Когда они обогнули еще один поворот, дорога разделилась надвое, и обе ветви как будто бы вели вверх к гребню. Остановив отряд, Макрон попытался выбрать верный вариант. Правая дорога оказалась более узкой и пологой. Вторая была шире и круче, Понадеявшись на то, что она быстрее выведет их наверх, Макрон поднял руку.
— Сюда!
Пустившись по левой дороге, они принялись погонять коней вверх по склону. Пыль и камешки из-под копыт первых животных отлетали назад, попадая в лица следующих за ними солдат. Макрон оставался во главе колонны, держась перед Юлией. Склоны по обеим сторонам становились все круче, наконец, они оказались в ущелье. И вдруг, как только они миновали очередной поворот, тропа закончилась перед крутой скалой, заставив всех остановиться. Фырканье лошадей и скрежет копыт наполнили воздух. Под грохот собственного сердца Макрон уставился на скалу.
— Твою мать! — Сжав пальцы в кулак, он ударил себя по бедру. — Твою мать!
— Макрон. — Юлия посмотрела на него испуганными глазами. — Что нам теперь делать?
Макрон повернулся к ауксилариям.
— Мечи вон! Будем пробиваться с боем!
Кое-кто из солдат с удивлением посмотрел на него, и оптион наконец выкрикнул:
— Вы слышали префекта! Мечи к бою! Разворачивай коней!
Макрон обратился к ближайшему из ауксилариев:
— Оставайся возле госпожи. Если представится возможность увезти ее во время битвы — увози. Езжай в Кносс.
— Да, господин.
Выехав перед отрядом, Макрон поднял меч.
— Поехали!
Они пришпорили коней и, грохоча копытами, устремились вниз по ущелью. Спереди едва слышно доносился топот погони, резкий и искаженный, отражавшийся от стен ущелья. Противники столкнулись друг с другом на повороте. Кони ударялись в коней, всадники сперва старались удержаться в седле и только потом вступали в бой с противником. Макрон и его люди были вооружены положенными по уставу короткими мечами, в то время как враг пользовался разнообразным оружием: короткими и длинными мечами, смертоносными кривыми фалькатами[46] и копьями, бесполезными в этой толчее конских и людских тел. Воздух был наполнен звоном клинков, храпом и ржанием лошадей, кряканьем наносящих удары людей и стонами принимающих эти удары. Поднятая копытами со дна ущелья пыль облаком окутала участников стычки.
Отбив в сторону меч врага, Макрон раскроил надвое череп противника и приготовился к следующему удару. Уголком глаза он заметил, как повалился с коня первый из его людей, пронзенный видавшим виды кавалерийским мечом. Ауксиларий согнулся и сполз с коня, когда его противник выдернул клинок. Один только короткий взгляд мог он уделить окружающему, поворачиваясь, чтобы отбить новый удар и ударить в лицо следующему врагу. Стараясь уклониться, этот раб откинулся слишком далеко назад и свалился с коня. Макрон видел, что его люди безнадежно уступают в численности, и их упорно оттесняют назад. Дикий по силе удар сразил еще одного ауксилария: обрушившийся на его голову меч разбил череп, разбрызгав по сторонам кровь и мозги. Внезапный напор рвавшихся вперед вражеских коней оттеснил Макрона назад, так что он снова оказался возле Юлии.
Она вопросительно посмотрела ему в глаза. Поджав губы, он покачал головой. Шансов на спасение у них более не оставалось. Макрон повернул коня. Следовало подумать о последнем шаге. И ему нужно было время, чтобы подготовить себя к нему.
— Пошли со мной.
— Куда?
Макрон не ответил. Он кивнул солдату, которого назначил стеречь девушку.
— Ступай в бой, парень. Важен каждый меч.
Галопом они поскакали вверх по ущелью и, наконец, оказались в самом его конце. Тут Макрон спешился и предложил Юлии свою руку. Оказавшись на земле, она бросила взгляд на обступившие их высокие скалы.
— Но здесь нет никакого пути. — Юлия посмотрела на Макрона, губы ее дрожали. — Или все-таки есть?
— Нет, госпожа. — Макрон с горечью посмотрел на нее.
Юлия повернулась к ущелью, звуки боя приближались.
— Что они сделают со мной, если возьмут в плен?
Макрон достаточно хорошо представлял ее дальнейшую судьбу. Юлию почти наверняка ждет уйма страданий, прежде чем рабы разделаются с ней.
— Лучше не думай об этом.
— Что? — Посмотрев на него, она жалобным голосом проговорила: — Но я не хочу умирать. И я не хочу страдать.
— Понимаю. — Макрон неловко опустил ей руку на плечи. — Иди сюда…
Он подвел ее к скале, и они повернулись лицом к ущелью. Последний обмен жестокими ударами завершился криком боли, звуки битвы затихли. Поступь коней приближалась. Юлия прижалась к Макрону.
— Я боюсь. Я не хочу умирать.
— Конечно, молодая госпожа, — ласковым голосом ответил Макрон. — Это вполне естественно.
— А ты?
Макрон улыбнулся:
— Смерть давно играет со мной. Я привык к ней. Но знаю одно: быстро они меня не забудут.
Перед ними появился первый из врагов, затем второй, потом из сумрака выступили остальные. Кони рабов приближались шагом, всадники держали оружие наготове. Несколько человек были ранены, и все они не отводили глаз от Макрона и Юлии. Шагнув вперед, ветеран поднял меч.
— Идите сюда, ублюдки! Увидите, как умирает римлянин!
Ответа не было. Дыша смертельным холодом, всадники приближались к Юлии и Макрону. Юлия схватила центуриона за локоть, и он почувствовал, как дрожит ее рука.
— Макрон, не отдавай меня им. Пожалуйста.
От слов этих его сердце охватил ледяной ужас. Избежать того, что нужно было сделать, не представлялось возможным. Макрона замутило. Сглотнув желчь, он обернулся к девушке.
— Прости меня, госпожа.
Посмотрев на приближавшихся рабов, она схватила его за плечи и заглянула в глаза:
— Делай это… быстро!
Лицо Макрона исказила смешанная с беспомощностью мука, он кивнул и опустил окровавленное острие меча к ее животу, под самые ребра. Теплое тело девушки затрепетало под его руками. Зажмурив глаза, Юлия набрала воздуха в грудь, услышав, что один из рабов выкрикнул предупреждение, и враги рванулись вперед.
— Да хранят тебя боги, Катон, любовь моя, — прошептала она. — Макрон, я готова. Делай это.
Глава 24
Экспедиционный отряд собирается слишком долго, негодовал про себя Катон, идя по волнолому от старой царской гавани в большую гавань. Слева от него качались на волнах торговые суда, ожидая места у причала, позади лежал Гептастадион[47] — длинная насыпь, простиравшаяся от материка до острова Фарос. Глянув на нее, Катон не мог не восхититься честолюбием александрийцев. Город этот просто полон чудес, в чем он успел убедиться, ожидая, пока Петроний соберет войско для отправки на Крит. Библиотека привела его в трепет. Молодому человеку еще не приходилось видеть подобное средоточие учености. В дополнение к множеству книг в залах ее было полно ученых, либо негромко обсуждавших общие темы, либо схлестнувшихся в яростном диспуте.
Катон сел на ступени Тимонеума в самом конце волнолома. Отсюда он мог видеть флот, собиравшийся в царской гавани. В дополнение к эскадре военных кораблей Петроний выделил ему четыре легких разведывательных корабля того же самого типа, на котором Катон с Макроном служили, когда несколько лет назад их откомандировали в Равенну на флот. Еще было выделено восемь крупных транспортов для перевозки приданных войску коней и снаряжения. С учетом экипажей кораблей, легат направил почти пять тысяч людей на помощь своему старому другу, сенатору Семпронию.
Назначение командира корпуса было вопросом деликатным. Помимо опытных офицеров, командовавших когортами легиона и вспомогательными частями, Петроний располагал в своем штабе собственными военными трибунами, претендовавшими на командование. Катон напомнил легату о том, что Семпроний примет собственное решение в отношении командира, когда войско окажется на Крите. Равно как и о том, что он просил назначить самого Катона командиром корпуса еще до отправления на Крит. В конце концов Петроний назначил на этот пост старшего центуриона — до прибытия в Гортину. Покрытый шрамами лысый ветеран, сложенный как борец, Деций Фульвий, зычностью гласа не уступал быку. Его военные познания и опыт командира произвели впечатление на Катона, согласившегося с решением легата.
Однако, хотя и командир корпуса был назначен, и корабли приготовлены, подразделения ауксилариев еще были на марше, и их ждали только на следующий день, о чем известили Катона. Префекты, давно привыкшие к спокойной гарнизонной службе в Египте, никак не стремились в новый поход и под всеми предлогами оттягивали отплытие до тех пор, пока легат, наконец, не пригрозил собственной властью снять их с постов и нажаловаться императору. Этот аргумент оказался достаточно веским, и две когорты немедленно выступили к гавани.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как он приплыл в Александрию, безрадостно отметил Катон, устраиваясь в тени на ступенях и глядя на море. Где-то за этим простором находился остров Крит, там оставались его друзья, и им грозила опасность. Они нуждались в нем, а он застрял в Александрии, ожидая, когда экспедиционный корпус поднимет, наконец, паруса. С тоской вспомнив о Юлии, молодой человек на мгновение закрыл глаза и подставил лицо морскому ветерку, позволив ему ласкать его кожу, как делала она своими легкими пальцами, заставляя тело его дрожать от вожделения. Ему хотелось вновь заключить ее в объятия, прижать к себе и целовать.
Он самым решительным образом запретил себе размышлять на эту тему. Не стоит углубляться в подобные мысли на публике, а мучительное отсутствие любимой лишь повергнет его в еще большее уныние и сделает нестерпимым ожидание того момента, когда флот, наконец, отплывет из Александрии. Открыв глаза, он ощутил, что ветер посвежел, надувая пузырем тент над ближайшим рыбным прилавком. Торговец уже тревожно поглядывал на запад и убирал свой товар в корзины, чтобы вернуться с ним по молу в город. Катон поднялся со ступенек и перешел на противоположную сторону Тимонеума. Небо позади Гептастадиона затянули темные облака, волна в гавани стала круче. С запада накатывала гроза.