Chicago Daily News, высланного из Германии в 1933 г. и находившегося на тот момент в Женеве. «Он дал мне контакты представителей прежнего режима, а также антинацистских диссидентов, с которыми надо было связываться через отдельного курьера, – вспоминал Бим. – Он даже снабдил меня списком женщин, которых следовало избегать».
Хотя Бим признавал, что многие из этих контактов – вовсе не характерные представители новой Германии, он все же настаивал, что это были «самые информированные и влиятельные немцы, к которым я мог обратиться». Среди них встречались и рьяные немецкие националисты, часто из аристократических семей, считавших себя куда лучше новой власти. «Они держались довольно холодно и жестко, но у них был свой кодекс поведения, несовместимый с нацистскими бесчинствами, особенно с преследованиями евреев», – писал он.
У нескольких таких националистов были жены из Америки. Когда глава IBM Томас Уотсон летом 1937 г. посетил филиалы своей компании в Германии, то он устроил большой званый ужин в отеле «Адлон». Среди гостей был и Бим, оказавшийся за столом рядом с Норманом Эббутом, берлинским корреспондентом лондонского Times, с гауляйтером (руководителем округа в рейхе), а также с графом и графиней Зеер-Тосс из Восточной Пруссии. Графиня была дочерью Генри Уайта, бывшего американского посла в Франции. Мюриэль Уайт вышла замуж за Германа Зеер-Тосса в 1909 г. Она также приходилась сестрой одному из дипломатов, тоже находившемуся в тот момент в берлинском посольстве США. Бим и Эббут слышали её разговор с гауляйтером, случившийся ближе к концу ужина.
– Правда ли, что партия порой награждает отличившихся евреев, признавая их почетными арийцами? – спросила она.
Когда гауляйтер признал, что такое действительно бывало, графиня произнесла фразу, которую наверняка заготовила заранее:
– Не скажете ли тогда, как я могу стать почетной еврейкой?
Подобные дерзости были очень нехарактерны для того времени – ни среди немцев, ни среди их американских жен. Бим намекает в своем рассказе, что многие американки, бывшие замужем за немецкими националистами, были в душе антинацистками, но это противоречит тому, что писала журналист Chicago Tribune Сигрид Шульц. «Иностранки, выходившие замуж за немцев, часто становились рьяными нацистками, – отмечала она. – Одна такая американка отказалась со мной знакомиться, потом что я якобы очерняю нацистскую Германию». Шульц помогала основать Американский женский клуб в Берлине, но ушла оттуда еще до начала Второй мировой войны, потому что, как она объяснила, этот клуб превратился в «рассадник нацистской пропаганды», где «американки, вышедшие замуж за немцев, встречались со своими приятелями-нацистами».
Шульц наблюдала за тем, как нацисты все чаще «вызывают у иностранок, в том числе американок, истеричный фанатизм». Элизабет Диллинг, ярая противница коммунизма из Чикаго, полагавшая президента Рузвельта воплощением мирового зла, приезжала в Германию в 1931 г. и позже в 1938 г. Во время второго визита она пришла в восторг от «очевидного улучшения условий жизни». Как она добавляла, «лично я благодарю Бога за то, что Германия выступила против коммунизма». Во время еще одного визита, случившегося вскоре после этого – на сей раз оплаченного принимавшей её немецкой стороной, – она побывала на Нюрнбергском съезде и сделала следующие выводы: «Немецкий народ под властью Гитлера счастлив и доволен… не верьте, когда вы слышите разговоры о том, что этот человек вовсе не принес блага своей стране».
Шульц вспоминала, что видела Диллинг в столовой, где ели иностранные корреспонденты и другие посетители. Диллинг в яркой красной шляпке ходила от столика к столику, показывала на журналистов и «возбужденно что-то шептала некоторым людям». Последние после этого замолкали каждый раз, когда кто-то из журналистов оказывался поблизости. Шульц стало любопытно, в чем же дело, и она обратилась к молодой американке, сопровождавшей Диллинг, чтобы спросить, чем именно сейчас занимается пожилая дама.
– Вы – враги Германии, и мы предупреждаем знакомых, чтобы они не разговаривали при вас, – сказала американка.
– А почему вы считаете, что я – враг Германии? – поинтересовалась Шульц.
– Потому что вы пишете статьи, направленные против нас.
Шульц подчеркивает, что американка сказала «нас»: не было сомнений, что она и её старшая спутница идентифицировали себя с нацистами. Впоследствии Рольф Гофман, местный нацистский пропагандист, подошел к Шульц и извинился за поведение Диллинг. Он сказал, что американка настаивала, что следует выслать из страны и Шульц, и Уоллес Дойель из Chicago Daily. Он объяснил Диллинг, что Шульц хоть и склонна к критике в своих публикациях, она просто пытается быть объективной. «Эти иностранные обожательницы так погружаются в свои эмоции, что прямо уже не знают, как выразить энтузиазм», – с улыбкой сказал он.
Как и многие опытные журналисты, Бим не любил людей вроде Диллинг: американцев, приехавших в Германию и восхищавшихся нацизмом. Однако раньше он и сам положительно оценивал нацистскую систему «Arbeitsdienst» – обязательную шестимесячную службу в трудовой армии для всех мужчин от восемнадцати до двадцати пяти лет. Генри Леверич, его коллега по работе в посольстве, получил разрешение пожить в трех таких лагерях «арбайтсдинст». Как вспоминал Бим, его совершенно потрясла «прекрасная физическая форма обитателей лагерей и то, как они гордятся своим лагерем и своей работой…». Впоследствии он отметил, что это стало прекрасной начальной подготовкой к службе в настоящей армии, которая предстояла этим людям во время войны.
Бим также получил возможность лично познакомиться с еще одной нацистской программой – Kraft durch Freude, «сила через радость». Побывав в её рамках в недельном путешествии по Северному морю, он сделал вывод: «Эти туры хорошо организованы, народу не слишком много, группе явно очень понравилось путешествие». Как позже указал Бим, положительные отзывы его и Леверича повлияли на мнение их начальства в Вашингтоне о том, что оба журналисты симпатизируют нацистам.
Но Бим быстро стал критически относиться к происходящему, еще меньше одобряя его, чем многие другие хорошо знавшие Германию американцы. Он замечал пышную парадность и пропаганду, а также подозрительные и жестокие вещи.
Когда каждый год 30 января отмечалась годовщина прихода Гитлера к власти, нацисты устраивали факельное шествие. Министерство иностранных дел приглашало дипломатов из разных посольств смотреть на эту процессию. В 1937 г. пригласили американцев и бразильцев. Бима и его коллегу Джеймса Риддлбергера, прибывших от американского посольства, посадили у окна рядом с тем балконом, откуда Гитлер смотрел на несущих факелы эсэсовцев.
Американские и бразильские дипломаты полагали, что после парада их проводят к выходу. Но вместо этого к ним подошел очень взбудораженный Гитлер, который поинтересовался, какое на них этот парад произвел впечатление. Они вынужденно сказали, что невероятно сильное, и он пригласил их после этого пройти за ним в президентский дворец, который ранее занимал Гинденбург и в котором в данный момент начинался раут. Когда они вошли в зал, там толпились нацисты в униформе. Гитлер подозвал официантов, чтобы каждому из дипломатов выдали пиво. Затем он хлопнул в ладоши и прокричал первые слова «Песни Хорста Весселя», нацистского гимна, приказав толпе дать ему дорогу. Это было началом очень странного выступления – редкий случай, когда он проявил чувство юмора.
Как вспоминал Бим, Гитлер прошагал через зал гусиным шагом, «узнаваемо имитируя походку раздолбая-штурмовика с выпирающим животом». Дойдя до собственного бюста, он отсалютовал, повернулся и пошагал назад, на сей раз «в манере хорошего эсэсовца – живот подобран, губы сурово сжаты». Собравшиеся нацисты не знали, как на это реагировать. Они робко зааплодировали, а один из помощников Гитлера подтолкнул американских и бразильских гостей к дверям.
В жестких нацистских методах принуждения не было ничего смешного. Бим сделал вывод, что они «безнадежно портят даже самые восхваляемые достижения страны». Особенно поразил его своей жесткостью эпизод, о котором он узнал благодаря своему коллеге Марселису Парсонсу. Американского вице-консула отправили присутствовать при кремации тела человека, казненного по обвинению в убийстве Юлиуса Штрайхера, ярого антисемита, основателя нацисткой газеты «Der Stürmer». Обвиненный утверждал, что он – американский гражданин, и поэтому забрать его останки должен был представитель посольства. Но перед помещением тела в огонь Парсонс успел заметить, что оно какое-то короткое. Причина была проста: человеку отрубили голову и положили её «на изгиб локтя».
Как и многие профессиональные дипломаты в американском посольстве, Бим был рад отъезду посла Додда в конце 1937 г. Он считал последнего «достойным, вдумчивым, здравым в своих суждениях о нацистах, но очень невнятным». Он высказывал мнение, что историк «ставит правительство США в неловкое положение» своими недипломатичными высказываниями – хотя Бим подчеркивал, что дело не в «антинацистском их содержании, а в том, что они породили слухи, что нацистское правительство скоро потребует отзыва этого посла». Он также обвинял Додда в том, что он «рассорился с большей частью верхушки Государственного департамента».
По этим причинам Бим очень радовался, когда в начале 1938 г. послом был назначен опытный сотрудник дипломатических служб Хью Уилсон, ранее работавший в Берлине в течение несколько месяцев в 1916 г., а также впоследствии с 1920 по 1923 г. Его послужной список как дипломата, а также опыт работы в Вашингтоне, где он был помощником секретаря перед второй отправкой в Берлин, убедил Бима, что новый босс – опытный профессионал. «Мы уважали мистера Уилсона за компетентность», – отмечал он. Новый посол, по словам Бима, был «опытным дипломатом в стиле “сначала покажите мне”, совершенно не одобрявшим хаотичное поведение своего предшественника».
Но, как вскоре обнаружил Бим, Додд оказался куда более прав в своих критических оценках нацистского режима, чем его более опытный сменщик. Уилсон «довольно скептически относился к негативному настрою многих сотрудников нашего посольства, которые пр