Глава десятая
– Налегайте вовсю, ешьте и пейте, сколько влезет. Нам ведь предстоят трудные времена!
Такими возгласами подбадривал Ферорас гостей. Раз в год богатый ростовщик приглашал самых крупных своих должников на пир в пригородную виллу. Сейчас тут, отрыгивая и икая, возлежали одурманенные вином видные сановники и сенаторы. Никто бы не удивился, увидев на почетном месте даже самого императора. Жить в долг было признаком хорошего тона, и тот, кто долгов не имел, почитался всеми простофилей. Ростовщики, крупнейшим из которых был, несомненно, Ферорас, пользовались огромным влиянием, поскольку каждый из должников оказывался в полной от них зависимости.
Когда пир был в полном разгаре и у многих гостей голова начала уже идти кругом, Ферорас начал свою речь. Правда, заставить слушать себя оказалось не так-то легко.
– Римляне, дети мои, выслушайте меня! – несколько раз пришлось выкрикнуть ему. – Я счастлив собрать вокруг себя столько выдающихся людей и иметь возможность назвать их своими друзьями. Как вы знаете, Рим пережил уже свои лучшие времена. Походы против Британии, Германии и Армении потребовали огромных расходов. Снабжение города питанием оставляет желать лучшего, даже если император и полагает, что заплесневевшее зерно лучше выбрасывать в Тибр, чем раздавать бедным.
– Долой Нерона, долой Рыжебородого! – послышались пьяные голоса.
– По этим причинам, – продолжал Ферорас, – мне также становится все труднее собирать необходимые средства. Для того чтобы и другие имели возможность пользоваться полученными у Ферораса кредитами, я вынужден просить вас, собравшихся здесь, как в этом году, так и в дальнейшем, погашать ежегодно десятую часть причитающегося с вас долга…
Дальнейшие слова банкира были перекрыты всеобщим воплем:
– Живодер! Лихоимец! Предатель!
Одни грозили Ферорасу кулаками, другие же смотрели на него в пьяном остолбенении.
Прошло несколько минут, прежде чем страсти немного улеглись, но худшее было еще впереди. Ферорас продолжил свою речь:
– Это, дети мои, я делаю для вашего же блага. Деньги будут все дорожать, а потому и мне придется повысить ставки. Тем, кому прежде насчитывалась десятая часть, придется в будущем платить пятнадцать процентов годовых…
– Смерть кровопийце Ферорасу! – вскричали теперь должники. – Пусть удавится он своими деньгами!
В Ферораса швыряли фруктами, куриными ножками и кусками рыбы, а он лишь, широко улыбаясь, повторял:
– Но, дети мои!..
Трое мужчин за одним из дальних столов поближе сдвинули головы. В отличие от других, изливавших свой гнев в громких криках, они разговаривали тихо, поглядывая по сторонам. Эвмольп, рослый мужчина с темными кудрями и густыми мохнатыми бровями, одним глотком осушил кубок, со стуком поставил его на мраморный столик и презрительно прошипел:
– Деревья в своем саду он поливает вином, собаки его жрут из серебряных мисок, а Мариамна, жена его, лишь единожды надевает каждое из своих платьев. А кто оплачивает все это? Мы, друзья, только мы!
– Его образ жизни – истинное святотатство, – согласился Теренций Понтик, седовласый худощавый мужчина, знавший, несомненно, лучшие времена. – Разве не святотатство – повышать на целую половину процентные ставки? Да покарает его Меркурий!
– Долго придется ждать, пока Меркурий услышит тебя! – проговорил Педаний, третий из мужчин, возлежавших за этим столиком. Он был известным торговцем, поставлявшим римлянкам лучшие из тех, что были в мире, ткани. Однако все его торговое дело было создано на деньги, взятые в долг у Ферораса, так что теперь, хотя об этом никто не знал, практически принадлежало ростовщику. – Не знаю, как я буду выплачивать такие высокие проценты, я уж не говорю о возвращении самого долга, – пожаловался он. – Если я повышу на треть цену финикийских тканей, оборот сразу же снизится больше чем на половину. Мне только в Тибр остается броситься.
– На седьмом десятке лет, – угрюмо проговорил Теренций Понтик, – я пришел к выводу, что превратить сто сестерциев в двести можно лишь ценой немалого труда, но сто тысяч почти неизбежно превращаются в двести тысяч. Увы, сто тысяч я могу насчитать только долгов, и цифра эта с каждым днем становится все больше. Я тоже не вижу никакого выхода. Последние годы мои виноградники давали плохие урожаи, земли давно уже заложены…
Старик умолк, увидев приближающегося к ним Ферораса.
– О чем толкуете? – с наигранным дружелюбием спросил ростовщик. – Не иначе как браните меня?
– Господин! – с мольбой в голосе проговорил Теренций Понтик. – Я не смогу выплатить проценты по своему долгу. Отложи их взыскание до следующего урожая, иначе мне придется влезать в новые долги.
Педаний в свою очередь схватил Ферораса за руку.
– Со мной то же самое. Я хотел бы иметь возможность платить тебе даже более высокие проценты, но выплачивать хотя бы десятую часть долга выше моих сил. Если я повышу цены, многие клиенты перестанут иметь со мной дело. Конкуренты только и ждут этого. Ты разоришь меня…
Ферорас ткнул пальцем в тунику торговца.
– Если ты можешь носить туники из дорогих финикийских тканей, дела у тебя, надо понимать, идут не так уж плохо…
– Богами клянусь, – возмутился Педаний, – что же, одеваться мне, словно рабу, в грубую дерюгу? Хорошенькой это стало бы рекламой для моей торговли!
– Если хочешь знать мое мнение, то именно так тебе и следовало бы поступить. Те, у кого плохо идут дела, должны ограничивать свои расходы. Это относится и к торговцам. Я желаю всем вам только добра. Я вовсе не хочу, чтобы долги сожрали вас. Многие из вас и без того стремятся только выплачивать проценты. Они надеются, что смерть освободит их от долга, оставив ни с чем кредиторов.
– Прояви великодушие, – взмолился Теренций, – ведь состояние твое так велико, что наши долги – лишь капля в море твоего богатства.
– Довольно болтовни! – перебил старика Ферорас. – Если я сделаю для тебя исключение, придет Педаний и спросит, почему оно сделано для тебя, а не для него. Каждый расскажет об этом другим, у каждого найдутся свои основания. Нет, никаких исключений не будет. С каждого, кто не заплатит вовремя, я шкуру спущу. С тебя, Теренций, и с тебя, Педаний, и с тебя тоже, Эвмольп!
С этими словами ростовщик повернулся и отошел от них.
Эвмольп сжал кулаки.
– Повстречайся он мне ночью где-нибудь на Форуме, недолго бы ему осталось жить.
– Ночью на Форуме Ферораса ты не встретишь, – махнул рукой Теренций, – а если и встретишь, то только в сопровождении целой своры рабов и телохранителей. В этом-то между вами и разница. Ферорас знает, что у него немало врагов, готовых помочь ему расстаться с жизнью.
– Ферорас намерен разорить всех нас, – продолжил через мгновенье Теренций. Пот стекал у него по лбу, и он вытер его рукой. – Моей жизни приходит конец. На старости лет лишиться всего, что у меня есть, – такого позора я не смогу выдержать. Прежде я покончу с Ферорасом.
– Не будь безрассуден, старик, – возразил Эвмольп. – Этот живодер не стоит того, чтобы пачкать руки в крови. На Бычьем Форуме слоняются сотни людей, готовых за сотню сестерциев убить кого угодно, а затем навсегда исчезнуть из города.
Педаний покачал головой.
– Незнакомцу никогда не удастся приблизиться к Ферорасу. Оглянись вокруг. Каждая дверь охраняется, а дружески беседующие между собой в каждом углу мужчины – отнюдь не гости, а его телохранители. Нет, к Ферорасу подойти может лишь тот, кто считается своим в его доме, один из его рабов. У Ферораса их четыреста. Уверен, что среди них есть и такие, которые не питают к своему хозяину добрых чувств.
– Но как их найти, не навлекая на себя подозрений?
– Нет ничего проще! Каждый господин время от времени велит отхлестать кого-нибудь из рабов – чтобы другим была наука. Для этого достаточно бывает малейшего предлога. Ну, а тот, кого на глазах у всех выпороли только за то, что он разбил какую-нибудь плошку или что-то не так сказал, будет от всей души ненавидеть своего господина.
Педаний жестом подозвал одного из стоявших у дверей рабов.
– Послушай, Ферорас и с вами так же строг, как со своими должниками?
– Ферорас строг, но справедлив, – уклончиво ответил раб.
– Неужто никому из вас не приходилось получать плетей?
– Ну, совсем недавно цирюльнику Марцеллу пришлось познакомиться с ними.
– Цирюльнику Марцеллу, говоришь?
– Да, господин. При бритье он поцарапал Ферорасу подбородок и был наказан за невнимательность.
– Так, так… – протянул Педаний и отпустил раба. – Видите? – проговорил он, обращаясь к собеседникам. – Думаю, цирюльник Марцелл не слишком-то хорошо относится к своему господину Ферорасу. Полагаю, что среди четырехсот рабов он не один такой.
Теренций Понтик настороженно огляделся по сторонам, а затем протянул руку Педанию и Эвмольпу.
– Давайте сложим вместе собранные на уплату процентов деньги. Их должно хватить для того, чтобы Марцелл или кто-то другой из рабов поняли, до чего же они ненавидят своего господина.
Вернувшись в Рим, Вителлий обнаружил записку, в которой Мариамна просила его срочно встретиться и поговорить с нею. Он не успел еще отправиться к ней, как она сама появилась в его доме.
– Любимый мой, – упала она на грудь Вителлию, – как мне не хватало тебя, как я тосковала по тебе. Удачно ли прошло твое плавание?
Вителлий поцеловал Марианну в лоб.
– Да, если речь идет о самом плавании, и нет, если иметь в виду его цель. Я так и не нашел того, что искал…
– Но разве этого нельзя было предвидеть заранее? Не слишком ли многого ты требуешь от Мойр, богинь судьбы?
Вителлий кивнул.
– Эта поездка разрушила все мои надежды. Я задал вопрос дельфийскому оракулу. От полученного ответа у меня слезы навернулись на глаза.
– Что же предсказала тебе пифия?
– Ребекка, судя по словам пифии, никогда не была в Греции. Она живет в какой-то далекой стране. Я еще встречусь с ней однажды, но не узнаю ее.