— Мне не хотелось, чтобы вы наказывали ее, — ответил я.
— Хорошо! — произнесла дрессировщица. — Я вижу, ты учишься. Хочешь приберечь ее для себя, чтобы потом, если представится возможность, самому отмерить ей наказание? Молодец! Ты учишься быть мужчиной.
— Я никогда бы не стал наказывать ее, — ответил я. — Я землянин. Женщина не наказуема, независимо от того, что она делает.
— Как же вы тогда контролируете своих женщин? — удивилась моя собеседница.
Я пожал плечами.
— Мы их не контролируем.
— Вы, мужчины с Земли, вполне заслуживаете жизни, которую ведете, — засмеялась леди Джина.
— Госпожа… — обратился я к ней.
— Я слушаю.
— За что Лола ненавидит меня?
— Ты отличаешься от мужчин, которых она знавала, — ответила леди Джина. — Она находит тебя презренным и жалким. Ты не видишь в ней рабыню.
— Но ведь она — живой человек, — попытался объяснить я. — У нее есть чувства.
— Конечно, у нее есть чувства, — перебила леди Джина, — у нее есть глубокие, возбуждающие, сильные чувства женщины, которая осознает себя рабыней. Ты отвечаешь этим чувствам?
— Нет, конечно нет, — сказал я.
— Типичный землянин, — улыбнулась леди Джина.
— Я даже не предполагал, что Лола испытывает такие чувства.
— Практически все женщины — рабыни, — сказала дрессировщица. — Они жаждут хозяина. Это гораздо глубже ваших мифов и политических изобретений, несмотря на всю их рациональность.
— Как вы можете так говорить? Вы же сами — женщина!
— Посмотри на меня, Джейсон, — проговорила она. — Посмотри на мою силу, мою жестокость. Я не такая, как другие женщины. Я практически мужчина, но по жестокой игре природы заключенный в женское тело. Это болезненно, Джейсон. Вот почему, наверное, я так ненавижу и женщин, и мужчин.
— Я так не думаю, госпожа, — заметил я, — на самом деле вы никого не ненавидите.
Она озадаченно посмотрела на меня, а затем произнесла:
— Думай что говоришь, если не хочешь быть отхлестан и заклеймен.
— Слушаюсь, госпожа, — ответил я. — И все-таки мне кажется, вы — женщина и по виду, и по доброте.
— Остерегайся, раб! — предупредила леди Джина.
— Простите меня, госпожа.
— Усвой хорошенько, Джейсон, что женщины — рабыни, стремящиеся к своему хозяину.
— Они — свободные личности, — настаивал я.
— Ты упорно воспринимаешь женщин в качестве бесполых и униженных существ. Этим ты препятствуешь самому себе в познании и понимании женщин. Употребляя эти представления, ты упускаешь богатство и глубину чувств, их сокровенное женское начало, и никогда не будешь в состоянии удовлетворить полностью их биологические потребности. Ибо они включают в себя потребность рабски подчиняться сильному мужчине.
— Ложь, ложь! — Я кричал. — Ложь! Ложь!
— Мне жаль, что я расстроила тебя, Джейсон, — проговорила леди Джина. — Я этого не хотела. У тебя был трудный день. Без сомнения, мне не следовало бы говорить с тобой так, как я иногда делаю. Но порой по каким-то причинам я забываю, что ты — землянин и раб. Я промолчал.
— Для раба ты слишком крупный и сильный, Джейсон, — продолжала она. — Возможно, поэтому я иногда упускаю из виду, что внутри ты мал и слаб.
— Требуются смелость и сила, чтобы казаться маленьким и слабым, — сердито ответил я.
— Возможно, — ответила леди Джина. — Я не могу знать этого, я не маленькая и не слабая.
Я опустил голову.
— Интересный взгляд на проблему, — заметила дрессировщица. — Возможно, глупец имеет мудрость, чтобы быть глупцом. А трус имеет храбрость быть трусом.
Я взглянул на нее с тоской.
— Достаточно грустно быть глупцом и трусом, — продолжала она. — К чему обращать в добродетель эти жалкие пороки? Разве ты не можешь понять, что тебя воспитали в морали, изобретенной слабыми, чтобы подрывать и подавлять сильных? Разве общественная польза такого изобретения не очевидна? Разве ты не можешь понять, что мораль, призванная уродовать и подавлять сильных, настраивать их против самих себя, является идеальным инструментом для возвеличивания маленьких и слабых? Пока сильные терзают себя и разрываются на части от чувства отчаяния и вины, маленькие и слабые, пролезая всюду без потерь, продолжают беспрепятственно осуществлять свои жалкие идеи!
— Нет, нет! — выдохнул я.
— Отдохни, Джейсон, — сказала дрессировщица. — Завтра тебя будут оценивать работорговки с рынка Таймы.
— Что такое рынок Таймы? — спросил я.
— Ты довольно скоро узнаешь это, — ответила она, — ложись, Джейсон.
— Слушаюсь, госпожа, — пробормотал я и улегся.
Леди Джина какое-то время стояла, глядя на меня.
— Лоле не следовало пытаться втягивать тебя в свои проблемы. Рабыня перешла границы, — вдруг сказала она. — Я крайне недовольна ее поведением. Лола стоит у опасной черты. Я думаю, она становится слишком наглой, слишком заносчивой. В следующий раз, если она хоть в малейшей степени доставит мне неудовольствие, я подвергну ее наказанию.
Я взглянул на дрессировщицу со смущением.
— Мы не на Земле, Джейсон, — напомнила она, — Мы наказываем рабов, если они плохо себя ведут. Конечно, иногда мы наказываем их, даже когда они ведут себя хорошо.
— Но почему, госпожа?
— Потому что они рабы.
— Понятно, госпожа.
— Теперь отдыхай.
— Слушаюсь, госпожа.
— Кстати, Джейсон, я хвалю тебя за твои успехи в горианском языке. У тебя есть способности.
— Спасибо, госпожа, — проговорил я.
— И твое тело при помощи упражнений и диеты выглядит просто отлично. Ты набрал вес, но смотришься отменно, потому что его дают мышцы, а не жир.
— Спасибо, госпожа, — ответил я.
Мышечная ткань, безусловно, и тяжелее, и более компактна, чем жировая. Это объясняет парадокс увеличения веса тела с одновременным внешним похудением.
— Ты крупный, как мужчина-горианец, Джейсон, — заметила дрессировщица. — На самом деле ты даже крупнее многих из них. Очень жаль, что ты годишься только для рабства.
— Да, госпожа, — согласился я.
— Засыпай теперь.
— Слушаюсь, госпожа.
6. ЛЕДИ ТАЙМА
— Интересно, — произнесла женщина. — Многообещающе.
Я невольно задрожал, когда холодная кожаная плетка с хвостами, скрученными вокруг рукоятки, пошла вверх по моему правому боку.
— Мы зовем его Джейсон, — сказала леди Джина, стоящая позади.
Мои руки, поднятые над головой, крепились к кольцу в освещенной факелом комнате с низким потолком. Я стоял обнаженный.
— Хорошее имя, — ответила женщина, — но мы можем назвать этого тарска как угодно.
— Конечно, — согласилась леди Джина.
Слева, в одну линию со мной, стояли еще более двадцати рабов, обнаженных и закованных. Нас рассматривали женщины-работорговцы в покрывалах и платьях. Их было пять.
— Открой рот, — приказала мне одна из них.
Я открыл рот. Она запустила внутрь, под верхние зубы, большой палец. Платья и покрывала, надетые на женщинах, поражали элегантностью и сияли как шелк.
Преобладали оттенки голубые и желтые — цвета работорговцев. Когда изящный рукав платья поднялся вверх, я увидел на левом запястье тяжелый, с металлическими заклепками браслет из черной кожи. Женщина оценивала меня проницательным взглядом темных глаз, жестоких, беспристрастных, безжалостных. Похоже, она была такой же властной, как и моя дрессировщица. Я старался не встречаться с ней глазами. Она пугала меня. Я знал, что такие женщины могут весьма строго обойтись со мной. Они не будут снисходительны к жалким мужчинам, попавшим к ним во власть.
Женщина засунула руки мне в рот и открыла его как можно шире, чтобы можно было лучше рассмотреть зубы. Затем, взяв меня большим и указательным пальцем за подбородок, повертела моей головой из стороны в сторону.
— Не плохо, — отметила она и, отступив назад, приказала мне: — Подними голову!
— Слушаюсь, госпожа, — ответил я.
Женщины осматривали нас так, как мы, будучи рабами, того заслуживали.
— У этого хорошие бедра, — заметила одна из них.
— Недурные, — подтвердила другая.
— Смотритель! — позвала первая.
— Я здесь, — отозвалась леди Джина.
— У этого, — женщина указала на меня, — на левом предплечье какая-то метка и в одном зубе слева внизу — кусочек металла. Я раньше видела такое только один раз, у кейджеруса из мира рабов.
— Этот мужчина тоже из мира рабов, — ответила леди Джина.
— Я бы удивилась, если бы это было не так.
Потом женщина добавила:
— Но мы не заплатим за него большую цену только по этой причине.
— Деловые вопросы обсуждайте с моими начальниками, — отреагировала леди Джина.
— Твои начальники — мужчины, — насмешливо заметила женщина.
— Это так, — ответила леди Джина.
— Хочешь поработать на меня?
— Я работаю здесь, — холодно произнесла леди Джина.
— Ну, как хочешь.
Потом женщина спросила:
— А они энергичные?
— Думаю — да, хотя мы, конечно, содержим их в самом строгом режиме, чтобы лучше контролировать.
— Это деликатное дело, — признала женщина. — Все же, я думаю, умная хозяйка сумеет устроить все к своему удовольствию.
— Этот — действующий, — засмеялась другая, убирая руку от тела одного из рабов.
— Давайте развлечемся, — предложила женщина, осмотревшая меня. — Пришлите кейджеру.
Леди Джина подошла к двери длинной комнаты с низким потолком.
— Продикус! — позвала она. — Пришли нам Лолу.
Спустя несколько мгновений Лола вошла в комнату.
Я никогда не видел ее такой притворно застенчивой. Она была чисто вымыта. На ней белела короткая туника без рукавов. Лола пришла босиком. Волосы гладко зачесаны назад и повязаны белой лентой. На шее, как всегда, — все тот же стальной ошейник.
Она подлетела к леди Джине и опустилась перед ней на колени, склонив голову. Я заметил — Лола напугана присутствием свободных женщин. В эту минуту я ощутил, какое презрение и ненависть вызывает рабыня у свободных женщин.