Мы тяжело дышали от смеха. У меня даже живот болел.
Мы долго копались, расправляя спальники и раскладывая по местам плюшевые игрушки. Сложили одежду и убрали полотенца в шкаф. Разгладили подушки, забрались в спальники, застегнули их и пожелали друг другу спокойной ночи. Я думала, что сразу же усну, но у меня случился приступ хихиканья, и Джун с Ксименой тоже не выдержали. Мы пытались утихомириться и закрывали друг другу рот руками.
Наконец, когда приступ хихиканья прошел и все стихло, Ксимена стала напевать в темноте. Она пела так тихо, что я не сразу узнала мелодию:
Нет, нет, нет нет нет, нет, нет.
Потом Джун подхватила:
Нет, нет, нет нет нет, нет, нет.
Я в конце концов поняла, что это за песня, и запела:
Нет, нет, нет нет нет, нет, нет!
И потом мы вместе запели шепотом:
Никто не может танцевать бугалу
Как я могу…
Никто не может кататься на роликах
Как я могу…
Никто не может танцевать бугалу
Как я могу…
Мы лежали на спине рядышком, пели и синхронно повторяли движения руками над головами. Мы так всю песню пропели – тихо-тихо, словно на молитве в церкви.
Как выглядят наши диаграммы Венна
Знаю-знаю, я слишком много думаю обо всем этом.
Как мы никогда об этом не говорили
В понедельник никто не упоминал ночевку. Как будто каждая из нас инстинктивно понимала, не говоря вслух, что, когда мы вернемся в школу, все будет как обычно. Ксимена будет общаться с компанией Саванны. Джун – со своими друзьями. А я буду играть в точки с Майей.
Никто и не догадывался, что мы с Ксименой и Джун стали близкими подругами. И что всего несколько дней назад в спальне Ксимены мы бесшумно дрались подушками и делились секретами под розовым светом гирлянды из перчиков.
Как мне не удалось предотвратить социальную катастрофу
За день до выступления миссис Атанаби велела нам взять выходной и отдохнуть. Она хотела, чтобы мы как следует поужинали здоровой пищей и выспались. Потом она выдала нам костюмы, которые сама сшила. Мы их уже надевали неделю назад, но мне не терпелось добраться домой и примерить свой костюм после того, как его подогнали по фигуре. На идею костюмов миссис Атанаби вдохновило трио The Liberty Belles.
В тот вечер я пошла домой вместе с Линой и Майей – совсем как раньше, до того, как я стала все время проводить с Ксименой и Джун.
Это был один из первых мартовских дней, когда наконец чувствуешь в воздухе наступление весны после долгой, ужасно холодной зимы.
Лине внезапно пришла в голову идея зайти за мороженым в «Карвел». Мы подумали, что это отличная идея для весеннего дня, и направились вверх по Эймсфорт-авеню к парку. По дороге я рассказала, что Саванна считает, будто бы единственная причина, по которой я получила роль в танце миссис Атанаби, – это что я в детстве снималась в телерекламе.
– Никто так не думает, – попыталась поддержать меня Лина, пиная перед собой футбольный мяч.
– Это ужасно! – рассердилась Майя, и я внутренне восторжествовала. – Не могу поверить, что Саванна такое говорила! Она была такой доброй в младшей школе.
– Она никогда не была особо добра ко мне, – возразила я.
– А ко мне была, – настаивала Майя, поправляя очки. – А теперь она злая. Вся их компашка злая.
Я кивнула. А потом покачала головой:
– Ну, не знаю.
– Они настроили Элли против нас, – сказала Майя. – Знаешь, Элли теперь со мной даже не здоровается. Теперь она тоже злая.
Я почесала нос. У Майи весь мир был черно-белым.
– Наверное.
– Точно тебе говорю, это все вина Ксимены Ван. Все из-за нее. Если бы она не пришла к нам в школу в этом году, все было бы как раньше. Это она на всех плохо влияет.
Я знала, что Майя так думает. Это было одной из причин, почему я особо не обсуждала с ней наш танец. Она пока не поняла, что в танце нас трое: я, Джун и «ужасная» Ксимена Ван. И меня это устраивало! Я не хотела оправдываться перед Майей за то, что дружу с Ксименой! Я правда считаю, что Майя меня не поняла бы.
– Знаешь, что меня бесит больше всего? Что она, возможно, будет произносить речь на церемонии вручения аттестатов в этом году.
– Ну, у нее действительно самые хорошие оценки. – Я старалась говорить беспристрастно.
– А я думала, что у тебя самые хорошие оценки, Шарлотта, – удивилась Лина.
– Нет, у Ксимены, – подтвердила Майя. Она стала считать, загибая пальцы: – Ксимена. Шарлотта. Саймон. Я. А потом Ави или Римо. У Ави лучше оценки по математике, но он не очень хорошо написал две последние контрольные по испанскому, и поэтому у него средний балл ниже.
Майя всегда знала, какие у кого оценки за контрольные. Она помнила все оценки за домашние работы и эссе. Если за что-то ставили оценку, Майя обязательно спрашивала какую. И у нее была потрясающая память на числа.
– С ума сойти, как ты помнишь все эти оценки, – сказала Лина.
– Это дар, – ответила Майя, без намека на шутку.
– А ты рассказала Шарлотте про записку? – спросила Лина.
– Какую записку?
Как я уже говорила, я была немного не в курсе того, что происходит с одноклассниками, в последние недели мы почти не проводили время вместе.
– Да так, ничего, – буркнула Майя.
– Она написала Элли записку, – объяснила Лина.
Майя посмотрела на меня и нахмурилась.
– Я написала, что чувствую, – добавила она, глядя на меня сквозь очки.
У меня упало сердце.
– Что именно ты написала?
Она пожала плечами:
– Просто записку.
Лина подтолкнула Майю локтем:
– Дай ей прочитать!
– Она скажет, чтобы я не отдавала Элли записку. – И Майя принялась нервно грызть свой длинный кудрявый локон.
– Ну хотя бы покажи мне! – Теперь мне стало по-настоящему интересно. – Ну же, Майя!
Мы остановились у светофора на перекрестке Эймсфорт-авеню и 222-й улицы.
– Ладно. Покажу.
Она порылась в кармане куртки и вытащила измятый конверт с изображением Агли-Долла, подписанный серебряным маркером: «Элли».
– Я просто хотела сказать Элли, что я думаю о том, как она изменилась в этом году.
Она протянула мне конверт и жестом показала, что надо открыть и прочитать записку внутри.
Дорогая Элли!
Я пишу тебе как твоя давняя подруга, чтобы сказать, что ты очень изменилась за последнее время, и я надеюсь, что это не навсегда. Я тебя не виню. Я виню ужасную Ксимену Ван, которая плохо на тебя влияет! Сначала она запудрила мозги Саванне, а теперь превращает тебя в красивого зомби, как она сама! Я надеюсь, что ты перестанешь с ней дружить и вспомнишь старые добрые времена! Вспомни ноябрьскую максиму мистера Брауна: «Не дружи с теми, кто тебе не равен, и не бойся исправлять свои ошибки»! Можем мы снова стать друзьями? Пожалуйста!
Я сложила записку и засунула ее обратно в конверт. Майя выжидающе смотрела на меня.
– Глупо? – спросила она.
Я протянула ей конверт.
– Нет, не глупо, – ответила я. – Но как твой друг я думаю, что тебе не стоит отдавать ей эту записку.
– Я так и знала, что ты будешь меня отговаривать! – Моя реакция ее разочаровала и разозлила.
– Я не пытаюсь тебя отговорить, – сказала я. – Если ты действительно хочешь, то можешь и отдать. Я знаю, ты не имеешь в виду ничего плохого.
– Я ничего не имею в виду! – вспылила Майя. – Я просто хочу быть честной!
– Знаю.
Мы уже перешли улицу и оказались у «Карвела», обнаружив внутри толпу. Очередь от прилавка тянулась до двери, и все столики были заняты, в основном учениками школы Бичера.
– Похоже, всем пришла в голову та же идея, – с сожалением протянула Лина.
– Тут слишком много народу, – сказала я. – Пойдем отсюда.
Майя схватила меня за руку:
– Смотри, там Элли.
Я проследила за ее взглядом и увидела Элли с Ксименой, Саванной и Гретхен – и Майлзом, Генри и Амосом. Они сидели за столиком у витрины с именинными тортами в другом конце кафе.
– Идем! – Я потянула Майю за руку. Лина уже чеканила мяч вниз по улице. Но Майя не двигалась с места.
– Я отдам ей записку, – медленно произнесла она.
Лицо у нее было очень серьезным. Она держала записку, которую я ей вернула, в левой руке и размахивала ею, как маленьким флагом.
– Ну уж нет, – быстро сказала я и опустила ее руку. – По крайней мере не сейчас.
– Почему?
Лина вернулась к нам.
– Ты что, хочешь отдать ей записку сейчас? – Она не верила своим ушам. – На глазах у всех?
– Да! – упрямилась Майя.
– Нет, – накрыла я записку рукой.
Все, о чем я могла думать, это какой дурой она себя выставит, если сделает это. Элли откроет записку перед всеми, и все разозлятся на нее за то, что Майя понаписала про Ксимену и Саванну. Правда, это непростительно! Но что еще хуже, они станут смеяться над ней.
– Майя, ты этого не переживешь, – предупредила я. – Ты об этом пожалеешь. Не делай этого.
Я видела, что она сомневается. Майя стояла, нахмурив лоб.
– Ты можешь отдать ей записку в другой раз, – продолжала я, дергая ее за рукав, как иногда меня дергала за рукав Джун. – Когда она будет одна. Ты даже можешь послать ей записку по почте, если захочешь. Но ты не станешь вручать ей ее сейчас, перед всеми. Умоляю тебя. Поверь мне, Майя, это будет социальная катастрофа.
Майя потерла лоб – она никогда не придавала особого значения популярности или социальным катастрофам. Она прекрасно помнит чужие оценки, но совсем не разбирается в отношениях. Конечно, она понимает какие-то базовые вещи, но в ее черно-белом мире дети либо добрые, либо злые. Третьего не дано.
В каком-то смысле это была одна из приятных ее черт. Она может просто подойти к кому-то и считать само собой разумеющимся, что они друзья. Или ни с того ни с сего сделать человеку приятное: например, на прошлой неделе она подарила Ави Пулману брелок с Агли-Доллом.