Материалы, подготовленные в ведомстве Гейдриха, на процессе не фигурировали. Это легко можно объяснить порядками того времени — агентурные сведения, добытые НКВД, нельзя было раскрывать даже в суде. Хотя с досье Буденный и остальные вполне могли ознакомиться и заранее.
Стенограмма процесса показывает, что на суде не было рассмотрено ни одного конкретного факта, подтверждающего вину Тухачевского и его товарищей.
Сам бывший маршал вины не признавал, заявляя: «У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к Отечеству, которое с гражданской войны защищал… Что касается встреч, бесед с представителями немецкого генерального штаба, их военного атташе в СССР, то они были, носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Но все это имело место до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились». Ему вторили и другие обвиняемые.
Слушать их, однако, никто не стал. Смертный приговор был приведен в исполнение той же ночью.
Казнь Тухачевского сильно сказалась на обороноспособности СССР. Возглавляя советских военачальников, ратовавших за переоснащение армии, новые методы ведения войны, он делал очень многое для повышения мощи Красной армии. Примечательно, что это стало одним из аргументов прокурора, преподнесшего концепцию Тухачевского о необходимости ускоренного формирования танковых и механизированных соединений за счет сокращения численности кавалерии и расходов на нее, как очевидный факт «вредительства». Еще одним пунктом обвинения значилось намерение военачальников устранить наркома обороны СССР Ворошилова. Сам Тухачевский не отрицал, что намеревался поставить перед Сталиным вопрос об отстранении своего некомпетентного, не справлявшегося, по его мнению, со своими обязанностями шефа, подчеркивая при этом, что никакого заговора с целью физического устранения Ворошилова, конечно, не было. Однако это признание Тухачевского было расценено судьями как лишнее доказательство его заговорщической деятельности.
Спустя какое-то время чешская дипломатия установила немецкое происхождение слухов о «заговоре» военачальника. В середине июня, когда замнаркома обороны Советского Союза уже был казнен, чехи, поняв, насколько сильный удар был нанесен мощи их союзника, категорически отвергли вероятность измены Тухачевского, объявив весь судебный процесс пародией на правосудие.
«Дело Тухачевского» стало предметом бурного обсуждения на встрече представителей чешских и советских спецслужб, состоявшегося в декабре 1937 года. Чехи негодовали по поводу ослабления Красной армии, произошедшего в результате того процесса и последовавших за ним чисток рядов РККА. Советские представители тему решили не развивать, справедливо указав, тем не менее, что значительная часть вины за произошедшее лежит на тех, кто теперь так возмущается. В конце концов, именно из Праги в Москву поступали самые тревожные и эмоциональные сообщения относительно связей Тухачевского с немцами. Да и досье оказалось в руках советских разведчиков благодаря именно чехам.
Расстрел видного советского военачальника очень сильно ударил по наметившемуся в тот момент альянсу СССР-Франция-Чехословакия. Реализация уже подписанных документов о сотрудничестве была прекращена. В Париже не верили и открыто заявляли об этом советскому руководству, в виновность Тухачевского. В это на Западе не верил вообще никто, кроме разве что президента Чехословакии Бенеша, который до конца жизни даже перед лицом очевидных фактов заявлял, что замнаркома обороны СССР действительно замышлял заговор против Сталина. Конечно, признаться в столь трагической своей ошибке очень тяжело. Особенно себе самому. Ирония судьбы — именно Бенеш был архитектором «оси» Москва-Париж-Прага. Он же ее и «похоронил».
Гейдрих имел право гордиться проведенной операцией. Он и гордился. Да и сам Гитлер в ходе своих бесед с близким окружением не раз еще упоминал «дело Тухачевского» как пример эффективности спецслужб рейха.
Расстрелянный замнаркома стал одним из первых, кого в 1957 году оправдала Военная коллегия Верховного суда СССР «за отсутствием в их действиях состава преступления». Все участники того дела были полностью реабилитированы.
Триумвират против Бломберга
К моменту прихода Гитлера к власти командование рейхсвером было сосредоточено в руках троих человек: военного министра генерала Вернера фон Бломберга, главнокомандующего армией генерала Вернера фон Фрича и начальника Генерального штаба генерала Людвига Бека. Все они были чрезвычайно уважаемыми в военной среде руководителями. Бломберг значительно утратил свой авторитет, «запятнав» себя в глазах офицерского корпуса сотрудничеством с национал-социалистами. Это лишний раз свидетельствует о настрое армии в отношении нового режима. Министр обороны еще в 1931 году, командуя округом в Восточной Пруссии, открыто заявлял о своих к ним симпатиях, появившихся после личной встречи с Гитлером. Его начальником штаба в те времена был небезызвестный полковник фон Рейхенау, до самой своей гибели летом 1942 года являвшийся стойким нацистом. Отличительной чертой Бломберга, поддавшегося обаянию будущего фюрера, была доверчивость и восприимчивость. Так, принимая до 1933 года активное участие в сотрудничестве между рейхсвером и РККА, он стал «почти большевиком», в чем впоследствии признавался.
Сыграв важную роль в первые годы правления Гитлера, «благословив» того на чистку СА и объединение должностей канцлера и президента, Бломберг, фактически, предоставил в августе 1934 года армию, присягнувшую на верность фюреру, в распоряжении национал-социалистов. Сыграл военный министр и значительную роль в подготовке к войне и занятии немецкими солдатами Рейнской области весной 1936 года. Впрочем, справедливости ради нужно отметить, что возрождение вооруженных сил при Гитлере было воспринято военными безусловно положительно. Так что здесь ни к фюреру, ни к Бломбергу ни у кого претензий не было. Поэтому упреки со стороны офицерского корпуса в адрес министра в том, что он сотрудничает с новой властью слишком активно, начали понемногу утихать.
Нельзя, однако, сказать, что Бломберг был слепым проводников интересов национал-социалистов и Гитлера в армии. Он часто оспаривал целесообразность тех или иных решений фюрера, который его уважал и прислушивался к советам. Но однажды Гитлеру, с его далеко идущими целями, способными вызвать оторопь даже у самых стойких военных, и не привыкшему к постоянному одергиванию с чьей либо стороны, это надоело. Конечно, никакой стойкой антипатии к Бломбергу у него не было. Кампания против министра была продиктована принципом целесообразности. Уж слишком сильно тот начал возражать, видя, куда ведет Германию бывший ефрейтор. Принцип же «фюрерства», по которому теперь жила вся страна, подразумевал: Гитлер всегда прав. Приказы верховного главнокомандующего теперь нужно было лишь исполнять, но не обдумывать или оспаривать.
Гитлер вообще опасался, что если он выложит военным все свои планы, те, испугавшись, устроят переворот.
Недовольство Бломбергом накапливалось постепенно. 24 июня 1937 года, вскоре после расстрела в Советском Союзе Тухачевского и начала чисток в Красной армии, он подготовил отчет о международном положении, присовокупив к нему некоторые аргументы против агрессивной политики. В нем говорилось: «Общая политическая ситуация оправдывает предположение, что Германии не грозит нападение с чьей-либо стороны. Причина тому, кроме отсутствия желания совершить агрессию со стороны почти всех стран, особенно западных держав, заключается в слабой подготовленности к войне многих государств, в том числе СССР».
Конечно, такой вывод Гитлеру не понравился. Постепенно он склонился к тому, чтобы избавиться от несогласного с его планами генерала. Гиммлера же с Гейдрихом и уговаривать было не нужно. Они стали инициаторами борьбы с Бломбергом и военными, стремясь укрепить свои позиции и расширить как собственно личную власть, так и подчиненных им структур.
Несколько месяцев все собирались с силами. Пружина начала распрямляться в январе 1938-го. Немецкие газеты написали о свадьбе к тому времени уже фельдмаршала Бломберга (новый режим не был скуп в раздаче военным званий) и некоей Евой Грун. Сама церемония бракосочетания была скромной. Свидетелями стали Геринг и сам Гитлер.
О новобрачной было известно немногое. Лишь то, что она происходит из скромной семьи.
Спустя всего неделю после церемонии по Берлину поползли слухи. Если верить молве, по роду занятий Грун (почти вдвое младше Бломберга) была проституткой. Причем весьма недорогой. Этим, якобы, и объяснялась скромность и скрытность церемонии. Девушку освободили от обязательного в таких случаях предъявления многочисленных документов, в том числе и об отсутствии у нее судимости.
Начальник берлинской полиции граф Гелльдорф, увидевший в фотографии девушки некие знакомые черты, отдал 20 января распоряжение провести секретное расследование и собрать на новобрачную досье.
Вот, что удалось «раскопать» полицейским: мать Грун, когда самой Еве было чуть больше двадцати лет, содержала весьма подозрительный массажный салон, находилась под надзором полиции нравов и даже была дважды судима. Дочь пошла по стопам матери и занялась проституцией, за что неоднократно задерживалась полицией. «Послужной список» супруги Бломберга был весьма длинным.
Гелльдорф, получивший столь неожиданные результаты, поспешил сообщить о них генералу Кейтелю, являвшемуся не просто доверенным лицом фельдмаршала, но и его родственником (сын Кейтеля был женат на одной из дочерей Бломберга от первого брака; первая жена фельдмаршала умерла). Полицейский рассчитывал, что тот предупредит своего патрона о грозящей опасности, но генерал от посредничества уклонился. В результате Гелльдорф 22 января решил показать собранное досье Герингу. Тот занервничал, ведь они оба с самим Гитлером присутствовали на свадьбе фельдмаршала, который, впрочем, намекал на «темное» прошлое своей невесты. Но представить, что оно окажется настолько неприглядным никто не мог. Геринг пообещал полицейскому разобраться в ситуации.