– Что за статуя?
– Эроса – бога, которого римляне называют Купидоном. Херувим с луком и стрелами, украшение на краю пруда. Небольшая статуя, но тяжелая, сделанная из твердого мрамора. Она каким-то образом упала с пьедестала, когда внизу проплывал Клеон … - Он смотрел на бескровное лицо мальчика, глазами наполненные страданием.
Я почувствовал присутствие еще одного человека в комнате и повернулся, чтобы увидеть молодую девушку в черном платье с черной повязкой на голове. Она подошла к Сосистридесу.
– Кто эти гости, отец?
– Друзья провинциального администратора в Сицилии – Гордиан из Рима и его сын Экон… Это моя дочь Клея. Дочь! Прикройся! – внезапное замешательство Сосистридеса было вызвано тем, что, Клея уронила платок с головы, ненароком показав, что ее темные волосы были грубо острижены, так коротко, что не доходили до плеч. Ее лицо больше не было прикрыто мантией, и на нем были признаки безутешного горя. На ее щеках были видны следы потеков от слез и синяки там, где она, казалось, ударяла себя, испортив свою привлекательность, которая не уступала красоте ее брата.
– Я оплакиваю потерю того, кого я любила больше всего на свете, - сказала она глухим голосом. – И я не стыжусь показывать это, – она бросила ледяной взгляд на меня и на Экона, затем выбежала из комнаты.
В Риме презирают крайние проявления горя, там чрезмерный публичный траур запрещен законом, но мы были в Неаполе. Сосистридес, казалось, прочитал мои мысли.
– Клея всегда была больше гречанкой, чем римлянкой. Она позволяет своим эмоциям показать себя. Прямая противоположность своему брату. Клеон всегда был таким крутым, таким отстраненным, – он покачал головой. – Она очень тяжело переживает смерть своего брата. Когда я вчера вернулся домой из Помпеи, я нашел его тело здесь, в атриуме; рабы принесли его домой из гимнасии. Клея была в своей комнате и беспрестанно плакала. Она уже срезала свои волосы.
Он посмотрел на лицо своего умершего сына и потянулся, чтобы прикоснуться к нему, его рука выглядела теплой и румяной на фоне неестественной бледности холодной щеки мальчика.
– Я думаю, кто-то убил моего сына. Ты должен помочь мне узнать, кто это сделал, Гордиан, ради моей скорбящей дочери, и чтобы мой сын смог обрести покой.
– Верно, я слышал всплеск. Я был здесь, за своим прилавком, в раздевалке, а дверь во двор была настежь распахнута, как сейчас.
Гимнасиарх Капуторес был седым старым борцом с огромными плечами, совершенно лысой головой и выпирающим животом. Его взгляд продолжал скользить мимо меня, наблюдая за приходом и уходом обнаженных молодых атлетов, и время от времени он прерывал меня на полуслове, чтобы выкрикнуть приветствие, принятое здесь, включавшее в себя какое-нибудь шутливое оскорбление или непристойность. В четвертый раз, когда он потянулся взъерошить Экону волосы, Экон ловко увернулся и встал поодаль.
– А когда ты услышал всплеск, ты сразу пошел посмотреть? – спросил я.
– Не сразу. Сказать по правде, я не особо об этом подумал. Я подумал, что Клеон и на этот раз ныряет в бассейн, что, заметьте, противоречит правилам! Это длинный неглубокий бассейн. только для плавания, прыжки в нем запрещены. Но он всегда нарушал правила. Думал, что ему все сойдет с рук.
– Так почему же ты не пошел и не велел ему прекратить? Ты же гимнасиарх, не так ли?
– Как ты думаешь, это имеет значение для этого испорченного мальчишки? Я здесь только тренер гимнасии, но никак не ее хозяин. Ты знаешь, что он сделал бы? Процитировал бы несколько причудливых строк из какой-то известной пьесы, скорее всего о старых борцах. с большим животом, повернулся бы ко мне своей голой задницей, а потом прыгнул бы обратно в бассейн! Мне не нужно горе, большое тебе спасибо. Эй, Маниус! – крикнул Капутор юноше позади меня. – Я видел, как ты со своим возлюбленным боролись сегодня утром. Ты что изучал эти позы по похотливым рисункам на вазах своего старика? Ха!
Через плечо я увидел, как рыжеволосый юноша блеснул похотливой ухмылкой и сделал непристойный жест двумя руками.
– Вернемся ко вчерашнему дню, - сказал я. - Ты слышал всплеск и не задумался о нем, но, в конце концов, вышел во двор.
– Просто чтобы подышать свежим воздухом. Я сразу заметил, что Клеона больше нет в бассейне. Я подумал, что он направился в ванну.
– Но разве ты не должен был встретить его по дороге?
– Не обязательно. Во двор у нас два прохода. Большинство людей проходит здесь мимо моей стойки. Другой ведет через небольшой коридор, который соединяется с внешним коридором. Это более окольный путь, чтобы попасть к баням, но он мог бы пойти и этим путем.
– А мог ли кто-нибудь попасть во двор таким же образом?
– Конечно.
– Тогда нельзя сказать наверняка, что Клеон был там один.
– А ты дотошный, парень! – саркастически заметил Капуторес. – Но ты прав. Клеон вначале был там один, я в этом уверен. И после этого никто не проходил мимо меня, ни входя, ни уходя. Но кто-то мог прийти и уйти через другой проход. Во всяком случае когда я пошел туда, то сразу понял, что что-то не так, хотя не мог точно сказать, что именно. Лишь позже я понял, что это было: исчезла статуя, та маленькая статуя Эроса, которая стояла там с тех пор, как я стал здесь работать. Ты знаешь, когда смотришь на что-то каждый день и принимать это как должное и когда оно пропадает, ты сразу даже не можешь сказать, чего не хватает, но чувствуешь это? Вот так и было. Потом я обратил внимание на цвет воды. Она вся была розоватая, но в одном месте - темнее. Я подошел ближе и увидел его лежащим на дне, неподвижным и без единого пузырька воздуха, и рядом с ним статую, разбитую на куски. Сразу стало очевидно, что здесь произошло. Пойдем, я тебе покажу это место.
Когда мы проходили через дверной проем, мускулистый атлет, только в кожаных повязках на голове и запястьях, протискивался по дороге внутрь коридора. Капуторес скрутил полотенце и хлестанул им по голой спине юноши.
– Трахни лучше свою мать! – возмутился юноша.
– Но, твоя покрасневшая задница лучше! – Капутор запрокинул голову и засмеялся.
Бассейн был осушен и вымыт, не оставив следов крови Клеона среди луж. Кусочки статуи Эроса были собраны и положены рядом с пустым пьедесталом. Одна из крохотных ножек херувима отломилась, как и вершина лука Эроса, с острием его зазубренной стрелы и крыла.
– Ты говоришь, что статуя стояла здесь много лет?
– Это так.
– Стояла здесь на этом пьедестале?
– Да. И никогда не двигалась с места, даже когда был слышен небольшой грохот с Везувия.
– Странно, что она упала вчера, когда никто не почувствовал никаких толчков. А еще, как не странно, что она свалилась прямо на пловца…
– Да, интересная загадка.
– Я думаю, что это убийство.
Капуторес посмотрел на меня проницательным взглядом.
– Не обязательно.
– Что ты имеешь в виду?
– Расспроси мальчиков. Увидишь, что они тебе скажут.
– Я и хочу расспросить всех, кто был здесь, что они видели или слышали.
– Тогда ты можешь начать с этого маленького человечка, – он указал на обломки Эроса.
– Говори прямо, Капуторес.
– Другие знают больше, чем я.
– И что же?
– Клеон был неотразим. Ты видел только, как он лежал на похоронах. Ты не представляешь, насколько он был красив, как выше шеи, так и ниже. Его тело было похожее на статую Аполлона работы Фидия. От него захватывало дух! Умный, к тому же лучший атлет в гимнасии. Каждый день расхаживая здесь обнаженным, он, бросая вызов всем юношам, желавшим с ним побороться, чтобы, цитируя Гомера, «отпраздновать с ним победу». Тут за ним волочилась половина юношей, все желали стать его особенным другом. Они были впечатлены им.
– И все же вчера, после того как он выиграл лавровый венок, он плавал один.
– Может, возможно, что он всем им, наконец, надоел. Может, они устали от его надменности. Может, они поняли, что он не из тех, кто когда-либо ответит им хоть каплей любви или привязанности.
– У тебя это звучит как-то тоскливо, Капуторес.
– Что?
– Ты уверен, что говоришь только о юношах?
Его лицо покраснело. Он задвигал челюстью взад и вперед, сгибая массивные плечи. Я постарался унять дрожь.
– Я не дурак, сыскарь, - сказал он, наконец, понизив голос. – Я здесь достаточно долго, чтобы кое-чему научиться. Урок первый: такой мальчик, как Клеон, - не что иное, как неприятности. Смотри, но не трогай. – его челюсть расслабилась в слабой улыбке. – У меня крепкая шкура. Я дразню и шучу с ними, но ни один из этих парней не влезет мне в душу.
– Даже Клеон?
Его лицо окаменело, затем расплылось в улыбке, когда он посмотрел на кого-то за мной.
– Кальпурний! – крикнул он юноше через двор. – Если ты будешь держать копье между ног так же, как это, ты поразишь сам себя! Милосердный Зевс, позволь мне показать тебе, как надо!
Капуторес протиснулся мимо меня, взъерошив по дороге волосы Экону, оставив нас размышлять о разбитой статуе Эросе и пустом бассейне, в котором умер Клеон.
В тот день мне удалось поговорить с каждым юношей в гимнасии. Многие были там накануне: принимали участие в спортивных играх или смотрели на них. Большинство из них были готовы пойти со мной на контакт, но только до определенной степени. У меня было ощущение, что они уже поговорили между собой и решили, как можно меньше распространяться о смерти Клеона посторонним, таким как я, независимо от того, что я пришел как представитель отца Клеона.
Тем не менее, по неловким взглядам, задумчивым вздохам и незавершенным фразам я понял, что то, что сказал мне Капуторес, было правдой: Клеон разбил сердца чуть ли не всей гимнасии и в результате нажил немало врагов. По общему мнению, он был самым умным и красивым мальчиком в группе, и вчерашние игры убедительно доказали, что он также был лучшим атлетом. Он также был тщеславным, высокомерным, эгоистичным и отчужденным; его легко можно было полюбить, но он никого не любил в ответ. Юноши же, которые не попадали под его чары, не обращали на него внимания из чистой зависти.