Пару раз я ронял жердь и получал за это ей же в челюсть, в живот, в спину, по ноге… в общем, куда придется. И к ужину крутить древко получалось уже неплохо… правда, онемевшие руки, ноющие и пульсирующие болью, были не рады такому успеху.
— Пора хавать, — говорит, наконец, Мастер, и идет в дом. — Я слышу запах запеченной свинины.
***
Вот только держать вилку и нож у меня не получилось.
Они выпадали из рук, когда я пытался резать или нести кусочек ко рту. А еще они жутко дрожали. Было ощущение, что столовые приборы весили по килограмм десять.
— Давай помогу, — не выдержала Алиме и пододвинула свой стул ко мне поближе. Взяла мои столовые приборы, разрезала мясо, а затем, наколов на вилку один из кусков, поднесла к моему рту. Я снял кусок зубами и принялся пережевывать.
И именно тут увидел взгляд Мастера.
— Может дать ему запить? — спрашивает он. — Дай ему сисю, вдруг подавится. Или, еще лучше, и вовсе пережуй. Не дай бог поперхнется, или встанет кусочек в глотке — задохнется же мальчишка!
Алиме положила мои приборы обратно и вернулась на свое место.
— Я просто…
— Если он не может держать приборы в руках, — перебивает ее Мастер, — то пусть и вовсе не жрет. Или жрет без приборов. А не может жрать — значит, не голодный; а не голодный, значит, тренировки были слишком щадящими и не вымотали его. А коли так, — и он переводит взгляд на меня, — пошел на тренажеры, лоботряс!!!
И я пулей выскочил на улицу.
***
Практически весь следующий день был посвящен работой с древком. Я наносил им удары по дереву из разных стоек: и колющие, и рубящие, и режущие. Учился блокировать удары и даже отбивать летящие в меня камни.
Сначала получалось не очень, но после седьмого успешно врезавшегося в лоб, получаться стало гораздо лучше. Алиме тоже показала пару хитростей, и научила нескольким финтам. Вряд ли они могли пригодиться в бою, но выглядели прикольно.
— Слушай, а тебя еще из таверны не уволили? — спросил Мастер, глядя, как она показывает мне одно из вращений. Он отходил в туалет, но вернулся раньше обычного, чем слегка застал нас врасплох. — Эти понты ему пока точно не нужны. Пусть учится бить. И, — он наклоняется к земле и поднимает булыжник, — отбивать камни.
И я с легкостью отбиваю летящий в меня камень. Почти виртуозно.
— Неплохо, — кивает Мастер. — Возможно, копье — именно то, что тебе нужно.
Он идет на меня, по дороге поднимая с земли деревянный меч.
— Главное преимущество копейщика над мечником — дистанция, — он касается меня кончиком меча. — Мечнику нужно подойти ближе к своему врагу, чтобы нанести удар. Копейщику же…
Он делает шаг назад и указывает взглядом на мою палку. Я поднимаю ее, Мастер перехватывает рукой и упирает себе в грудь. Демонстративно тянет ко мне меч, показывая, насколько палка длиннее этого меча, что, в принципе, итак было очевидно.
— Не подпустишь врага к себе, будешь держать его на расстоянии своего удара — и обязательно победишь.
— Спасибо, кэп, — говорю я, надеясь, что он не знает прикола про «капитана Очевидность», и оказываюсь прав, потому что в ответ получаю кивок, означающий «не за что».
— А теперь попробуй не подпустить меня к себе.
Еще до того, как я попробовал, уже прекрасно понял, что будет больно.
Первый же взмах типа копья он отвел в сторону своим мечом, прошел в зону, которую я должен был оберегать и нехило приложил свой меч к моему затылку.
— Убит, — сказал он, когда я очухался. — На надгробной плите напишут: «Он нехерово крутил копье».
Бросил меч (я почувствовал это своей спиной) и пошел домой.
— Было больно, — говорю я Алиме, с которой встречаюсь взглядом. — Меня, кажись, парализовало.
— Хорошо, что не ослеп, — пожимает она плечами. — Сам встанешь, или мне?..
— Сам, — говорю я, вспоминая инцидент за ужином.
— Вот и умница! — слышу голос Мастера (он был уже примерно на крыльце своего дома). — И дуй отжиматься!
***
Уже ночью, лежа в своем сарае на куче соломы, я задумчиво гляжу на звездное небо через дыру в крыше. Я специально нагреб соломы под эту дыру, чтобы любоваться звездами. Она была такой большой, что я видел весьма большое их количество, а сегодня даже и луну.
— Надо же, — тихо говорю я, — одно солнце, одна луна… так же, как и в нашем мире.
— А сильно твой мир отличается от этого? — слышу я женский голос. Запоминающийся и уж точно незабываемый.
— И часто ты тут бываешь?
— Не спрашивал Таннея об Эльзе?
— И не собираюсь.
Я сажусь и смотрю в темный угол. Туда, откуда издается голос.
— Так часто?
— Если ты о том, видела ли я, как ты мастурбировал, то да — видела.
Я усмехаюсь.
— Да мне как-то все равно, что ты видела.
— Даже не стесняешься?
— Не такой уж он у меня и маленький.
— Как по мне, большим его назвать тяжело.
— Что тебе нужно?
— Помочь.
— Мне?
И она вышла из тени.
— Я видела… кое-что.
Я внимательно смотрю на ее чертвоски сексапильный силуэт — сама женственность, сама грация. Даже Марии было далеко до такой грациозности.
— У шлюхи это не появилось, верно?
— Что?
— Это, — она нарисовала пальцами на своей груди воображаемые узоры. — То, что ты видел на своей красавице-подружке… поправка — бывшей подружке.
Я хмурюсь.
— Что там появляется? Какие-то скрытые письмена? Что ты видишь на женских телах? Расскажи — и я помогу тебе с этим.
— Разденешься?
— Люблю то, что мне непонятно.
Глава 15. А вот и я…
Она стоит передо мной. Прекрасная и возбуждающая. Пусть даже нижняя половина ее лица сокрыта, мое сердце выбивает громкую барабанную дробь, вызывая небольшое головокружение.
— Смотрю я на тебя, — тихо говорит она, упирая правую руку себе в бок и слегка выгибаясь, — и почему-то мне кажется, что ты сейчас не совсем о том думаешь.
— Что естественно, то не безобразно.
— Меня тебе не поиметь — я не тупая девочка, готовая отсасывать и ноги раздвигать, лишь бы меня защищали. И не ведусь на таких дебилов. Я вообще не понимаю, как такой как ты получил подобную способность.
— Не умеешь ты вести переговоры, — я делаю вид, что теряю к разговору интерес и ложусь на свой стог, продолжая глазеть на звезды. Давление в паху выдало бы меня с головой, но, к счастью, оно под штанами незаметно… наверное.
— То есть, тебе не нужно то, что я предлагаю?
— Тебе нужна информация, — спокойно объясняю я, — и у меня на нее тотальная монополия. Больше никто не расскажет тебе ничего из того, что ты хотела бы узнать. Как я уже понял, она для тебя все равно что наркотик. У тебя ломка, когда ты понимаешь, что кому-то известно то, что не известно тебе. И тебя ломает, — я присаживаюсь и смотрю в ее кошачьи глаза, — ломает так сильно, что ты готова из кожи вон вылезти, лишь бы завладеть информацией. И… знаешь, что?
Она смотрит на меня, не двигаясь. Мне даже кажется, что она не дышит.
— Я готов с тобой делиться кое-чем… понемногу рассказывать о том мире, откуда я прибыл… о том, что именно я вижу на обнаженных девушках… и даже о своей странной теневой способности. Но лишь на моих условиях. Ты сказала, что любишь то, что тебе непонятно, но это не так — ты это ненавидишь.
Она отвела взгляд в сторону. Я видел, как она обдумывает мои слова.
— Ты не такой идиот, каким все это время казался, Спенсер.
Я улыбаюсь.
— …но и не так умен, как тебе кажется. Удачи, — после этих слов она разворачивается и направляется в угол, туда, куда не проникает лунный свет, в самую неосвещенную часть этого сарая. Я смотрю на ее дьявольски изумительную фигуру, пока она не сливается с непроглядной тьмой.
И звуки ее шагов исчезают.
Мне кажется, что она все еще там, в этом углу. Стоит и смотрит на меня оттуда. Ждет… не знаю, чего, но ждет.
Сначала я лег на сено и попытался уснуть, но мысль об ассасинке, сидящей в углу сарая, не давала мне отключиться. Потому я встал и проследовал в тот самый угол. Шел медленно, чтобы ни на что не наткнуться. По мере того, как я проникал в тень, зрение слегка начинало адаптироваться к темноте, и это позволило убедиться в том, что угол все же пуст.
Недолго думая я спускаю штаны и высвобождаю содержимое своего мочевого пузыря. Раз уж ей так нравится сидеть в этом углу, пусть наслаждается здешними ароматами. Я еще и посрать хотел здесь же, но в данный момент не мог себя заставить.
Счастливый, я отправился спать, и уснул почти сразу же.
***
Глаза я открываю в каком-то странном помещении. Темном, как сарай, в котором я уснул, и воняющем почти так же, вот только если в сарае я спал на стоге сена, то теперь я привязан к какому-то кресту, но не христианскому, а стоящему как бы буквой «Икс». Руки и ноги привязаны к разным концам этого самого «Икса».
И почему я не проснулся, когда меня кто-то похитил?
Ассасинка!
Хренова сука! Да я ей шею сломаю, когда она…
— О нет, нет… это не она, — слышу голос. И она принадлежит…
— Джимми? Это… ты?
Он выходит из тени. Точно так же, как ассасинка. Но только вместо изящного стройного силуэта — зловещая фигура моего лучшего друга, почему-то сжимающего нож.
— Как ты мог, Маркус? Я думал, мы друзья…
— Что? Ты… т-т-ты о чем?
Я и правда не понимаю. А он приближаются. Стекла его очков горят ярким белым светом, неизвестно откуда отражающимся.
— Джимми… я…
— Ты хотел трахнуть ее! — кричит Джимми, оказываясь возле меня с этим самым ножом.
Я стараюсь развязаться, но не выходит.
— Я… я придумал кое-что… — и он разрезает веревку, которой перевязаны мои штаны, и затем спускает их к коленям вместе с трусами. Пялится на мои гениталии.
— Джимми! Твою мать! Какого хрена происходит?! Ты чего?! Не кого я не хотел…
— Врешь! — орет он и подносит нож прямо туда, отчего я взвизгиваю, как девчонка.
— Джимми! Джимми! Клянусь тебе, я никогда не собирался ничего с ней…