— Вы боялись, что я отправлю вас на кухню и прикажу готовить еду?
— Нет, — улыбнулась она.
— Или что я силком затащу вас в спальню и заставлю устроить стриптиз? — продолжал я.
— Пожалуйста, Джейсон! — Беверли опустила голову и покраснела.
— Извините.
Внутренне я, однако, улыбнулся, подумав, что это было бы весьма приятно — увлечь очаровательную мисс Хендерсон в спальню моей маленькой студенческой квартиры и там раздеть.
— Существуют различные причины, по которым я хотела бы поговорить с вами, — обратилась ко мне Беверли.
— Я вас слушаю.
— Вы мне не нравитесь, это вы понимаете?
— Прекрасно понимаю.
— И мы, женщины, больше не боимся таких мужчин, как вы.
— Очень хорошо.
Мисс Хендерсон замолчала и опустила голову.
Я никогда раньше не видел ее одетой так, как в этот вечер.
Обычно Беверли одевалась в соответствии с тем, что предписывалось ее окружением. Слаксы или брюки, рубашки и пиджаки, иногда — галстук. Довольно интересно, что одежду в мужском стиле часто носят особы, наиболее страстно заявляющие о своем женском начале. Впрочем, те, что кричат о женской самостоятельности, имеют в себе женского меньше других. Но проблемы такого рода, наверное, лучше оставить психологам.
— Вы сегодня очаровательно выглядите, — подметил я.
Фигуру Беверли обтягивало белое атласное платье с приспущенными плечами. При ней была маленькая, расшитая серебряным бисером сумочка. Руки и шея открыты. Округлые предплечья изящны, руки с тонкими запястьями и маленькими ладонями очаровательны. Пальцы рук нежны и тонки, ногти не покрыты лаком. На ногах — легкие лакированные туфельки с позолоченными шнурками.
— Спасибо, — тихо произнесла она.
Я продолжал разглядывать ее восхитительные волнующие плечи и догадывался, что грудь Беверли — белоснежна. Атлас платья подчеркивал выпуклость бюста. Мне захотелось сорвать с нее одежду и повалить ее, обнаженную и беспомощную, на стол, а когда бы она заплакала от этого, бросить ее на пол и там овладеть ею…
Усилием воли я прогнал эти мысли.
— Такой наряд совсем не похож на стандартную униформу, обычную в вашем окружении, — насмешливо заметил я.
— Я не знаю, что со мной происходит, — печально молвила мисс Хендерсон, покачав головой. — Мне необходимо с кем-нибудь поговорить.
— Почему именно со мной?
— Есть причины, — повторила Беверли. — Одна из них — то, что вы отличаетесь от других. Обычно я всегда догадываюсь, что будут говорить и думать эти, другие. Но сейчас мне нужен кто-то, умеющий мыслить. Человек, который в состоянии быть объективным. Из наших коротких разговоров мне стало ясно, что вы — один из тех, кто мыслит не на языке слов, а на языке вещей и понятий. Когда вы думаете, то не проигрываете без конца одну и ту же пленку, а скорее — фотографируете факты.
— Тысячи индивидуумов мыслят на всеобщем языке, на языке природы и бытия, — сказал я, — а не на языке лозунгов и словесных клише. Правда, те, кто управляет миром, не могут обойтись без затасканных словесных формул. Они используют эти клише, чтобы манипулировать массами, но в собственном мышлении не ограничиваются ими. Иначе они не добились бы такой власти.
— Я привыкла к тем, кто строит свою мысль вербально, — отозвалась мисс Хендерсон.
— Академический мир слишком часто становится убежищем и раем для неудачников, которые не в силах достичь большего, — произнес я. — Академическое мышление в меньшей степени зависит от успеха или неудачи, чем мысль практическая. Инженер по аэронавтике совершает ошибку, и самолет разбивается. А историк пишет тупую книгу — и преуспевает.
Беверли опустила глаза.
— Давайте закажем что-нибудь.
— Я думал, вы хотите поговорить, — заметил я.
— Но сначала закажем что-нибудь, — повторила она.
— Хорошо, — согласился я. — Хотите выпить?
— Да.
Мы заказали напитки, а потом обед. Официант был внимателен, но не навязчив. Ужин прошел в молчании. После десерта мы принялись за кофе.
— Джейсон, — нарушила наконец молчание Беверли. — Как я вам говорила уже, я не понимаю, что происходит со мной. Я и в самом деле этого не понимаю…
— И вы хотели с кем-то обсудить это.
— Да.
— Продолжайте.
— Не диктуйте мне, что делать! — гневно произнесла мисс Хендерсон и повторила эту фразу еще раз.
— Отлично! Я попрошу чек?
— Нет пока… Пожалуйста, подождите. Я не знаю, с чего… с чего начать!
Я отхлебнул кофе. Я не видел смысла торопить ее. Меня переполняло любопытство.
— Вы думаете, я сумасшедшая?
— Если вы позволите мне столь дерзкое наблюдение, — начал я, — то я сказал бы, что вы кажетесь мне скорее напуганной.
Мисс Хендерсон внезапно взглянула на меня и торопливо начала рассказывать:
— Несколько месяцев назад я впервые стала испытывать необычные чувства и желания.
— Какие именно? — перебил я. Беверли ответила:
— Что-то вроде того, что люди принимали за проявления женского начала, когда еще верили в это.
— Большинство людей до сих пор верят в это, — отозвался я. — Ваша позиция, какова бы ни была ее ценность, противоречит не только истине, но и биологии.
— Вы так считаете? — спросила она.
— Да, я так считаю, — ответил я. — Но на вашем месте я бы меньше беспокоился о том, что люди принимают за истину, а больше интересовался бы самой истиной. Если вы испытываете глубоко женские побуждения, продолжайте испытывать их. Это же так просто! Пусть люди, которые никогда не испытывали этих женских побуждений, спорят, существуют они или нет. Пусть те, кто знает, что они существуют, испытав их, займутся другими проблемами.
— Но я боюсь природы моей женственности, — сказала Беверли. — Я видела такие страшные сны…
— Что это за сны? — спросил я.
— Я с трудом осмеливаюсь говорить о них с мужчиной. Эти сны были ужасны!
Я не произнес ни слова. Мне ни в коем случае не хотелось давить на нее.
— Мне часто снилось, что я — рабыня, что меня держат в отрепьях или даже обнаженной, что на мою шею надет железный ошейник, будто я заклеймена и меня подвергают наказанию, будто я должна служить мужчине.
— Понимаю, — выговорил я.
Мои руки вцепились в стол, на миг все поплыло перед глазами. Я смотрел на маленькую красавицу. Я никогда не предполагал, что способен почувствовать такое вожделение, такое пугающее, удивительное, сумасшедшее желание. Я не осмеливался даже пошевелиться.
— Я пошла к психиатру, — продолжала мисс Хендерсон. — Но он был мужчиной. Психиатр сказал мне, что подобные мысли абсолютно нормальны и естественны.
— Понимаю, — повторил я.
— Тогда я нашла психолога-женщину.
— И что было?
— Было странно. Когда я заговорила с ней об этом, она вдруг рассердилась и назвала меня похотливой и сладострастной маленькой сукой.
— Не слишком профессионально с ее стороны, — улыбнулся я.
— Впрочем, — продолжила девушка, — она тотчас извинилась и снова стала сама собой.
— Вы продолжали посещать ее?
— Несколько раз, но после этого все уже было не то. В конце концов я прекратила визиты.
— Видно, вы задели ее за живое, — заметил я. — Или, может быть, то, что вы сообщили ей, не вполне совпадало с ее теориями. Есть множество других психиатров и психологов, как мужчин, так и женщин.
Беверли кивнула.
— В этой области существует большое разнообразие мнений, особенно в психологии. Если вы хорошенько поищете, то, без сомнения, найдете специалиста, который скажет вам то, что вы хотите услышать, что бы это ни было.
— Я хочу услышать правду, — решительно произнесла мисс Хендерсон, — какой бы она ни была.
— Возможно, меньше всего вы хотели бы услышать именно правду.
— Что? — воскликнула она.
— Да-да. Предположим, истина заключается в том, что в глубине сердца вы — рабыня.
— Нет! — вскрикнула Беверли. И, смутившись, понизила голос: — Нет!
Помолчав, она добавила:
— Вы отвратительны, просто отвратительны.
— Вы не в состоянии признать даже возможность такого?
— Конечно нет!
— Потому что это неприемлемо в вашем окружении?
— Да! Кроме всего, это не может быть правдой. Это не должно быть правдой! Я не могу даже осмелиться думать, что это могло бы оказаться правдой!
— Но вы очень красивы и очень женственны, — сказал я.
— Я вообще не верю в женственность, — ответила Беверли.
— Вы сообщили об этом гормонам, которых так много в вашем прелестном маленьком теле?
— Я знаю, что женственна, — вдруг призналась мисс Хендерсон. — Я не могу ничего с собой поделать. Вы должны верить мне. Я знаю, что это неправильно и достойно презрения, но я ничего не могу изменить в себе! Мне так стыдно! Я хочу быть настоящей женщиной, но слишком слаба, слишком женственна для этого.
— Разве быть собой — неправильно?
— И еще, — продолжала Беверли, — я напугана. Прошлым летом мне даже пришлось отказаться от развлекательного круиза на Карибы.
— Вы испугались знаменитого Бермудского треугольника? — спросил я.
— Да, — ответила она. — Я боялась исчезнуть. Я не хотела, чтобы меня похитили, чтобы из меня сделали рабыню на другой планете.
— Тысячи самолетов и кораблей из года в год пересекают Бермудский треугольник, — напомнил я.
— Я знаю об этом.
— Вы понимаете, что глупо себя ведете?
— Да. — Беверли помолчала и затем спросила: — Вы слышали когда-нибудь о планете Гор?
— Конечно, — ответил я, — это довольно известный фантастический мир.
Внезапно я рассмеялся.
— Бермудский треугольник и Гор, насколько мне известно, не имеют абсолютно ничего общего! Если работорговцы с этой планеты решили бы забрать вас, моя дорогая, они не стали бы дожидаться, пока вы отправитесь в путешествие на Карибы.
И я внимательно посмотрел на мисс Хендерсон. О, как она была красива! Если горианские работорговцы существуют на самом деле, Беверли оказалась бы именно той женщиной, которую они бы предпочли. Мысль об очаровательной мисс Хендерсон в роли беспомощной горианской рабыни так подхлестнула мою страсть, что я с трудом мог дышать, хоть и старался держаться спокойно.