– Так ты выросла в Мадриде? – спросила я.
Кроме танцев, лошадей и «Отверженных», больше всего на свете я люблю путешествия. Не то чтобы я много путешествовала – мы ездили на Багамы, во Флориду и в Монреаль. Но родители все время говорят о том, что когда-нибудь возьмут нас с сестрой в Европу. И я собираюсь стать профессиональной путешественницей – после того как прославлюсь на Бродвее.
– Ну, я езжу туда на лето, – ответила Ксимена, – только в прошлом году не поехала, потому что осталась на балетный интенсив в Нью-Йорке. Но выросла я не там. Мои родители работают в ООН, и я где только не росла.
Ксимена откусила морковку. Хрум.
– Два года в Риме. А до этого мы жили в Брюсселе. Когда мне было около четырех, мы провели год в Дубае, но я ничего не помню.
– Ого, – сказала Джун.
– Круто, – восхитилась я.
Ксимена постучала морковкой по своему стакану.
– Да, неплохо. Но бывает и трудно. Все время переезжать. И в школе я вечный новичок.
– О да, – с сочувствием вздохнула Джун.
– Я выжила, – саркастично заметила Ксимена. – Я не жалуюсь. – И снова откусила морковку.
– А на скольких языках ты говоришь? – спросила я.
В ответ она подняла три с половиной пальца, рот у нее был занят едой. Проглотив, она объяснила:
– На английском, потому что я всегда ходила в американские школы. На испанском, итальянском. И немного на мандаринском, научилась у бабушки.
– Круто! – сказала я.
– Ты все время говоришь «круто!» – заметила Ксимена.
– Не круто, – ответила я, и она рассмеялась.
Луиза подошла к Ксимене и что-то спросила.
– Луиза спрашивает, что вы хотите на ужин, – перевела Ксимена.
Мы с Джун посмотрели друг на друга.
– Да что угодно, – вежливо ответила Джун. – Пожалуйста, не беспокойтесь.
Луиза удивленно улыбнулась, когда Ксимена перевела ей слова Джун. Затем она протянула руку и ласково потрепала Джун по щеке.
– Ке мучачита эрмоза! – сказала она. И взглянула на меня: – И эста сэ парэсе а уна муньекита.
Ксимена засмеялась:
– Она говорит, что ты очень красивая, Джун. А ты, Шарлотта, похожа на маленькую куколку.
Я посмотрела на Луизу, та кивала и улыбалась.
– Ой! – сказала я. – Да что вы!
И она ушла готовить нам ужин.
– Родители вернутся около восьми. – Ксимена поманила нас рукой.
Она показала нам квартиру – словно из журнала. Все было белое. Диван. Ковер. Даже стол для пинг-понга в гостиной! Я занервничала из-за своей неуклюжести, боясь, что обязательно что-нибудь пролью – за мной такое водилось.
Мы прошли через прихожую в комнату Ксимены – наверное, самую большую комнату, которую я когда-либо видела (а это была даже не главная спальня). Наша общая спальня с Беатрисой была раза в четыре меньше.
Джун вышла на середину комнаты и медленно обернулась кругом, осматривая комнату.
– Окей, эта комната размером с мою гостиную и кухню вместе взятые.
– Ого! – Я подошла к окнам во всю стену. – Отсюда видно Эмпайр-Стейт-билдинг!
– Это самая красивая комната из всех, что я когда-либо видела! – Джун уселась за стол Ксимены.
– Спасибо! – Ксимена кивнула и смущенно окинула комнату взглядом. – Я здесь только с лета, и не то чтобы чувствую себя совсем как дома, но…
Она плюхнулась на кровать.
Джун подкатилась на кресле поближе к доске для записей над столом Ксимены, сплошь покрытой крошечными фотографиями, рисунками и фразами.
– Ой, смотрите, максима мистера Брауна! – Она показала на вырезанную сентябрьскую максиму мистера Брауна.
– Он мой самый любимый учитель, – ответила Ксимена.
– И мой! – обрадовалась я.
– Какая хорошая фотография, где ты с Саванной, – сказала Джун.
Я подошла поближе посмотреть. Среди десятков маленьких фотографий с людьми из жизни Ксимены, большинство которых мы не знали, висели фотографии Ксимены и Саванны, сделанные в фотобудке. А еще Ксимены и Майлза, Саванны и Генри, Элли и Амоса. Сказать по правде, было так странно смотреть на фотографию Элли. Я словно увидела ее совсем в другом свете. Она и правда жила новой жизнью.
– Мне нужно повесить сюда фотки и с вами, – сказала Ксимена.
– Серьезно? – Джун, снова похожая на милую фею, с упреком показала на фотографию на доске. – Ксимена!
До меня не сразу дошло, что ее «серьезно?» не было ответом на слова Ксимены.
– Извини! – Ксимена сделала виноватое лицо.
Сначала я не поняла, в чем проблема – это была просто фотография нашего класса. А потом разглядела желтенький листочек с грустным смайликом на лице Ави.
Ксимена сняла смайлик с фотографии.
– Просто Саванна с народом дурачились, – объяснила она извиняющимся тоном.
– Это почти так же ужасно, как фотошоп мамы Джулиана, – сказала Джун.
– Да это было так давно. Я и забыла, что она тут.
К тому времени я так привыкла к ее ямочке на левой щеке, что уже не путала, когда она шутит и когда говорит серьезно. Мне показалось, что она искренне сожалела.
– Слушай, сказать по правде, Ави клевый.
– Но ты с ним никогда не разговариваешь, – сказала Джун.
– То, что мне с ним не по себе, не значит, что я им не восхищаюсь, – объяснила Ксимена.
Тут мы услышали стук в дверь. Луиза держала на руках маленького мальчика, он явно только что проснулся после дневного сна. Ему было около трех или четырех лет, и он был очень похож на Ксимену – за тем исключением, что у него, очевидно, был синдром Дауна.
– Ола, Эдуардито! – Ксимена лучезарно улыбнулась и протянула руки к младшему брату. Луиза передала его Ксимене.
– Это мои подружки. Мис амигас. Это Шарлотта и Джун. Скажи «привет!» Ди ола!
Ксимена помахала нам рукой Эдуардито, и мы помахали в ответ. Эдуардито, еще сонный, посмотрел на нас, а Ксимена осыпала его лицо поцелуями.
Как мы играли в «правду или действие»
– День, когда я узнала, что мой папа умер, – сказала Джун.
Мы втроем лежали в спальниках на полу в комнате Ксимены. Свет уже погасили, но по всей комнате были развешены новогодние гирлянды в виде перчиков чили, и в темноте комната казалась розовой. Наши пижамы отсвечивали розовым. Наши лица порозовели. Это было идеальное освещение для секретов и разговоров, которые не заведешь при свете дня. Мы играли в «правду или действие», и Джун вытащила карту «правда» с вопросом «Какой день твоей жизни был самым плохим?».
Я чуть было не положила карту обратно, чтобы она вытянула другую, но она, казалось, была не против.
– Я сидела в классе у миссис Боб, когда за мной пришли мама с бабушкой, – тихо продолжала Джун. – Я думала, что они поведут меня к зубному – у меня в то утро выпал зуб. Но когда мы сели в машину, бабушка заплакала. И потом мама сказала мне, что папу убили при исполнении, они только что об этом узнали. «Папа сейчас в раю», – сказала она. И мы просто сидели и плакали в машине. Не могли остановиться, все ревели и ревели.
Пока Джун говорила, она теребила застежку от молнии, не глядя на нас.
– В общем, это был самый ужасный день в моей жизни.
Ксимена покачала головой:
– Даже не могу себе представить, каково это.
– Я тоже, – тихо сказала я.
– Все было как в тумане. – Джун продолжала дергать застежку. – Я совсем не помню его похорон. Вообще. Единственное, что я помню о том дне, – книжка с картинками про динозавров, которую я тогда читала. Там была одна иллюстрация – метеорит проносится через все небо над головами трицератопсов. Помню, что я именно так и думала про смерть папы. Это как вымирание динозавров. Метеор врезается в твое сердце, и все навсегда меняется. Но ты остаешься. И живешь дальше.
Она наконец высвободила застежку и потянула молнию вверх, чтобы застегнуть спальник.
– Ну, в общем…
– Я помню твоего отца, – сказала я.
– Правда? – улыбнулась Джун.
– Он был очень высоким. И с таким глубоким голосом.
Джун радостно кивнула.
– Моя мама говорила, что все мамы считали его красавцем, – сказала я.
Джун широко раскрыла глаза:
– Ого.
Мы опять помолчали несколько секунд. Джун поправила колоды карт.
– Чья очередь?
– Кажется, моя. – Я крутанула стрелку.
Стрелка показала на «правду», и я взяла карту из «правдивой» колоды.
– Ой, как глупо! – И я прочла вслух: – «Какой суперспособностью ты хотела бы обладать и почему?»
– Да нет, это весело! – возразила Джун.
– Конечно же, я хочу летать, – ответила я. – Я могла бы отправиться куда угодно. Носиться вокруг всего мира. Попасть в те места, где жила Ксимена.
– О, а я бы хотела стать невидимкой, – вставила Ксимена.
– Ну уж нет, – ответила я. – Зачем? Чтобы слушать, что обо мне говорят за моей спиной? И убедиться, что все считают меня фальшивкой?
– О нет! – засмеялась Ксимена. – Только не это, опять!
– Я просто тебя дразню, ты же знаешь.
– Знаю, – сказала Ксимена. – Но для протокола: никто не считает тебя фальшивкой.
– Спасибо.
– Просто притворщицей.
– Ха!
– Но ты и правда слишком беспокоишься из-за того, что другие о тебе думают, – добавила Ксимена уже серьезнее.
– Это верно, – так же серьезно ответила я.
– Ладно, твоя очередь, Ксимена, – сказала Джун.
Ксимена крутанула стрелку. Стрелка остановилась на «правде». Она взяла карту, прочитала ее про себя и застонала.
– «Если бы ты могла пойти на свидание с любым мальчиком из твоей школы, кто бы это был?» – вслух прочитала она и закрыла лицо руками.
– Что? Разве не Майлз? – спросила я.
Ксимена смущенно рассмеялась и покачала головой.
– Ничего себе! – хором выпалили мы с Джун. – Кто? Кто? Кто?
Ксимена все еще смеялась. В тусклом свете трудно было разглядеть, но мне показалось, она покраснела.
– Если я вам скажу, то вы тоже должны будете рассказать мне о своих тайных увлечениях! – потребовала она.
– Так нечестно! – отрезала я.
– Нет, честно! – настаивала Ксимена.