овала опровержения. Газетенка, которая до сих пор никогда не отличалась особым профессионализмом в проведении расследований, выдвинула абсурдную идею, что отец — Леандер, потому что их с Катариной пару раз видели вместе. А то, что при этом присутствовала и его «спутница», то есть я, никого уже больше не интересовало.
Незадолго до срока она пригласила нас с Лилли к себе, темой беседы были, естественно, предстоящие роды. Катарина не была бы Катариной, если бы заранее не продумала все детали. Она уже давно назначила день, в который ее мальчик появится на свет посредством кесарева сечения.
— Пия, не думаешь же ты, что я собираюсь часами корчиться в экскрементах, терзаемая болью, чтобы в конце концов уговорить их сделать мне обезболивающий укол. Нет, ни за что. Оптимальный способ — кесарево сечение под общим наркозом: раз — и готово.
Лилли, естественно, пришла в ужас и попыталась уговорить Катарину рожать в воде.
В оговоренный день мы с Лилли тоже поехали в больницу. Правда, наша дорогая фрау фон Штейнбек говорила, что останется один на один с профессионалами (под этим словом она подразумевала акушерку и врача), но, может быть, в решающий момент она обрадуется, если увидит знакомое лицо дилетанта? Выяснилось, что мы с Лилли волновались совершенно напрасно, потому что нерожавших женщин в родильный зал не допускают. Очень здорово! Что это значит? Самое умное, что можно было придумать, — это заговорить об этом в присутствии Катарины, которую уже собирались вести в святая святых. У нее был такой вид, будто она вот-вот передумает.
Присоединившийся к нам Герберт, будущий крестный, выразил готовность принести в жертву себя.
— Ну что ж, если никто из вас, нерожавших женщин, не имеет права попасть в операционную, придется мне.
По цвету он (впрочем, не он один) напоминал кусок мела.
Катарина пришла в ужас и закричала:
— Избавьте меня от этого ипохондрика! Неужели обязательно навязывать мне человека, которому сразу же станет плохо и который все уши прожужжит, вопрошая, не заразно ли это. Герберт, не обижайся, я не имела в виду ничего плохого.
Герберт нисколько не обиделся, наоборот, почувствовал облегчение, ведь снаряд пролетел мимо. В конце концов появились еще и родители Катарины, которые до сих пор занимались подбором имени. В данный момент абсолютным фаворитом являлся Руфус, в чем они и пытались любой ценой убедить свою дочь. Катарина уже была готова отказаться от операции и ждать, пока начнутся схватки. Мать ее подбодрила и предложила побыть с ней, но Катарина отреагировала очередным приступом паники и волнения.
И, как выяснилось, не напрасно, потому что будущая мама до сих пор ошибалась, считая, что кесарево сечение делают под общим наркозом.
Когда симпатичный анестезиолог объяснил, что наркоз дают только местный и она сможет увидеть весь процесс собственными глазами, Катарина отказалась от идеи кесарева сечения. Через два дня у нее начались схватки.
Родители смогли ее убедить, что малыша следует назвать Руфусом. Ведь это очень красивое имя, к тому же они готовы финансировать большую часть проекта «Мать и дитя».
Катарина, вопреки ожиданиям и к своему собственному удивлению, оказалась великолепной матерью.
Она трогательно заботится о Руфусе, но осталась верной своим принципам и является живым доказательством того, что можно быть одновременно любящей матерью и элегантной женщиной.
Хотя Лилли уверена, что при таком количестве прислуги это совсем не трудно, мы обе считаем:
материнство пошло ей на пользу.
Лилли с Себастьяном еще в марте перебрались со всеми своими пожитками в Тоскану и даже успели принять первых гостей. Они пребывают в постоянном восторге и не могут говорить ни о чем, кроме свежего воздуха, потрясающих красок и удовольствия, которое им доставляет наш совместный проект. Ежедневно они присылают нам по электронной почте моментальные снимки со своими загорелыми и счастливыми физиономиями.
«Я делаю это, прежде всего для того, чтобы ваша тяга к дальним странствиям не испарилась и в начале лета вы приехали вас навестить».
Как будто нас нужно уговаривать!
Моя мама горда, как обладатель Оскара, потому что ее дочь написала бестселлер, хотя на обложке моя фамилия напечатана совсем маленькими буковками. Мои родители и тетя Эда собираются на две недели в Тоскану, климат которой наверняка пойдет им на пользу. Они все еще думают, что дом мы сумели купить на средства от продажи моей столь популярной книги. Ну что ж, в чем-то они правы. Вера недавно влюбилась, а Штадер купил абонемент на все выступления Герты в этом сезоне.
Я так счастлива с Максом! Дело не в том, что без него моя жизнь была ущербной, просто он сделал ее богаче. У нас настоящие зрелые отношения, как сказала бы доктор Корнелиус. Это не значит, что мы не ссоримся. Время от времени я теряю уверенность и не могу сидеть спокойно, если мне кажется, что он флиртует. Иногда он начинает бояться, что я снова влюблюсь в какого-нибудь обманщика и сбегу. Но, как красиво говорят англичане, we are getting there (Здесь: с кем не бывает (англ.)). Мы пока живем порознь, и мои биологические часы еще не включились, хотя кое-кто предсказывает, что это вот-вот произойдет. Но зато у нас, как и прежде, масса удовольствий.
Что касается карьеры, то Макс резко пошел в гору. Его выставка в галерее у Катарины имела колоссальный успех! О ней сообщали даже в «Зюддойче цайтунг», и причем в самых лестных выражениях. Он обожает меня этим поддразнивать: в конце концов, мою беллетристику никогда не упомянут на столь высоком уровне, разве что в качестве отрицательного примера.
Иногда Макс самодовольно заявляет: Знаешь, Маковка, хоть у одного из нас должно быть честолюбие!
Сейчас вдобавок ко всем радостям он издает еще и альбом фотографий. Так что скоро его эго от важности распухнет до невероятных размеров.
Ха! Он еще не знает, что я тайно пишу роман, напичканный иностранными словами и умными выражениями, так что я носом чую аромат Пулитцеровской премии.
Погрузившись в мысли, я совсем не заметила, что мы прилетели. Мои милые попутчики уже перестали бродить по салону и послушно пристегнулись ремнями.
В аэропорту нас восторженно встречали Лилли и Себастьян.
Они искренне увлеклись проектом, что меня успокоило, потому что не каждый способен пребывать в сельской усадьбе триста шестьдесят пять дней в году. Себастьян даже придумал приглашать матерей с больными детьми, которых он параллельно мог бы лечить. Тоскана понравилась им даже больше, чем они предполагали. И это здорово, потому что я уже не раз наблюдала, как терпели крах проекты переселения за город и люди, измученные скукой, сожалея о содеянном, возвращались в большие города.
Только мы успели приехать, как Лилли потащила нас показывать новые грядки и оливковую рощу. Она собиралась делать оливковое масло, но урожай начнут собирать только в конце ноября. С Кьярой, маклершей, которая продала нам дом, они подружились, так что по вечерам часто выбирались в город и уже сносно общались на итальянском.
Пока Лилли с Себастьяном готовили ужин, мы поднялись к себе.
Я подошла к окну, вдохнула свежий воздух и вспомнила, в каком тяжелом состоянии появилась здесь впервые.
Сейчас мне было настолько хорошо, что я дала себе слово наезжать сюда хотя бы раз в месяц.
Когда мы собрались на уютной террасе за ужином, вечернее солнце еще дарило тепло. Мы подняли бокалы хорошего вина, и наступило одно из редких мгновений совершенной гармонии.
— Теперь официально установлено, что мы стареем и превращаемся в мещан. Герберт усмехнулся, посмотрев на всех по очереди.
— Если это называется старость и мещанство, то я обижен до глубины души на тех, кто имеет что-то против, пробормотал Себастьян.
— Кстати, родственник, ты единственный еще не созрел до нормальных отношений, постоянно пытаешься что-то себе доказывать, в общем, пока еще одолеваешь первый семестр, Фрау Корнелиус считает, что из-за своей ипохондрии ты боишься старости и поэтому окружаешь себя малолетками.
Мы засмеялись, а Герберт изобразил возмущение:
— Вот как, но ведь в качестве крестного я достаточно хорош?
Безусловно! Он не просто хорош, он восхитителен. Стоит только посмотреть, как трогательно он заботится о Руфусе, тут же появляется надежда.
— И вообще, кто бы говорил! Кто тут недостаточно зрелый, кто держит в тайне имя отца своего ребенка? — закричал Герберт.
Тут зазвонил сотовый Веры. Она прошла в дом, чтоб поговорить без помех. Минут через пятнадцать, взволнованная, вернулась за стол, посмотрела на меня и заорала:
— Пия, это был Штадер. Ни за что не поверишь, кто претендует, чтобы ты писала следующую биографию!
Я ждала.
— Филипп Занденфорт.
Филипп Занденфорт! Невероятно привлекательный актер, который иногда снимается в фильме «СSI: место преступления»? Не какая-то бабочка-однодневка, а состоявшийся профессионал!
Мы с Максом посмотрели друг на друга и разразились хохотом.
— Вера, не могла бы ты на минутку дать мне твой телефон?
Она, ничего не понимая, протянула мне мобильник.
Я набрала номер Штадера:
— Штадер, я на минутку, хочу только сказать, чтобы ты передал Занденфорта Шрёдеру.
Вера завопила от ужаса:
— Ты с ума сошла! Он такой сексуальный! Если теперь ты будешь работать только с теми, из кого песок сыплется, я перейду в ассистентки к Шрёдеру.
Катарина согласилась с Верой и от себя добавила, что у меня есть определенные обязательства по отношению к своим одиноким подругам.
Я пообещала, раз уж так, согласиться на работу с актером из мыльной оперы (для Веры) и постараться раздобыть заказ на интервью с крон-прицем Филиппом Испанским (для Катарины). Тут Макс заявил, что можно попытать счастья с северными представителями высшего дворянства, в конце концов, они уже доказали свою лояльность к матерям-одиночкам благодаря принцессе Метте-Марит. И мы приступили к своему любимому делу — обмену сплетнями и слухами.