— Очередной тост? — Макрон поднял чашу.
— Действительно. — Семпроний рассмеялся. — За успех.
Чаши их соприкоснулись краями, и сенатор повернулся к Катону.
— Что такое? Где твоя чаша? Поднимай кубок, Катон.
Тот заставил себя улыбнуться.
— Раз ты просишь, господин. За наш успех.
Выпив, он поставил чашу на стол. Юлия стиснула руку Катона:
— Откуда такое уныние?
— Я еще не уверен в успехе, — пожал плечами Катон. — Должно быть, по привычке. Я просто никак не могу увериться, что здесь не возникнет новых проблем.
На лице Юлии проступило разочарование:
— А я-то думала, что имею дело с оптимистом, полным молодой радости.
— Действительно, я еще молод, — согласился Катон. — И все же я успел повидать больше в этом мире, чем многие из моих ровесников, да и тех, кто постарше. Что-то подсказывает мне, что история эта еще не закончилась. Помяните мои слова.
— Это тебе хреново копье, а не сраный костыль! — рявкнул Макрон в ухо ауксилария, пнув в тупой конец древка. Копье вылетело из рук усталого солдата, и, потеряв равновесие, он рухнул на землю, взметнув облако пыли.
— И что теперь? — Макрон согнулся над упавшим, уперев руки в бока и продолжая орать: — Заснул прямо на плацу?! Унылое дерьмо! За кого ты меня принимаешь, за свою дохлую мамашу, пришедшую разбудить тебя? — Пнув упавшего в ребра, он гаркнул: — На ноги, говорю!
Макрон распрямился и продолжил обход центурии, по его приказу дважды обежавшей вокруг города и только что вернувшейся на плац. Став свидетелями участи первого в строю, остальные торопливо становились навытяжку, тяжело дыша, прижимая к себе щиты и копья и глядя по уставу вперед. Макрон, в своей безрукавной кольчуге, при поножах и шлеме, позаимствованных из запасов Двенадцатой Испанской, находился в куда лучшей форме, чем ауксиларии, и без одышки зашагал вдоль первой шеренги, с презрительным выражением рассматривая македонцев. Единственным, кто смотрел на него с требуемой бодростью духа, был Аттикус, оказавшийся одним из лучших рекрутов среди всех, с которыми приходилось иметь дело Макрону: крепким и наделенным природным талантом в обращении с оружием. Макрон уже наметил грека к производству в оптионы.
— Я видел компанию старых швей, занимавшихся своим делом с большим военным пылом, чем вы! Жалкие люди. Владыки Тартара! Разве можно так пыхтеть после легкой пробежки? Поэтому после занятий с копьем мы повторяем это упражнение, и если кто упадет или не сумеет стать смирно, когда мы вернемся сюда, я так пну его под задницу, что собственные яйца у него изо рта вылетят. Слушайте сюда!
Дойдя до конца строя, Макрон повернулся на месте и ткнул пальцем в сторону десяти соломенных фигур, привязанных к вкопанным в землю жердям в тридцати шагах от строя.
— Вот ваши мишени, по одной на десяток. И тот, кто не сумеет попасть в неподвижную мишень на убранном плацу, будет мне на хрен не нужен на поле боя, посреди луж крови и трупов. Вы бросаете свои копья до тех пор, пока у каждого не наберется по пять точных попаданий. Мне безразлично, сколько времени уйдет у вас на это… Я человек терпеливый и не знаю большего удовольствия, чем до темноты торчать на плацу, пока вы бросаете копья. Стройся по десяткам!
Ауксиларии заторопились по местам. В большинстве десятков насчитывалось меньше восьми человек: некоторые погибли при землетрясении, были больные и раненые.
— Первый в ряду! — рявкнул Макрон. — Дротик готовь!
Первые в своих рядах ауксиларии шагнули вперед, держа копья над головой, и занесли руку назад. Они пользовались легкими дротиками, более тонкими, чем обыкновенное оружие, иногда выполнявшими функции копья. Макрон дождался мгновения, когда все приготовились и получили возможность прицелиться.
— Бросай копья!
Сделав шаг вперед, все с натугой бросили дротики, по дуге, рассекая воздух, понесшиеся к цели. Солому на мишенях взъерошили лишь два копья; три пролетели мимо, а пять даже не долетели до цели.
Скрестив руки на груди, Макрон окинул взором бросавших копья ауксилариев, застывших, опустив руки.
— Более жалкого результата мне не приходилось видеть! На поле боя вы сможете выжить только в том случае, если враг помрет со смеха, глядя на подобные дерьмовые потуги. Назад, девки. Следующие!
Учение продолжалось. Ауксиларии никак не могли приблизиться к тому, что Макрон считал нормой, приводя центуриона в крайнюю степень негодования. Одно дело — угрозами заставлять их заниматься учением, другое дело — смотреть на это издевательство самому. Некоторые из солдат ловко обращались с копьем, большая часть могла попасть в мишень один раз из двух, но была и горстка совсем безнадежных, которые, на взгляд Макрона, промахнулись бы даже в том случае, если бы до мишени можно было достать плевком.
Наконец он увидел, что из ближайших городских ворот появился Катон, направившийся к плацу. Молодой центурион подошел к другу, они обменялись приветствием. Когда очередные метательные снаряды по большей части разминулась с целью, Катон прищелкнул языком.
— Рад видеть, что мастерство наставника не оставило тебя.
— Ха-ха и еще раз ха, — буркнул Макрон. — А ты зачем приперся? Надо думать, не для того, чтобы только отлить?
— А что, если так?
— В любом случае, от тебя с копьем никогда не было особого толка. Помнится, в Германии ты разок чуть не насадил меня на вертел.
— Тогда я был всего только новобранцем, — возмутился Катон. — С тех пор я, конечно, овладел копьем.
— Да ну? — В глазах Макрона запрыгали искорки. — Девицы мои! С восторгом объявляю вам, что к нам прибыл настоящий солдат, всегда готовый продемонстрировать вам истинное мастерство в метании дротиков.
— Макрон… — попытался остановить его Катон.
— Эй ты! — Макрон указал на ближайшего к нему ауксилария. — Передай свой дротик центуриону Катону!
— Макрон, у меня действительно нет времени.
— Вот дерьмо. Ну-ка посмотрим, кто у нас успел все забыть, а? — Макрон указал на копье, которое солдат протянул Катону. — Чувствуй себя как дома.
Катон в гневе сощурил глаза. Схватив оружие, он вышел в начало строя. Повернувшись лицом к мишени, всмотрелся в нее, подкинул копье в руке и занес его над головой. Точно выставив вперед ногу, он отвел назад правую руку, навел на мишень левую, выставив ее по среднему пальцу. Затем, глубоко вздохнув, напряг мышцы и выпустил из рук копье, вложив в бросок всю силу. Оружие взмыло вверх, достигло высшей точки полета, нырнуло вниз и пронзило мишень прямо в центре соломенного манекена.
Повернувшись к Макрону, Катон триумфально воздел кулаки к небу и небрежно бросил:
— Так-то вот!
Постаравшись вернуть себе непринужденный вид, он направился к другу, стараясь не придавать никакого значения удачному броску — не метание же копий в цель является высшим достижением его рабочего дня. Макрон с восхищением покачал головой.
— Отличный бросок.
— А зачем подначивал, Макрон?
— Ну, если честно, не такой уж плохой, если забыть о том, что ты бросил эту хреновину с совершенно не нужным разворотом.
— Что? — Катон поспешно обернулся к мишени. Конечно же, острие дротика еще торчало из груди манекена, в то время как тупой конец клонился к земле на другой стороне. — Дерьмо…
— Ничего-ничего. — Макрон похлопал друга по плечу. — Полезная импровизация, скажем так.
Катон нахмурился:
— Ха-ха и еще раз ха.
Макрон расхохотался:
— Ну, так что именно привело тебя сюда?
— Распоряжение Семпрония. Обвалилась часть сточной канавы, нужно расчистить. Он хочет поручить это важное дело тебе с твоими людьми.
— Ах, спасибо тебе. Ни в чем другом я просто не нуждался.
Катон с улыбкой еще раз отсалютовал Макрону.
— Как аукнется, так и откликнется, да? Забегу к тебе потом. А сейчас мне придется вернуться на акрополь, к восторгам делопроизводства. Ну, приятного времяпрепровождения.
Солнечные лучи вливались в расположенные высоко в стене слуховые окошки комнаты, соседней с той, которую недавно занимал Глабий. Окна ее были также обращены к городу, и Катон мог видеть руины и полуразрушенные здания, омытые оранжевым закатным светом. Ум его постоянно обращался к снедавшей его с недавних пор тревоге. В последние дни оптимистичным докладам Марцелла, говорившим о наступлении его отряда, противоречили приходившие слухи и вести о многочисленных набегах рабов на уединенные фермы и поместья. А позавчера конная турма, отправленная на поиски одного исчезнувшего и не подававшего вестей о себе небольшого отряда, по возвращении донесла Катону, что обнаружила тела пропавших людей. Более того, всего в трех милях от Гортины всадники миновали деревню, в которой были вырезаны все мужчины, женщины и дети. Их изувеченные тела рабы накидали грудой посреди селения…
— Эй! — окликнула его Юлия от противоположного края стола. — Не соблаговолишь ли заняться делом? — Она постучала стилусом по лежавшей перед ней табличке. — К вечеру моему отцу нужны точные цифры за сегодняшний день, а мы еще не переписали даже то, что прибыло сегодня на возах в полдень.
— Прости. — Катон расцвел в улыбке. — Задумался.
Взяв опись провианта, привезенного на первой повозке, он принялся считать галочки, обозначающие каждый мешок, чтобы объявить Юлии итоговый результат.
Тут в дверь резко постучали, и Катон обернулся.
— Войди!
Дверь отворилась, и в ней появился один из писцов Семпрония.
— Прости, что беспокою тебя, господин, но сенатор хочет немедленно видеть тебя.
— Немедленно? — Катон посмотрел на Юлию и заметил, как она нахмурилась. — Хорошо, сейчас иду. — Отодвинув стул, он поднялся и на мгновение замер. — Продолжим потом.
Юлия устало кивнула.
Следом за писцом Катон вышел из комнаты, пытаясь на ходу сообразить, зачем он мог так спешно понадобиться Семпронию. Ведь они должны были встретиться только на вечернем совещании. Дверь комнаты сенатора в конце коридора была открыта, и писец, остановившись, постучал по косяку.