор» Румынии
27 сентября 1940 года в Берлине был подписан пакт трех держав. 20 ноября к ним примкнула Венгрия. Германская дипломатия оказывала давление на Балканские страны, требуя от них подключиться к соглашению. 23 ноября Румыния присоединилась к пакту. Румынские правящие круги обязывались развивать экономику в соответствии с потребностями Германии. В вопросе об отношении военного союза с немцами лидеры правящей клики не имели разногласий[705]. Гитлер боялся разрушения румынских источников нефти и ликвидации транзитных путей через Румынию[706]. Для этого фюрер стремился поддерживать стабильность внутри страны.
Украдкой просачивалась Германия в Болгарию с согласия софийского правительства. Царь Борис сумел обмануть Запад игрой в беспристрастный нейтралитет, «в то время, когда он тайно передавал страну в руки своих немецких друзей»[707]. Выжидательная политика болгарского правительства была ничем иным как «ширмой», за которой методично проводилась подготовка к неприкрытому вовлечению страны в военную орбиту гитлеровской Германии[708]. Германофильские традиции царской семьи в Болгарии разделялись верхушкой болгарской правящей клики: министрами, банкирами, промышленниками и, в особенности, генералитетом[709]. Активную поддержку правящему классу оказывала реваншистски настроенная болгарская военщина, объединенная вокруг федерации союза офицеров и унтер-офицеров. Болгария внушала своим балканским соседям опасения из-за желания ревизии Версальского договора. В Софийском университете студенты, симпатизировавшие Германии, раздавали «программки» с призывом к войне за расширение Болгарии до Эгейского моря и до границ с Албанией[710]. Болгарский правящий класс хотел ещё в 1940 году примкнуть к германо-итальянскому союзу вместе с Венгрией и Словакией, но опасался внутренних осложнений. После ввода немецких войск в Румынию, София больше не боялась внутреннего восстания – немцы быстро бы его подавили. Вступив в Германский блок, Болгария ставила в сложное положение Югославию[711]. Негласный визит Борис III нанес Гитлеру. Цель приезда царя заключалась в обсуждении прохода немецких войск через Болгарию для атаки на Грецию[712]. В Софии у власти находилось правительство германофилов и явных фашистов. С 29 декабря 1940 года через Венгрию в Румынию шла массовая перевозка по железной дороге немецких войск – перевозилось триста тысяч солдат вермахта[713]. Анкара пугала Софию тем, что подтянула армию на болгаро-турецкую границу. Угрожала, что если Болгария разместит на своей территории немецкие войска, то турецкие части могут вторгнуться в Болгарию[714]. София испытывала германофильские симпатии и была против антигерманских настроений в Югославии и Греции[715]. Национал-социалистическая Германия была носителем политических тенденций, от реализации которых Болгария объективно могла ожидать выполнения своих ревизионистских ожиданий. Политическому сближению двух стран способствовала тесная увязка болгарской экономики с немецкой и «зависимость вооружения болгарской армии от германских поставок»[716]. Данное Гитлером обещание вернуть Болгарии Западную Фракию окончательно убеждает болгарский правящий класс, что место Болгарии рядом с Германией. Разочарование Болгарии Нейиским договором «сделало её легкой добычей нацистского влияния»[717]. Экономически Болгария находилась в полной зависимости от Германии, поглотившей 80 % её вывоза[718]. Гитлер надеялся, что в случае войны Болгария сможет выставить отлично подготовленную армию в полмиллиона человек[719]. Болгария шла за тем государством, которое, не подвергая её риску, обеспечит её государственные, насущные требования[720]. София подписала с Турцией акт о неагрессии. Правительства двух стран выдали совместное заявление о добрососедстве и дружбе. В дипломатических кругах признали, что болгаро-турецкий пакт освободил руки Берлину для вмешательства в греко-итальянскую войну. Теперь если вермахт войдет в Болгарию, Турция останется нейтральной[721]. Богдан Филов (1883–1945), председатель совета министров Болгарии и одновременно министр иностранных дел, подписал в Вене 1 марта 1941 года соглашение о присоединении Болгарии к Тройственному пакту, что было формой военного союза с фашистской Германией. 2 марта, когда немецкие войска вступали на территорию Болгарии, Филов, выступая в парламенте, огласил правительственную декларацию. В ней заявлялось, что Болгария будет в качестве союзника держав оси участвовать «в деле установления нового более справедливого порядка в Европе»[722]. Бронетанковые и мотомеханизированные дивизии фельдмаршала Листа, которые заранее соорудили переправы через Дунай, двинулись в глубь страны, немецкие авиационные соединения приземлились на болгарские аэродромы. Правительство заявило, что ввод германских войск в Болгарию имеет целью защиту её границ и «сохранение мира на Балканах»[723]. При переходе немцами в районе Рущука по понтонному мосту через Дунай, болгарская полиция и войска контролировали ситуацию, не допуская беспорядков на границе. Линия германофилов болгарского правительства воплощалась в жизнь[724]. Софию наводнили различные представители рейха, начиная с высокопоставленных служащих немецких фирм и банков и вплоть до агентов специальных служб Германии. Правящие круги культивировали идеологию великодержавного болгарского шовинизма. Болгарская церковь включила имена Гитлера и короля Италии Виктора Эммануила в моления во время Дня поминовения героев. Болгарские войска провели парад перед царем Борисом и германским командованием[725].
Югославский правящий класс в 30-е годы не имел единого внешнеполитического курса. Он стремился к сохранению целостности страны. Страхи Белграда по этому поводу использовались Берлином и способствовали германо-югославскому сближению. С захватом Австрии влияние Германии в Югославии значительно выросло. Белград отходит от внешнеполитической ориентации на Лондон и Париж и свои взоры обращает в сторону рейха. Гитлер воевать с югославами не планировал, его политика на Балканах была нацелена на экономическое подчинение полуострова и использование его ресурсов в военных целях[726]. Экономика Югославии с первых дней Второй мировой войны работала на рейх. Резко выросший спрос на югославские медь, хром, свинец, уголь, сельскохозяйственную продукцию оживил экономику страны. Гитлер хотел как минимум иметь нейтралитет Белграда при вводе войск в Болгарию и нападении на Грецию[727]. В высших эшелонах власти Югославии была немалая группировка, выступавшая за союз с Германией. Эта часть правящего класса боялась армии и народных масс, испытывавших антигерманские настроения[728].