Жена Чендлера, Лаура, умерла в 1942 г. в Берлине, Дугласа же американцы задержали в мае 1945 г. в Баварии. На следующий год его отослали в США, судили и приговорили к пожизненному заключению. Позже его дочь писала Трумэну Смиту с просьбой выступить в защиту её отца. «Трумэн ответил ей, что ему очень жаль, но он не может свидетельствовать в защиту человека, предавшего свою страну», – вспоминала Кэй Смит. Но дочь продолжала искать поддержку для своего отца, и в 1963 г. она обратилась к президенту Кеннеди. 5 августа тот смягчил приговор Чендлеру. После выхода из тюрьмы Чендлер провел остаток жизни на Тенерифе, на Канарских островах, оставив навсегда страну, которую он предал.
Не одни только американские пропагандисты выбирали свою сторону в стремительно эскалирующей войне. Милдред Харнак выросла в Висконсине, познакомилась с немецким студентом по обмену Арвид Харнак и вышла замуж; он был одним из ближайших друзей Марты Додд, пока она жила в Берлине. Как и Марта, Милдред была очарована Советским Союзом, видя в нем альтернативу нацистской диктатуре, в условиях которой они жили. Даже пакт Молотова – Риббентропа не подкосил её уверенности в том, что система Сталина является настоящей альтернативой гитлеровской. К концу 1930-х гг. они с мужем стали частью сети Сопротивления, которая делала все, что могла, саботируя гитлеровский режим. Позже гестапо назвало эту сеть «Rote Kapelle», то есть «Красная капелла».
Неудивительно, что опасность, связанная с такой деятельностью, подтолкнула Милдред к тому, чтобы в октябре 1939 г. подать заявки на участие в программе Фонда Рокфеллера и на стипендию Гуггенхайма. Если бы её приняли по одной из этих программ, она бы, вероятно, вернулась в США и занялась бы работой над книгой по американской литературе, которой занималась. Но комитет Гуггенхайма счел её «новичком», и ни той, ни другой стипендии она не получила.
До войны Милдред, среди всего прочего, работала на одно немецкое издательство, которому подыскивала книги на английском языке. Это дало ей возможность поездить по Европе.
Во время этих поездок она, по всей видимости, помогала евреям и не только им выбираться из Германии, хотя свидетельства об этом остались очень скудные. Её муж Арвид работал в Министерстве экономики, что также позволяло ему путешествовать и общаться с иностранцами. Он был особенно дружен с Дональдом Хитом, который был первым секретарем в посольстве США; Милдред давала частные уроки его сыну. Хит начал отсылать отчеты в Вашингтон о том, как немцы оценивали свои экономические возможности, ориентируясь на источник, который называл «конфиденциальным» или «хорошо информированным». После войны Хит сказал своим домашним, что источником этим был Арвид.
Шарин Блэр Брайсак, биограф Милдред Харнак, указывал на связи Арвида с Хитом как на свидетельство того, что он считал себя «немецким патриотом», стремившимся сотрудничать хоть с США, хоть с Советским Союзом – с кем угодно, лишь бы свергнуть гитлеровскую власть. «Харнак никогда не считал себя иностранным агентом, равно как и не выполнял никаких приказов советской стороны», – писал он.
Но Брайсак также рассказывает о том, как советский агент по имени Александр Коротков приезжал к Харнакам 17 сентября 1940 г. Он восстановил при этом связь с Москвой, которая прервалась, когда Харнаки сочли слишком опасным поддерживать свои старые советские контакты в Берлине. Коротков доложил в Москву, что Арвид согласился давать информацию, но не потому, что считал себя агентом, а потому, что СССР был «страной, чьи идеалы ему были близки и на поддержку которой он надеялся». 26 сентября 1940 г., когда истребители и бомбардировщики с переменным успехом воевали над Британией, Харнак выслал свой первый отчет, указывавший, что в начале следующего года Гитлер намерен атаковать Советский Союз. Это предупреждение Харнак и другие члены «Красной капеллы», в числе которых был офицер разведки люфтваффе Харро Шульце-Бойзен, повторяли несколько раз – и Сталин все время отказывался им верить. Члены Сопротивления невероятно рисковали, когда собирали и отсылали информацию, гестапо в любой момент могло их обнаружить. Дополнительные проблемы им создавали советские контрагенты, которые неоднократно грубо пренебрегали безопасностью во время собственных выходов на радиосвязь. В конце августа и в начале сентября 1942 г. немецкие власти добрались до членов «Красной капеллы» и всех, с ними потенциально связанных, арестовав около 139 человек, в том числе и Харнаков.
Всех ключевых участников группы судили за государственную измену. Арвид был практически сразу приговорен к смертной казни. К Милдред судьи поначалу отнеслись с большим сочувствием, видя в ней просто женщину, которую довел до беды её муж-немец. Её приговорили к шести годам тюрьмы и шести годам «лишения чести». Первые казни произошли 22 декабря 1942 г., когда Арвида, Шульце-Бойзена и еще двоих повесили. В дальнейшем еще четверых членов группы казнили на гильотине. В конце концов Милдред тоже не выжила. Её повторно судили, по новому обвинению в том, что она соблазнила лейтенанта абвера с целью похищения государственных секретов, что быстро стало основанием для смертного приговора, который и был вскоре приведен в исполнение. Милдред стала единственной американкой, казненной гестапо. Её последними словами перед смертью на гильотине берлинской тюрьмы «Плецензее» 16 февраля 1943 г. были: «Я так любила Германию».
Большинство американцев, все еще остававшихся в Германии в 1940 и 1941 гг., разумеется, не были ни предателями, ни бойцами Сопротивления. Но дипломатам и журналистам, как и рузвельтовской администрации в США, все чаще представлялись моменты для выбора стороны. Успехи английских ВВС в Битве за Британию, заставившие Гитлера отказаться от операции «Морской лев», от вторжения в Англию, приободрили американцев в Берлине, видевших до того, как гитлеровская военная машина одерживает одну победу за другой. Хотя дипломаты и журналисты играли разные роли, они часто исходили из невысказанного предположения, что работают они ради общей цели. Полковник Джон Ловелл, военный атташе в берлинском посольстве, легко подписал нескольких американских корреспондентов отслеживать номера на погонах и воротниках солдат, которых они видели на проходе через Берлин. «Когда появлялся новый номер, мы сообщали об этом Джону», – вспоминал Харш из Christian Science Monitor.
Поскольку Ловелл знал, какие подразделения находятся на Западном фронте, то он делал вывод, что если солдаты из них начинают появляться в Берлине, то соответствующие подразделения направляются на восток. Харш перебрался из отеля «Адлон» в дом, известный как «Cercle Français», который заняло американское посольство и где жили Ловелл и еще несколько его сотрудников. Однажды декабрьским вечером полковник пригласил Харша на ужин, где собирались военные атташе восточных и юго-восточных соседей Германии. После французского ужина с диковинным салатом с цикорием Ловелл пригласил гостей пройти в библиотеку, где выложил карту Восточной Европы. Далее он высказал свои предположения относительно того, где сейчас находятся немецкие войска и насколько они готовы к бою, а затем предложил гостям сделать то же самое. Далее он добавил, что войска могут оттуда направиться на восток или на юг, но вероятнее всего – пойдут они на восток, на Советский Союз.
Атташе из Венгрии, Румынии, Югославии, Болгарии и Греции вносили некоторые свои мелкие поправки, но в целом они были согласны с оценками Ловелла. Они также согласились, что все выглядит так, словно немецкие войска уже готовы двигаться на восток. Тогда к карте подошел советский атташе и признал, что его сведения о том, где находятся войска, примерно такие же. Но он полагал, что немецкая военная машина все-таки собирается развернуться на юг. И добавил, что если все-таки Гитлер выступит против его страны, то «это не будет воскресной прогулкой».
На деле же отказ от вторжения в Британию подтолкнул нацистского лидера к шагу в сторону его второй давней мечты: быстрой победы над Советским Союзом. Это должно было еще сильнее способствовать изоляции Британии и в конце концов подвести её к признанию того, что победа Германии неизбежна. Шульц из Chicago Tribune вспоминала беседу с Карлом Боймером из Министерства пропаганды, случившуюся примерно в то время. Боймер не упоминал о возможности вторжения в Россию, но намекнул, что немцы могут попытаться захватить её изнутри.
– Просто представьте, что мы сможем сделать с ресурсами России, – говорил он. – Она их тратит так же безрассудно, как Америка – свои.
По словам Шульц, она после этого уточнила, не собирается ли Германия распорядиться и американскими ресурсами. Боймер ответил:
– О да, конечно.
Боймер, конечно, красовался. В реальности Гитлер еще не отказался от идеи удержать США от вступления в войну, даже несмотря на то, что Рузвельт все больше поддерживал Британию. 7 декабря 1940 г. президент объявил, что «лучшей защитой для США в данный момент будет успех Великобритании». В радиопередаче Fireside Сhat («Разговоры у камина») 29 декабря он обвинил нацистов в попытках «подчинить себе весь мир» и произнес свое знаменитое высказывание, что его страна станет «великим арсеналом демократии». Все это было подготовкой к акту о ленд-лизе, подписанному в результате 11 марта 1941 г., по которому в Британию пошли огромные поставки вооружений и других материальных средств. Но Гитлер все еще цеплялся за мысль, что запланированное им вторжение в СССР убедит американцев, что им надо оставить Европу, в том числе и своих британских друзей, могущественной Германии.
22 июня 1941 г. армии Гитлера начали операцию «Барбаросса», атаковав сталинский Советский Союз. Советский диктатор отказывался верить всем предупреждениям – не только от своих шпионов, но и от Британии и США. В результате немецкие силы поначалу одерживали легкие победы в столкновениях с не готовыми к этому войсками Красной армии, заходя все глубже на территорию СССР, и все выглядело так, словно расчеты Гитлера опять оправдались. 4 августа 1941 г. в очередном выпуске журнала