Катон понизил голос настолько, чтобы его мог слышать только Фульвий:
— Тебе прекрасно известно, что старшего офицера надлежит будить с первым светом.
— У меня не было подобного приказа, господин.
— Какие еще приказы… Таков военный обычай. Даже на гарнизонной службе. А в походе об этом не возникает никаких вопросов.
Фульвий не отвечал, ощущая свою вину. Бросив на него яростный взор, Катон с возмущением фыркнул:
— А скажи, когда ты последний раз ходил в поход?
— Это было давно, господин, — признался Фульвий. — В моем предыдущем легионе, на Дунае.
— И сколько же лет назад?
Центурион отвел глаза.
— Двенадцать лет назад, господин.
— И с тех пор ты находился в Египте на гарнизонной службе, полировал медяшку и время от времени устраивал учения, так?
— Парни у меня как наскипидаренные бегали, господин.
— Не сомневаюсь в этом. — Катон вспомнил бесконечные учения и марши первых месяцев его службы во Втором легионе. Сомневался он не в подготовке солдат. — Словом, на двенадцать лет уклонившись от участия в боях, ты считаешь, что способен командовать этими людьми лучше меня. Так?
— Примерно так. — Фульвий застыл на мгновение, прикусив губу. — Можно я скажу напрямую, господин?
— Нет. Центурион, я командую этим войском, и этот факт отменяет всякие споры. Если ты позволишь себе еще раз оспорить мой авторитет или нарушить принятые обычаи, я отстраню тебя от должности и отошлю назад в Гортину. Это понятно?
— Да, господин, — с едкой ноткой в голосе ответил Фульвий.
— Второй раз предупреждать не стану, — процедил сквозь зубы Катон. — А теперь убирайся с глаз моих. Я хочу, чтобы ты проинспектировал первые три когорты легионеров и по исполнении немедленно доложил мне. Ступай.
Катон заметил искорку тревоги в глазах ветерана. Получив приказ, тот стал навытяжку, отсалютовал и направился исполнять поручение. Покачав головой, молодой человек повернулся и направился в свою палатку, приказав одному из адъютантов принести ему завтрак: хлеб, мясо и разбавленное водой вино. Усевшись и целиком обратив свое внимание к стану мятежников, он принялся обдумывать патовую ситуацию. Аякс располагал хлебным флотом и не имел необходимости сражаться с римлянами, в то время как сам он, Катон, мог потерять хлебный флот при неудачной атаке… Кроме того, у него было слишком мало солдат, чтобы считать победу гарантированной. Время работало на мятежников, и у него не оставалось другого выхода, кроме как нападать, не считаясь с шансами.
Обмакивая последний кусок хлеба в чашу с вином, Катон заметил движение во вражеском лагере. От палаток отъехали несколько всадников, а над лагерем появились первые дымки. Всадники проехали сквозь линию передовой охраны и продолжили свое движение вверх по склону к лагерю римлян. Скоро они исчезли за краем частокола, и Катон, оставив стол, поспешно облачился в свой кольчужный жилет, взял шлем и меч и направился в сторону вала, обращенного к лагерю мятежных рабов. Когда он подошел к валу, дежурный центурион уже приказал людям занять свои места. Когорта легионеров расходилась по утоптанной земле на верху вала, занимая места лицом к приближающимся всадникам. Бросив на них взгляд, Катон поднялся по лестнице на помост, устроенный над дощатыми воротами. Уже стоявший там Фульвий кивнул, приветствуя подошедшего Катона.
— Похоже, мятежники решили поговорить, — заметил он.
Рабов было десятеро, все в добротных туниках, пластинчатых панцирях и с римскими по виду мечами — трофеями, снятыми с убитых после разгрома отряда центуриона Марцелла. В руках одного из них находился длинный штандарт с ярким голубым вымпелом, которым он размахивал из стороны в сторону, пока отряд шагом подъезжал к римскому лагерю.
— Приятно видеть, что они соблюдают принятые условности, — пробормотал Фульвий. — Прямо как настоящая армия, так, господин?
— Что ж, в нашем же обмундировании они похожи на армию.
— В нашем обмундировании? — Фульвий помрачнел. — Ах, да… Не хочешь ли приказать, чтобы наши ребята запустили в их сторону несколько пулек из пращей?
— Нет, — жестко ответил Катон. — Я не хочу, чтобы их трогали. У мятежников наши заложники.
Фульвий пожал плечами:
— Ну, это если они живы, господин.
— Они живы.
Всадники остановились в пятидесяти шагах от ворот, а потом один из них подъехал чуть ближе. Катон разглядел смуглое восточное лицо и кривой меч на поясе.
Фульвий поднес ладонь ко рту и рявкнул:
— Остановись!
Всадник послушно осадил коня.
— Чего ты хочешь?
— Мой стратег хочет поговорить с твоим командиром. Здесь, за стенами.
— Зачем? Скажи нам, чего он хочет, и ступай прочь!
Всадник покачал головой:
— Это скажет сам стратег…
— Яйца бы ему оторвать, — пробормотал Фульвий, набирая в грудь воздуха, чтобы ответить.
— Подожди! — сказал Катон, поворачиваясь к Фульвию. — Пусть люди остаются на валу… Пришли к воротам кавалерийскую турму в полном вооружении и готовности. Если я подниму левую руку, немедленно выпускай их. Но только в том случае, если я дам сигнал. Это понятно?
— Неужели ты собрался выйти за ворота? — Фульвий поднял бровь. — За каким хреном, господин? Это ловушка. Они выманят тебя туда и зарубят, после чего пустятся наутек.
— Зачем им это?
— Чтобы подорвать наш боевой дух, господин. Устрани командира, и войско впадет в уныние, кампания будет погублена.
— Если это ловушка и я погибну, командовать будешь ты. — Катон бесстрастно посмотрел на него. — Или ты хочешь сказать, что непригоден для этого дела? А мне казалось, что ты добивался этого. Возможно, это твой шанс.
Центуриону Фульвию хватило совести чуть покраснеть, прежде чем он взял себя в руки и покачал головой:
— Только не таким образом, господин. Будь внимателен там, береги себя, понятно?
Улыбнувшись себе под нос, Катон повернулся и спустился с башни. Оказавшись внизу, он повернулся к легионерам, караулившим возле ворот:
— Откройте, но будьте готовы закрыть ворота по первому приказу.
Часовые отодвинули засов и повернули створку внутрь, Фульвий подозвал к себе офицеров и приказал им немедленно привести одну из конных турм к воротам. Приняв самый важный и уверенный вид, Катон вышел из лагеря между рвов, заканчивавшихся перед воротами, и прошел дальше. Всадники перед ним молча выжидали. Оказавшись на пол-пути между воротами и мятежниками, Катон остановился и крикнул говорившему от лица рабов:
— Я — трибун Катон, командир римского войска и флота. Где твой стратег?
Задние всадники шевельнулись. Один из них пришпорил коня и поскакал вверх по пологому склону. Катон глубоко вздохнул, мышцы его напряглись, готовясь приступить к действию. Рука его потянулась к мечу и на мгновение замерла над рукоятью, прежде чем молодой человек усилием воли заставил себя опустить ее на бедро. Выпрямившись, он застыл на месте, невозмутимым взором рассматривая приближающегося всадника. Тот осадил коня в последний момент, менее чем в десяти футах перед Катоном, окатив его мелкими камешками. Солнце стояло за спиной мятежника, и Катону пришлось прищуриться, а потом и притенить глаза ладонью. После недолгого молчания беглый раб негромко и многозначительно ухмыльнулся.
— Боги добры ко мне, римлянин. Ох, как добры.
— Аякс? — Катон ощутил, как заторопилось его сердце.
— Конечно. Значит, ты помнишь меня?
— Да.
— И помнишь, как поступил с моим отцом, прежде чем ты продал меня в рабство?
— Помню, что мы казнили предводителя шайки пиратов.
— Кто это «мы»?
Осознав свою ошибку, Катон похолодел. Макрону — если он еще жив — и без того грозила опасность. Он хмыкнул:
— Флот Равенны, занятый борьбой с пиратами.
— Забавно, но я помню это событие в чуть более личном варианте. Видишь ли, я очень-очень ясно помню лица и имена двух офицеров, занимавшихся казнью моего отца, а потом они же следили за тем, как меня уводили в рабство вместе с оставшимися в живых людьми отца. Ты был одним из этих двоих. Как ты знаешь, я уже имел великое удовольствие возобновить знакомство с другим.
Катон ощутил, как судорога стиснула его горло, и постарался сконцентрировать все внимание на находившемся перед ним всаднике, пытаясь сохранить невозмутимое выражение.
— Так, значит, заложники еще живы.
— Живы. Пока.
— Слезай с коня, — приказал Катон. — Мне неудобно говорить с тобой, когда солнце светит в глаза.
— Хорошо, римлянин.
Аякс перебросил ногу через спину коня и спрыгнул на землю перед замершим на месте Катоном. Теперь, когда солнце больше не мешало ему, он видел своего противника более отчетливо. На Аяксе была простая туника, обыкновенные сапоги, через плечо его была переброшена перевязь с мечом. Высокий, широкоплечий и мощный, он был еще молод, однако лицо его покрылось морщинами и шрамами, которых не было на нем несколько лет назад. Что-то особенное угадывалось и в глазах, зорких и внимательных, и Катон понял, что время, проведенное этим человеком на арене, научило Аякса все замечать и мгновенно переходить к действию в ответ на угрозу.
— Теперь удобно? — фыркнул Аякс.
— Ты хотел говорить со мной, — ровным тоном сказал Катон, — так говори.
— Я перейду к делу тогда, когда буду готов к этому. Но прежде я хочу узнать, что ты думаешь о нашей ситуации. Согласись, в ней есть некий драматизм.
— Твои развлечения меня не интересуют, раб. Говори, что хочешь, и уходи.
— Раб? — нахмурился на мгновение Аякс. — Теперь уж нет. А тем более после того, как твой император исполнит мои требования.
— Тогда называй свои требования и более не отвлекай от дел. — Катон неторопливо скрестил на груди руки, положив сверху левую — на тот случай, если придется подать сигнал.
— Назову, но только сперва ответь, каково тебе ощущать ответственность за все это? — Аякс указал жестом на оба войска. — За все кровопролитие последнего месяца. Должно быть, не можешь уснуть, имея все это на собственной совести…