Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии — страница 36 из 53

[738].

София Гогенберг Ностиц-Ринек была и австрийкой, и чешкой, но Адольф Гитлер повелел, чтобы и она, и ее семья теперь стали немцами. В один миг у нее отобрали и прошлое, и будущее. Второй раз она ощутила сиротство: в 1914 г. убили ее родителей, а в 1938-м украли национальность и страну[739].

Гестаповцы, не теряя времени, нагрянули в дом дочери Франца-Фердинанда. Особняк Ностиц-Ринеков обыскали от чердака до подвала, а четырех детей поместили под домашний арест. Софию и Фрица увезли в солидное здание банка на противоположном конце Праги, приспособленное под штаб-квартиру гитлеровской тайной полиции. Допрос шел несколько часов, но Фриц, стойкий сорокапятилетний отставной офицер Австрийской императорской армии, доказал свою несгибаемость. София тоже не дала себя запугать. Она, не дрогнув в Берлине, не оробела и в Праге. В конце концов мужа и жену отпустили, но теперь гестапо не спускало с них глаз.

Американский дипломат Джордж Кеннан писал, что чехи оказались перед выбором: сотрудничать со злом или совершить геройское самоубийство[740]. Гестапо вернулось в дом Ностиц-Ринеков и предложило Софии и Фрицу почти то же самое. Фрица позвали в его собственную библиотеку и объявили: или он поступает в силы местной самообороны вермахта, или в гестапо. Альтернативой и для него, и для семьи было тюремное заключение[741].

Покойный отец Фрица был верным гражданином Чехословакии, но одновременно и главой всех судетских чехов немецкого происхождения. Привлечение его сына к работе с нацистами стало бы популярной мерой в Судетской области, поставило бы его в подчиненное положение и под самое пристальное наблюдение. Это была горестная капитуляция. Как только Фриц вступил в силы самообороны вермахта, он сам, София и вся их семья стали ценными заложниками[742].

Чехи, которые сумели уехать, подкупить чиновников и вырваться из страны, перебраться через занесенные снегом поля и горные перевалы, обрекали на тюремное заключение и гибель родных и знакомых, оставшихся в стране. У Йозефа Корбела, чешского дипломата, бежавшего с женой и дочерью, двадцать пять членов семьи были арестованы и погибли в концентрационных лагерях[743]. Его дочь Мадлен Олбрайт стала первой женщиной в истории США, занявшей пост государственного секретаря.

София поддержала мужа в этой сделке с дьяволом, надеясь на спасение Макса и Эрнста. Она тут же списалась с Генрихом Гиммлером и потребовала, чтобы братьев освободили из Дахау под ручательство ее мужа. После долгих проволочек ей сообщили, что Гитлер и Геринг наложили вето на ее обращение, а Эрнста к тому же назвали «осквернителем нацистской символики»[744].

Прагу как будто поместили в чистилище. Страх, немота, преследования и самоубийства стали обычными приметами жизни. Объявленных негражданами евреев и цыган тысячами отправляли в Терезиенштадт, старинную судетскую крепость, названную в честь одной из габсбургских императриц. Там встретил свой конец убийца Франца-Фердинанда. Десять тысяч детей навсегда исчезли за ее воротами[745].

Нацисты быстро пошли войной на чешскую культуру. Жгли книги; радиопередачи проверяла цензура; закрыли газеты, театры и даже Пражскую национальную оперу. Из музеев и университетских библиотек изымали картины, гобелены, рукописи, книги. Регалии древних королей Богемии отправили в Берлин, а родовые особняки Лобковицев, Штархембергов, Кински и других старинных семейств нещадно ограбили[746].

Конопиште, где родилась София Ностиц-Ринек и где когда-то жил Франц-Фердинанд, человек, которого нацисты называли не иначе как «декадент», стал одной из их первых целей[747]. Правительство Чехословакии заботливо сохраняло его как музей. Кроме мелочей, которые разобрали на сувениры семья президента Масарика и чешские чиновники, интерьер остался почти таким же, как в тот день, когда Софию с братьями выставили из замка[748]. Все изменилось в мгновение ока. Конопиште лишился произведений искусства, восточных ковров, мейсенского фарфора, бесценных антиков, десятков семейных портретов предков Габсбургов и Хотеков, сотен семейных фотографий в серебряных рамках. Всю библиотеку герцогини Гогенберг упаковали в сорок два деревянных ящика и вывезли из страны. Ложки, вилки и ножи переплавили, чтобы извлечь из них золото и серебро, но величественную столовую и все, что в ней было, оставили для приема особо почетных гостей[749].

Прославленная коллекция средневекового оружия, принадлежавшая Францу-Фердинанду, попала во вновь созданный в Праге военно-исторический музей вермахта, закрытый для широкой публики. Это была временная экспозиция, потому что Адольф Гитлер собирался выстроить постоянное здание в Линце. Коллекция огнестрельного оружия, собранная эрцгерцогом, имела историческое значение; ее отправили в Берлин, в Императорский охотничий музей. Военные полотна и прочие произведения искусства времен военной службы эрцгерцога передавались на условиях «бессрочного владения» в клубы, конторы, общежития и дома чиновников гестапо[750]. Мебель из Конопиште приберегали для дома вновь назначенного заместителя имперского наместника в протекторате Богемия и Моравия Рейнхарда Гейдриха[751]. Замок и земли, где родилась София Ностиц-Ринек, были превращены в учебный центр гестапо.

Адольф Гитлер гордо называл Гейдриха «человек с железным сердцем». Высокий, светловолосый, голубоглазый, именно он подтолкнул Гитлера переступить черту: он был нацистским богом смерти, ответственным за геноцид миллионов евреев[752]. Гейдрих пообещал Гитлеру: «Мы германизируем чешское отребье»[753]. Даже его заместитель Вальтер Шелленберг говорил: «Не ведая никаких угрызений совести, руководствуясь холодным как лед разумом, он (Гейдрих) способен был довести несправедливость до степени чрезвычайной жестокости. Пытки и убийства были его повседневным занятием»[754][755].

В частной жизни Гейдрих был образцово-показательным семьянином, верным мужем своей жены Лины, которая и втянула его в нацистскую партию, хорошим отцом для их троих маленьких детей. Они жили в пригороде Праги, в прекрасном замке, конфискованном у Фердинанда и Адели Блох-Бауэр, знаменитой «женщины в золотом» с картины Густава Климта. Фрау Гейдрих кичливо обставилась мебелью и дорогими вещами из ограбленного Конопиште[756]. На семейство рабски трудились узники соседних концентрационных лагерей Терезиенштадт и Освенцим, и Лина похвалялась друзьям, что живет в сказочном замке как принцесса. Сказка разом оборвалась, когда ее мужа, по прозвищу «пражский мясник», убили чешские эмигранты, засланные в страну Эдуардом Бенешем и его правительством в изгнании[757].

Генрих Гиммлер лил слезы, узнав о смерти своего любимого заместителя; Гитлер сетовал, что его некем заменить, и грозился выслать из страны всех не-немцев, но распорядился арестовать, пытать и уничтожить пять тысяч чехов[758]. Поселок Лидице близ Праги сровняли с землей, всех мужчин расстреляли, женщин и детей отправили в концентрационные лагеря. На помпезных государственных похоронах в Берлине Гиммлер выступил с прочувствованной речью[759]. Наступило царство ужаса, и Прага из чистилища попала прямо в нацистский ад. София, Фриц и их друзья-чехи старались жить как можно неприметнее[760].

На пятидесятый день рождения Гитлер сделал себе подарок – четырехчасовой военный парад в Берлине. Едва живой президент Чехословакии Гаха мрачно стоял рядом с ним. Вечером Гитлер разоткровенничался в близком кругу: «Господа, сегодня закончились первые полвека моей жизни… Теперь я на вершине своих жизненных сил, и ни у одного немца не хватит ни сил, ни авторитета, чтобы достичь намеченных мной целей»[761]. Через неделю в радиопередаче, которую транслировали по всей Германии, линцский мечтатель рассказывал о себе и своих достижениях[762]. Циники шутили, что это воззвание Гитлера к миру.

Через четыре месяца, 1 сентября 1939 г., Германия напала на Польшу, а Британия и Франция объявили войну Третьему рейху. Как только Гитлер осознал, что началась Вторая мировая война[763], то, к удивлению подчиненных, впал в несвойственное ему спокойствие. Долгое гнетущее молчание действовало на нервы всем присутствовавшим. Прервав его, Гитлер обернулся к своему министру иностранных дел Иоахиму Риббентропу и спросил: «И что теперь?»[764]

17. Одиннадцатая заповедь

Все бледные кони Апокалипсиса пронеслись через мою жизнь – революция и голод, инфляция и террор, эпидемии и эмиграция.

Стефан Цвейг

Уповай на Бога. Но даже не пытайся понять Его.