Как отмечала далее Кэй, британские и французские атташе очень полагались на оплачиваемых шпионов, и «им очень не хватало контактов». Это касалось и большей части других атташе, так что Трумэн стал среди них просто звездой. Лишь у поляков, признавала она, была еще лучшая сеть контактов.
Трумэн использовал все, чтобы узнать побольше о военных планах Германии и дислокации её войск. Когда он только приехал, немецкие офицеры все еще носили на плече отличительные знаки своих подразделений. Он тщательно отмечал, какие подразделения и где представлены, собирая ценную информацию, и даже подключил Кэй и свою дочку Кэтхен помогать ему в этой работе. «Он научил нас с Katchen смотреть на их плечи и описывать, как выглядят значки, – писала Кэй, никогда не ставившая умляут в имени дочери, хотя та на этом настаивала. – Когда мы ездили куда-либо на машине, она смотрела в одну сторону, а я – в другую, плотно прижавшись к окнам. Это была для нас забавная игра, и мы чувствовали себя полезными в решении задачки».
Кэтхен, родившаяся в 1924 г., до сих пор с удовольствием вспоминает об этом. По её воспоминаниям, отец подозревал, что их водитель Роберт докладывает об их действиях, так что Трумэн сам возил их по стране по воскресеньям, когда у него был выходной. Кэтхен ехала на заднем сиденье с собачкой чау-чау по кличке Тауила, и Трумэн часто просил её поработать наблюдателем. «Не будь слишком заметна, просто поверни голову и глянь, видно ли в той стороне большое здание, – говорил он ей порой, когда они проезжали по окруженной лесами дороге. Он искал признаки того, что построен новый завод, производящий двигатели для люфтваффе. Когда Кэтхен ездила в Гаагу со своими подружками, дочерями голландского посла, она видела, что на границе с Голландией стоит артиллерия – и срочно послала родителям открытку с описанием. «Люди думали, что у него полный Берлин шпионов, а единственным шпионом была я», – смеялась Кэтхен, вспоминая, каково оно было, шпионить в возрасте двенадцати лет.
Но была одна загадка, которую, как Трумэн быстро понял, ему будет сложно разгадать. В армии у него хватало знакомых, в люфтваффе же не было почти никого – и он сам признавал, что «об организации военно-воздушных сил он знал не больше, чем средний американский пехотный офицер». Он также «ничтожно мало» знал техническую сторону авиации. Капитан Теодор Кениг, помощник атташе, которому было поручено отслеживать рост авиационных возможностей Германии, был толковым офицером, но Трумэн беспокоился, что его маленькая команда плохо подготовлена для этой задачи. Им приходилось полагаться «на одну лишь сообразительность», чтобы работать при недостатке ресурсов.
Срочность этой задачи усиливалась тем, что Гитлер старался усилить мощь Германии, и Трумэн относился к этому очень серьезно. Когда немецкие войска вновь захватили в марте 1936 г. Рейнскую область, отменив демилитаризацию, которой требовал Версальский договор, Трумэн бросился домой.
– Как быстро вы с Кэтхен можете уехать отсюда? – спросил он Кэй.
Та оглядела квартиру и ответила, что, скорее всего, за три дня можно упаковаться и подготовиться.
– Три дня! – воскликнул Трумэн. – У вас будет всего тридцать минут, если французы отреагируют так, как должны. Бомбардировщики долетят сюда за полчаса. Упакуй два чемодана. Скажи Роберту положить в машину достаточно канистр с бензином, чтобы доехать до Франции».
Когда Кэй спросила, что он сам будет делать в такой ситуации, Трумэн сказал, что «останется с посольством». Кэй сделала, как он ей говорил, но Гитлер верно рассчитал риски: французы не стали атаковать.
Два месяца спустя Кэй и Трумэн завтракали у себя в квартире, и она показала ему на огромную передовицу в парижском издании Herald Tribune. Там говорилось, что Чарльз Линдберг побывал на авиастроительном заводе во Франции. В течение нескольких дней после этого Трумэн прикидывал, не сможет ли знаменитый летчик, чей перелет через Атлантику взволновал умы у всех и всюду, получить каким-либо образом доступ к немецким авиазаводам, а не только французским. Он связался с помощниками главы люфтваффе Геринга, и те отреагировали именно так, как он надеялся: выразили радостную готовность показать Линдбергу свои самолеты и заводы. 25 мая Трумэн написал Линдбергу письмо, передав это приглашение. Смит никогда раньше не встречался с Линдбергом, но он решительно начал настаивать на своей просьбе. «Едва ли есть нужда говорить вам, как важно сейчас развитие германской авиации – его масштаб, по моему мнению, не имеет прецедентов в мире» – так он писал. Указав, что до недавних пор люфтваффе усиливался в исключительной секретности, он добавил, что немцы уже демонстрируют все большую готовность показывать важные вещи именно американцам, а не представителям других стран. «Генерал Геринг особенно стремится к дружеским отношениям с Соединенными Штатами», – продолжал он, подчеркивая, что приглашение получено напрямую от командира люфтваффе и его Министерства авиации. «С чисто американской точки зрения я полагаю, что ваш визит сюда стал бы невероятно полезен для Родины, – писал Смит в заключение. – Уверен, что они постараются показать именно вам гораздо больше, чем показали бы нам».
Просьба Смита Линдбергу, который к тому времени жил в Англии со своей женой Анной, стараясь избежать постоянного внимания к нему в США после похищения и убийства его сына в 1932 г., оказалась судьбоносной. Линдберг ответил, что «очень стремится посмотреть на германские достижения в гражданской и военной авиации», и сделал после этого несколько визитов в Германию – из-за чего его заподозрили в симпатиях гитлеровскому режиму. Но его посещения принесли тот самый прорыв в сборе военных разведданных, на который надеялся Смит.
Смит наверняка знал, что немцы захотят использовать визит Линдберга для пропаганды, так что он старался не подпускать к знаменитому летчику прессу так долго, как сможет. Но когда была назначено время первого приезда с 22 июля по 1 августа 1936 г., то получилось, что последний его день совпал с днем открытия Олимпиады. Немцы настояли, чтобы Линдберг присутствовал на церемонии открытия в качестве специального гостя Геринга. Смит понимал, что это привлечет именно то внимание, которого он надеялся избежать, но поделать уже ничего не мог. Вместо этого он сосредоточился на согласовании с немцами длинного списка авиастроительных заводов, исследовательских институтов и частей люфтваффе, которые Линдберг сможет посетить, в сопровождении капитана Кенига или его самого. Таким образом, американские атташе получали возможность своими глазами посмотреть на то, что их интересовало, а также завязать новые полезные знакомства.
Когда Линдберги прилетели в Берлин на частном самолете, их встретили офицеры военно-воздушных сил, представители «Люфтганзы», другие представители немецкой авиации и американские военные атташе. Трумэн и Кэй предложили приехавшим поселиться у них в гостях, и обе семьи немедленно подружились. «Полковник Смит человек живой, умеющий хорошо говорить и задавать вопросы», – написала в своем дневнике Энн Морроу Линдберг. «Его жена внимательна, умна и очень интересна в общении».
Дневник Энн отражает характерные иллюзии человека, только что прибывшего в новую Германию («Так чисто, аккуратно, подстрижено, ухожено… Совсем не бедное впечатление… Всюду праздник, развешаны флаги»), но там хватало и иронических комментариев. «Все ходят в униформе, все щелкают каблуками. «Ja». Отрывистая речь. Меня едва замечают, женщин мало». Они с Чарльзом разделялись – его увозили в автомобиле без верха в сопровождении немецких офицеров, а она с Кэй и Кэтхен Смит «тихо ехали сзади» в закрытой машине. В связи с такими случаями она отмечала: «Ах да, в Германии у женщины подчиненное положение!» И о формальностях: «Постоянное поднимание руки только усложняет жизнь. Приходится делать это очень часто, а это требует места».
В первый день своего визита Чарльз был почетным гостем на званом обеде в авиаклубе, где присутствовали также высокопоставленные немецкие чиновники и американские дипломаты. Зная, что его попросят выступить, он подготовил речь и заранее показал её Трумэну. Речь эта была невеселой. «Мы, занимающиеся авиацией, несем на своих плечах особую ответственность: в мирное время мы сближаем народы, в военное – лишаем народы их защиты, – так он говорил. – Армия так же бессильна против авианалета, как кольчуга против пули».
Военной-воздушный флот превратил «защиту в нападение», сделав невозможной «защиту своих близких с помощью армии. Наши библиотеки, музеи, все, что мы ценим, – все уязвимо для бомбардировок». И все это подчеркивает, как важно правильно относиться к «революционным изменениям», принесенным авиацией. «Мы отвечаем за то, чтобы с её помощью не уничтожить то, что хотим защитить», – закончил Линдберг. Речь его напечатали в прессе многих стран, немецкая пресса не дала своих комментариев. По словам Кэй, «немцам эта речь не понравилась». Позже, обсуждая планы дальнейших визитов Линдберга, один чиновник заметил: «Только больше никаких речей».
Самым важным социальным событием во время визита Линдберга стал официальный обед в резиденции Геринга на Вильгельмштрассе. Там присутствовало множество важных представителей авиации, включая легендарного пилота Первой мировой войны Эрнста Удета. Линдберги и Смиты прибыли в черном «Мерседесе», в сопровождении нескольких мотоциклов, как почетные гости. Для Трумэна это было первой возможностью лично поговорить с главой люфтваффе – и он в полной мере воспользовался этой возможностью. «Геринг проявил много аспектов своей личности, – отметил он. – Он был попеременно увлекателен, радушен, тщеславен, умен, страшен и абсурден. Несмотря на его огромный лишний вес, по нему все же было видно, что в юности он мог быть красивым и эффектным».
Анна Линдберг написала, что сорокатрехлетний Геринг «красовался в белом пальто с золотым позументом – великолепный, молодой, крупный, настоящий раздутый Алкивиад…» Хозяин пожал гостье руку, но почти не посмотрел на нее. Анна сидела справа от Геринга и его жены Эмми, Кэй – слева, но хозяин все свое внимание уделял Чарльзу. Когда он спросил, кто был у Чарльза вторым пилотом, Кэй встряла и сказала, что это была Анна. Геринг ответил расхожим немецким выражением, переводящимся буквально как «нахожу это до смерти смешным». Другими словами, он ей не поверил.