– Конечно. Тем не менее, учитывая, как ты к ним относишься …
– А ты знаешь, как я к ним отношусь, господин? – Бетесда посмотрела на меня кошачьим взглядом.
Я откашлялся.
– Ну, я знаю, что они тебе не нравятся…
– Я уважаю их за то, какие они есть. Ты думаешь, что это просто комки безжизненной глины, детские игрушки, сделанные неуклюжим гончаром. Вы, римляне! Вы настолько верите в горстку богов, которые сделали вас великим, что больше не можете видеть крошечных богов, которые населяют ваши собственные дома. Искра жизни есть в каждой из фигурок, которые Экон принес в дом. Правда, неразумно приводить их так много в дом сразу, когда мы мало что о них знаем. Ты знаешь, что я думаю? Я думаю, что три пропавших фигурки могли уйти по собственному желанию.
– Каким образом? Ты думаешь, они спрыгнули с полки и убежали?
– Ты издеваешься, господин, но может быть, что те трое, которые ушли, были недовольны компанией, в которой они оказались. Или, возможно, другие фигурки прогнали их! – Бесада повысила голос, а затем и сама, выпрямилась на диване. Баст, которому не понравилась перемена расположения хозяйки, спрыгнул с ее колен и убежал.
– Бетесда, это абсурд. Это всего лишь кусочки раскрашенной глины!
Она успокоилась и откинулась назад.
– Так говоришь ты, господин. Это ты так говоришь.
– Дело в том, что эти фигурки очень дороги Экону. Он очень ими гордится. Это его собственность. Он заработал их своим собственным трудом.
– Ну, если ты так говоришь, господин. Будучи простой рабыней, я мало что знаю о заработке и собственности.
В ее тоне не было никакого сочувствия к Экону и уж тем более раскаяния. Я был более чем когда-либо полон решимости выполнить свое обещание, данное Экону, раскрыть тайну исчезновения его монстров.
В ту ночь, когда Бетесда уснула, я выскользнул из постели и прокрался в освещенный полной луной сад в центре дома. В неприметном месте рядом с одной из колонн портика я обнаружил вещь, которую я купил ранее днем на Улице Гипсовых Мастеров. Это был плотно сплетенный льняной мешок с горсткой штукатурной пыли. Неся сумку, я проскользнул через занавешенный дверной проем в комнату Экона. В лунном свете, лившемся через маленькое окошко, Экон крепко спал на своей койке. Сунув руку в сумку, я рассыпал очень тонкий слой штукатурной пыли на пол перед нишей, в которой хранились его фигурки. Пыль была такой мелкой, что крошечное облачко поднявшееся из моей руки и, казалось, долго висело в лунном свете. Мои глаза слезились, а нос дернулся. Я выскользнул из комнаты Экона, убрал мешочек с гипсовой пылью и вернулся к своей кровати. Я проскользнул под одеяло и лег рядом с Бетесдой. Только тогда я чихнул, и тишина нарушилась, словно от грома.
Бетесда что-то пробормотала и перекатилась на другой бок, но не проснулась.
На следующее утро я проснулся от шума птиц в саду - не от приятного пения, а от пронзительного карканья двух сорок, ссорящихся на деревьях. Я прикрыл уши подушкой, но это не помогло. Я вынужден был встать.
Поднявшись с кровати, я нечаянно пнул сандалию – одну из пары, которую Бетесда принесла домой накануне от сапожника, - и отправил ее под кровать. Опустившись на четвереньки, чтобы поднять ее, я остановился, увидев четыре объекта на полу под кроватью, прямо под местом, где спала Бетесда, у стены. Они небольшой группой, лежали на боку. К пропавшим фигуркам Цербера, Минотавра и Гидры присоединилась четвертая – одноглазый циклоп Эко.
«Ну-ну, - подумал я, вставая на ноги. - В конце концов, посыпать гипсовой пылью было излишним. Или нет? Если Бетесда не признается в краже статуэток Экона, свидетельство ее шагов в пыли и пыли, приставшей к подошвам ее обуви, заставят ее сделать это». Я не мог не улыбнуться, предвкушая ее огорчение. Или она будет придерживаться своей выдумки о том, что фигурки ушли сами по себе, с любопытной целью, как выяснилось, собраться под нашей кроватью?
Насвистывая старую этрусскую детскую мелодию и предвкушая обильный завтрак, я прошел через сад к столовой в задней части дома. Сороки над моей головой вопили, в пику моему свисту. Баст сидел в лучах солнечного света, очевидно, не обращая внимания на птиц, и вылизывал переднюю лапу.
Не успел я устроиться на обеденном диване, как Экон выбежал из своей комнаты с выражением замешательства и тревоги на лице. Он подбежал ко мне и замахал руками, делая незнакомые жесты.
– Я знаю, знаю, - сказал я, поднимая одну руку, чтобы успокоить его, и нежно удерживая его другой. – Не говори мне – твой Циклоп пропал.
Эко ненадолго опешил, затем нахмурился и вопросительно посмотрел на меня.
– Откуда я знаю? Хорошо…
В этот момент из кухни появилась Бетесда с миской дымящейся каши. Я откашлялся.
– Бетесда, - сказал я, - похоже, исчезла еще одна фигурка Эко. Что ты на это скажешь?
Она поставила миску на небольшой столик-треногу и стала разливать кашу в три миски поменьше.
– Что ты хочешь, чтобы я сказала, господин? - она не спускала глаз с мисок. Ее лицо было совершенно невыразительным, на нем не было ни малейшего следа вины.
Я вздохнул, почти сожалея, что она заставила меня разоблачить свою маленькую шараду. – Возможно, ты могла бы сначала… - «извиниться перед Эконом», - собирался сказать я, но меня внезапно прервал чей-то чих.
Бетесда не чихала. И Экон не чихал.
Это был кот.
Бетесда подняла глаза.
– Да, господин? Я могла бы начать … с чего?
Мое лицо поураснело. Я откашлялся и поджал губы.
Затем я встал.
– Экон, первое, что ты должен помнить, если ты когда-нибудь захочешь стать сыскарем, как твой отец, - это всегда сохранять хладнокровие и никогда не торопиться с выводами. Вчера вечером я заложил ловушку для нашего виновника. Если мы сейчас осмотрим место преступления то, я подозреваю, мы обнаружим, что она оставила нам зацепку.
Или, как выяснилось, несколько зацепок, если так назвать каждый крошечный отпечаток лапы на мелкой пыли от штукатурки в качестве индивидуальной подсказкой. Следы лап сначала вели к нише, затем следы лап уводили прочь. Следуя по едва различимому следу запыленных отпечатков, мы с Эконом проследили, как вор выходит из его комнаты, обошел вокруг портика с колоннадой и зашел в комнату, которую я делил с Бетесдой. Следы исчезли под кроватью.
Я предоставил Экону самому открыть местонахождение украденной статуэтки. Он хмыкнул, полез под кровать и вылез оттуда, сжимая глиняные сокровища обеими руками, с выражением облегчения и торжества на лице.
Очень взволнованный, он отложил фигурки, чтобы объясниться. Он зажал под носом указательные пальцы и вытянул их наружу, имитируя длинные усы кошки.
– Да, - сказал я. – Это Баст забрал твои фигурки.
Эко преувеличенно пожал плечами, подняв ладони вверх.
– Почему? Этого я не могу тебе сказать. Мы, римляне, еще не так много чего знаем о кошках. В отличие от египтян, которые жили с ними - и поклонялись им - с незапамятных времен. Собак и хорьков - и, если уж на, то пошло, – мы довольно неплохо изучили, а некоторые кошки, выходит, вроде сорок, проявляют склонность воровать мелкие предметы и прятать их. Одна из этих фигурок вполне могла бы поместиться между челюстями Баста. Я уверен, что он не собирался причинять им никакого вреда, поскольку ни одна из них, похоже, не повреждена. Очевидно, он относился к ним с большим уважением.
Я взглянул на кота. Он стоял в дверном проеме рядом с Бетесдой и смотрел на меня с бесстрастным выражением лица, не признающегоникакой вины. Он потерся о лодыжки Бетесды, взмахнул хвостом и побрел обратно в сад. Бетесда приподняла бровь и пристально посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Той ночью, после очень напряженного дня, я лег в кровать рядом с Бетесдой. Ее настроение казалось немного прохладным, но она молчала.
Наступила тишина.
– Полагаю, я должен извиниться перед тобой, - наконец сказал я.
– За что?
Я решил, что лучше всего будет сразу признать свою ошибку.
– На самом деле это было глупо с моей стороны. Знаешь, я почти заподозрил, что это ты забрала статуэтки Экона.
– В самом деле? - в бледном лунном свете я не мог разобрать выражение ее лица. Она злилась? Была довольна? Или ей было все равно?
– Да, я действительно подозревал тебя, Бетесда. Не мог же я подозревать кота, – существо резко запрыгнуло на кровать и, громко мурча, переползло через нас обоих, чтобы устроиться между Бетесдой и стеной.
– Да, фигурки забрал Баст, - сказала Бетесда. Она отодвинулась от меня и положила руку на кота, который ответил мурлыканьем, почти рычанием. – Но почему ты думаешь, что не я ему это поручила?
На это у меня ответа не было.
3-й рассказ Белый олененок
Старый сенатор приходился дальним родственником моему другу Луцию Клавдию, и они когда-то были очень близки. Это была единственная причина, по которой я согласился увидеться с этим человеком в качестве оказания услуги Луцию. Когда по дороге к дому сенатора Луций проговорился, что дело как-то связано с Серторием, я прищелкнул языком и чуть не повернул назад. У меня уже тогда было ощущение, что это ни к чему хорошему не приведет. Назовите это предчувствием, если хотите; если вы. конечно, верите, что существуют такие вещи, как предчувствия.
Дом сенатора Гая Клавдия находился на Авентинском холме, не в самом фешенебельном районе Рима. Тем не менее, среди тесных магазинчиков и уродливых новых многоквартирных домов, раскинувшихся на холме, есть множество старых домов патрициев. Фасад сенаторского дома был скромным, но это ничего не значило; дома римской знати зачастую скромны, по крайней мере снаружи.
Трепещущий привратник узнал Луция (могли ли быть в Риме двое одинаковых мужчин с его круглым сияющим лицом, неопрятными рыжими волосами и бегающими зелеными глазами?) и сразу же проводил нас в атриум, где булькал и плескался фонтан, но он мало помогал от зноя безоблачного летнего дня. Пока мы ждали появления нашего хозяина, мы с Луцием прогуливались из угла в угол маленького квадратного сада. В такой теплый день во всех комнатах, выходящих на атриум, были распахнуты ставни.