17 января 1942 г. вместо фон Лееба командующим группы армий «Север» стал фон Кюхлер. Поводом для отставки фон Лееба был Демянский выступ, на котором были 11-й и Х-й армейские корпуса, далеко врезавшиеся в советские позиции. Лееб полагал, что этот выступ не имеет никакого оперативного значения, и напряжение, вызванное снабжением по воздуху окруженных немецких войск, — это лишняя трата ресурсов. Гитлер, напротив, полагал, что Демянский выступ связывает большое количество советских войск и таким образом выполняет свою роль в противостоянии на Восточном фронте{623}. К тому же фон Лееб раздражал Гитлера своими откровенными антинацистскими высказываниями.
В Нюрнберге Кюхлера обвиняли в основном как командующего 18-й армией, поскольку командующий армией несет ответственность за исполнительную власть и порядок на территории, которую его армия занимает. Соответственно, участь гражданского населения на этой территории — это сфера компетенции старшего офицера армии. На процессе в Нюрнберге Кюхлер заявил, что не он объявил войну Советскому Союзу, а Третий Рейх. Кроме того, Гитлер в течение войны многократно вмешивался в компетенции командующего армией, поэтому Кюхлер, по его словам, предпочитал заниматься исключительно военным руководством{624}.
Отношение к местному населению и мероприятия руководства 18-й армией произвели впечатление на главу КОНР (Комитет освобождения народов России) генерала А. А. Власова. Завершив поездку по ряду городов и сел, находившихся в тылу немцев, он отмечал, что ни в одной другой зоне оккупации не было столь отрадных перемен, произошедших в результате действий немецкой администрации. Вместе с тем, из отчетов СД в армейском тылу группы армий «Север» видно, с какой жестокостью велась борьба не только против партизан, но и против той части населения, которая отказывалась сотрудничать с оккупантами. Ради достижения лояльности местного населения руководство группы армий «Север» пошло на раздел колхозной земли и поощрение единоличных хуторских хозяйств. СД с удовлетворением отмечала, что в связи с ликвидацией колхозов настроение населения заметно улучшилось{625}. Продовольственный налог, назначенный немцами, был меньше, чем при советской власти, но взимался довольно жестко. Крестьян нередко обманывали — так, осенью 1942 г. тыловые службы 18-й армии раздали им трофейных лошадей. Крестьяне зимой их откормили, надеясь на них работать. Однако весной лошадей потребовали обратно{626}. В целом, однако, земельная реформа обеспечила симпатии крестьян по отношению к немцам и лишила советские власти надежды на массовые выступления крестьян против оккупантов. Сами немцы, однако, весьма критически оценивали ситуацию. Так, 11 июля 1943 г. разведотдел 61-й пехотной дивизии доносил: «Восточный поход показал, что наши представления о большевизме не совпадают с действительностью не только в оценке его военной мощи, но и в оценке его моральных сил. Старшее поколение, знавшее царское время, менее прониклось большевистскими идеями и легче поддается нашему влиянию. В отношении же молодежи следует констатировать сильное влияние большевизма… При нашем первом соприкосновении с русскими мы произвели на них благоприятное впечатление. Однако неуважение к их духовным особенностям, наши многочисленные расстрелы пленных, часто в присутствии местных жителей, наша болтовня о колониальном народе сильно ослабили это хорошее впечатление и подорвали наш авторитет. Воспитанные в духе равенства всех людей, они не могут понять — почему мы, поющие хвалебные гимны жизни немецких рабочих, заставляем их работать больше прежнего при самых плохих условиях»{627}.
Исполнительная власть руководства армией была также ограничена экономическими организациями, которыми распоряжался Геринг как генеральный уполномоченный по четырехлетнему плану. Разделение властей в полицейских и экономических вопросах дало возможность руководству армией после войны сваливать вину на другие инстанции; на самом деле, имела место борьба компетенций и их запутанность. На Нюрнбергском процессе Кюхлер поразил членов трибунала заявлением о том, что он как командующий армией не имел никакой исполнительной власти в оккупационном районе. Он сказал, что если в Первую мировую войну генерал Бюзинг стал генерал-губернатором Бельгии, то это означало, что тот был исполнительной и законодательной властью в Бельгии и только он нес за нее ответственность; в его сферу компетенций никто не имел права вмешиваться. Гитлеровская же организация власти, по словам Кюхлера, привела к распылению компетенций по разным сферам: полицейской, экономической, по вопросам рабочей силы; единой же надзирающей и ответственной инстанции не было{628}. Несмотря на это оправдание, наряду с множеством убийств гражданских лиц опергруппами полиции безопасности и СД, командующему 18-й армией было предъявлено обвинение в расстреле эсэсовцами 230 психически больных женщин в бывшем Макарьевском монастыре. В дневнике XXVIII-ro армейского корпуса была запись от 26 декабря 1941 г. о том, что вопрос о расстреле согласован с командующим (поскольку такие больные и в Германии подлежат умерщвлению как «недостойные жизни существа»), а сам расстрел поручено осуществить СД. Отпираясь, Кюхлер, говорил о том, что ничего не помнит по этому эпизоду, тем не менее этот расстрел суд вменил ему в вину. Кюхлер, в отличие от фон Лееба, был приговорен судом к самому большому сроку тюрьмы — к двадцати годам{629}.
В отношении разделения полномочий и отсутствия единой власти Кюхлер был прав, но не следует забывать, что полномочия АОК 18-й были все же весьма велики — Берлин находился далеко, и если бы АОК чего-либо сильно захотел, он всегда мог это осуществить, аргументируя военной потребностью. Нужно вести речь не о полномочиях, а о желании, поскольку на территории в 12 тысяч км2 (такую территорию занимала 18-я армия в декабре 1941 г.) командующий армией был скорее удельным князем, чем подчиненным бюрократом.
Линия окружения Ленинграда в основном совпадала с линией фронта, хотя местами в ходе тяжелых боев войска кое-где захватывали или уступали несколько сотен или тысяч метров. На этом фронте часто шла изнурительная позиционная война: в окопах, на изрытой воронками местности и в развалинах населенных пунктов. Значительные потери группы армий «Север» автоматически означали отказ от активных действий по захвату Ленинграда; реализация планов по разрушению Ленинграда также отодвигалась в неопределенное будущее. Задача группы армий «Север» сводилась отныне к плотной блокаде города минимальными силами. В осаде Ленинграда принимало участие более 700 тысяч немецких солдат — приблизительно столько же людей погибло в осажденном городе от голода и болезней. 18 сентября Гальдер писал в дневнике «о голоде как о нашем союзнике». Даже сам фон Лееб 2 сентября сказал, что город следует принудить к сдаче голодной блокадой. Но если для Лееба голод был инструментом для захвата города, то ОКВ и ОКХ считали целью уморить голодом все население{630}. Геринг также утверждал, что захват и оккупация больших городов экономически нежелательна. Таким образом, при планировании блокады Ленинграда сплелись военные, идеологические и экономические мотивы.
Об этих ужасающих планах солдаты 18-й армии в сентябре 1941 г. ничего не знали. Командующий группой армий фон Лееб жаловался на то, что он вынужден вести войну малыми силами; фон Кюхлер был огорчен известием о переносе центра тяжести нападения: в виду желанной цели его армия должна была пережидать войну в блокаде. 12 сентября в 18-й армии начал распространяться слух, что армия не будет входить в Ленинград. Планирование оккупации, однако, продолжалось: для непосредственной оккупации города предназначался L-й армейский корпус (командующий армией генерал Линдеманн должен был стать комендантом города), а также эсэсовская полицейская дивизия. Командование 18-й армии первоначально планировало организовать питание миллионного города и отыскивало для этого ресурсы; фон Лееб даже высказывался за передачу гражданского населения советской стороне, но сверху пришел запрещающий приказ{631}. Солдатам и офицерам было непонятно, как будет организован оккупационный режим в городе, который умирает от голода. 18 сентября Гальдер позвонил в штаб Лееба и сказал, что он рассчитывает на уничтожение города не военной силой, а голодом. В тот же день, 18 сентября, Гитлер заявил, что капитуляцию Ленинграда следует принимать только в случае вступления в него, поэтому группе армий «Север» было приказано самостоятельно не принимать капитуляции, но передать этот вопрос на рассмотрение ОКВ и ОКХ. Как раз в эти дни части 18-й армии так близко подошли к городу, что имели возможность прорваться к центру. 20 сентября Кюхлер признавал, что 20-ти его измотанных пехотных дивизий недостаточно для захвата города. Вскоре пришел приказ Кейтеля не вступать в город, ибо тогда его придется кормить. 20 сентября фон Лееб был в 18-й армии и подтвердил приказ остановить наступление по всему фронту и перейти к обороне — началась блокада. В последующие месяцы какого-либо усиления линии обороны 18-й армии не предпринималось{632}.
Интересно отметить, что под Колпино блокаду держала даже испанская «Голубая дивизия», являвшаяся 250-й дивизией вермахта. Немецкий генерал Польман в своих мемуарах весьма похвально отзывался о ней: он писал, что с октября 1941 по октябрь 1943 гг. ее боевые действия были выше всяких похвал, дивизия проявила готовность к самопожертвованию, а ее солдаты и офицеры после войны у себя на родине с гордостью носили немецкие награды