– Я имею в виду, да, я бы хотела, чтобы у меня была мама, – продолжила Рори. – Но я не уверена, что чувствовала ее отсутствие так же сильно, как счастье от того, что у меня был папа. Потому что мой папа, он просто обожал нас! Он… ну, он был очень веселым. И мы были центром его мира. У нас было не так много денег, но мы справлялись. Он любил активный отдых – зимой катался на нашем озере на коньках, на санках, плавал. Мы все делали вместе. «Три мушкетера», – Она грустно улыбнулась. – Так он нас называл. Он много работал – он был лучшим шеф-поваром в местном русском ресторане, хотя учился не этому. Он скрипач. Невероятно талантливый. – Она вздохнула, и в ее глазах промелькнула боль. – Но его не взяли в местные оркестры. Я думаю, американцы не ценят классическую музыку так, как восточные европейцы. Однако я часто задавалась вопросом, был ли он разочарован…
– Разочарован?
– Тем, как сложилась его жизнь. Он так и не женился. Не после…
Джиневра ждала продолжения фразы, но его не последовало.
– Не знаю. Мне кажется, у него была настоящая любовь, любовь всей жизни. Однажды он сказал, что его мать говорила, что можно быть с кем-то только в том случае, если ты не можешь без него жить. Мой дедушка, папин отец, скоропостижно скончался, когда папа был маленьким, и его мать больше не вышла замуж. Думаю, она не хотела никем заменять своего мужа. Но я не знаю… я всегда задумывалась…
– Да?
– Вдруг он что-то упустил. Понимаете?
Джиневра почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она положила ручку на стол и попыталась успокоиться, затем сделала большой глоток из бокала. По утрам это был лимончелло[32]. Обычно она умела держать себя в руках, но сейчас ее нервы были на пределе, и ей требовалась более серьезная доза. Переключиться на легкое вино можно и позже.
Существует поговорка: «In vino veritas[33]». Джиневре казалась она смешной и неправильной. В ее случае благодаря вину истина скрывалась. Вино помогало Джиневре выживать – пряча ужасную правду.
С ее главными героинями, конечно, все было иначе. Основной целью Джиневры было добраться до истины. До правды.
Правда может заиграть новыми красками, если преподнести ее под необычным углом. Вот где воображение Джиневры могло пустить корни, а затем расцвести.
Начинать нужно всегда с правды. По крайней мере, с чьей-то правды.
Однако в переводе с итальянского veritá также означает версию. Джиневра знала, что в предстоящих беседах будет рассказана veritá ее и veritá Рори. В конце концов, последняя была здесь, потому что Джиневре нужно было понять ее veritá, прежде чем она раскроет свою.
– О, я забыла! – воскликнула Джиневра, решив не продолжать разговор об Анселе и его первой любви. Его единственной любви. – Мы забыли произнести тост.
– Тост? – удивилась Рори.
– Да. Не важно, ты можешь пить воду. Но я бы хотела произнести тост в первый день, чтобы задать тон всему нашему будущему общению.
– Хорошо, – неуверенно произнесла Рори, поднимая стакан с водой.
Джиневра закрыла глаза.
– За плодотворное партнерство. За то, чтобы истина лилась рекой. За любовь и солнечный свет в Риме. – Когда она открыла глаза, Рори улыбалась своей милой, сияющей улыбкой, от которой Джиневра тоже улыбнулась про себя. – За тебя, Рори. Ты будешь замечательной главной героиней. – Джиневра чувствовала себя странно счастливой и в то же время грустной, испытывая ностальгию. Неожиданные слова сами сорвались с ее языка. – Весь мир – театр, а люди в нем – актеры.
Рори вопросительно посмотрел на Джиневру.
– Шекспир, верно?
– Да, – вздохнула Джиневра. – И поэтому твой отец просто играл свою роль.
Рори вежливо кивнула, и Джиневра поняла, что девушка старается ей потакать. Что для нее Джиневра – причудливая, старая, уродливая дама, болтающая о пустяках. Ей вспомнилось язвительное письмо, которое она однажды получила от читателя, обвинявшего ее в том, что она скрашивает свое «очевидное одиночество», покупая людей в качестве главных героев, чтобы те уделяли ей внимание. По сути, нанимала подругу под предлогом написания истории. Джиневра получала тонны писем от поклонников – сотни писем в неделю, большинство из которых были положительными, если не считать ее последней книги, которую раскритиковали и критики, и читатели. Но наряду с провалом ее последней книги эта старая записка причинила боль, а ее содержание прочно засело в мыслях.
Может быть, в чем-то это и было правдой. Может быть, в данном случае это было особенно верно.
Джиневра чокнулась с Рори бокалом.
– Alla famiglia, – сказала она, делая большой глоток лимончелло.
– За семью? – Рори наморщила нос. – Это так переводится?
– О, да. Именно так мой отец обычно произносил тосты. La famiglia è tutto. Семья – это все. Il sangue non è acqua. Кровь гуще воды. Это очень итальянская поговорка. Это заложено в самом существе итальянцев.
Рори неуверенно кивнула.
– Старая привычка, – сказала Джиневра, понимая, что зашла слишком далеко, и ей нужно было смягчить тон, чтобы не вызвать подозрений. – Хотя главные герои действительно стали моей семьей. Я всегда так говорю.
На самом деле она не всегда так говорила.
Но в случае с Рори Джиневра действительно имела это в виду.
Глава двенадцатая. Рори
Мы с Максом продолжаем путь между Риомаджоре и Манаролой, спускаясь по крутому каменистому склону, который заставляет меня вновь пожалеть о выборе одежды. Каро и Нейт далеко впереди, их даже не заметно с моего нынешнего наблюдательного пункта, отсюда видно лишь панораму волн, клубящихся белой пеной и головокружительно разбивающихся о скалы далеко внизу.
Макс спускается к подножию тропинки, и я осторожно следую за ним. Он протягивает руку, и я хватаю ее, дрожа от высоты, напряжения и все еще ощущая прилив адреналина, вспоминая летящий на меня валун.
– Я держу тебя, – говорит Макс, и это вызывает у меня улыбку. До меня доходит, что мы поменялись детскими ролями – раньше я его держала. И папу тоже.
Папа всегда говорил: «Моя крутая девочка. Мой бульдог. Мой силач». Что-то сжимает мое сердце, скручивает его, как тряпку, когда я вспоминаю, как он называл меня так, и в его голосе слышалась гордость, но, возможно, также и требовательность.
Я улыбаюсь брату, отряхиваю штаны.
– Ты изменился.
– Что ты имеешь в виду?
– Просто… у тебя все получилось. – Я слабо улыбаюсь. – А у меня ничего не вышло.
– Я бы так не сказал, – говорит он беззаботно, но совсем неубедительно.
Мы останавливаемся, чтобы полюбоваться полуостровом с чем-то похожим на руины средневекового замка на дальнем конце и чередой жестяных крыш, расположенных вплотную друг к другу. Орхидеи сливаются с густым кустарником, а огромные яхты стоят на якоре вдоль береговой линии, насколько видно глазу. Тишина между нами затягивается, разрастается; думаю, мы оба предпочли бы, чтобы она поглотила нас. И мы смогли продолжать притворяться, что не было столько лжи. Макс лгал, но папа лгал куда больше.
– Я все еще думаю о Джиневре, – говорит Макс. – Вот скажи, Рор, зачем эта поездка? Почему ты? Она делает это для каждой главной героини, которую нанимает?
Я обдумываю это: сюрприз, экстравагантность. Все эти уловки. Ее записка с обвинением Каро, обед, заказанный в Le Sirenuse после поездки. Все странно и загадочно.
– Ты думаешь, она… – Мои губы начинают выстраивать теорию, опережая мой разум.
– Я не знаю, Рор. Я едва с ней знаком. Просто пару раз общался в Zoom. И наши беседы были немного странными. Но тем не менее, я был рад сделать это для тебя. – Я киваю. – Как ты вообще познакомилась с этой писательницей?
Я вспоминаю, как пять лет назад у меня еще не было собственной передачи, но я была частью команды, которая создавала новую сеть с нуля. Как же здорово было создавать что-то, что должно было оставить след, изменить мир к лучшему! Безумное время, столько энтузиазма, волшебство студии – свет, кураж, когда всего за один день можно подготовиться и взять интервью, а затем создать нечто стоящее. Я всего лишь делала репортажи с места событий и подменяла других ведущих, но я была в восторге, потому что все это было шагом вперед по сравнению с работой на радио. Это происходило наяву – воплощались мечты, к осуществлению которых я стремилась. И Джиневра Экс – нелюдимая писательница, автор бестселлеров – решила дать нам интервью и представить свою последнюю книгу. Это был грандиозный успех – вытащить известную писательницу-затворницу из ее пещеры. Это означало, что мы завоевали престиж, к которому старательно шли, привлекая интересных гостей и таланты, одним из которых была я. Талант. В это невозможно было поверить, и это невероятно тешило мое самолюбие. Каким-то образом именно мне поручили взять интервью у Джиневры, и мы поладили, хотя ее было трудно прощупать. Еще в детстве я заметила, что люди естественным образом раскрываются в моем присутствии и что я хороший слушатель, – оба качества важны для успешного ведущего.
С Джиневрой, однако, было непросто. Она уклонялась от личных вопросов. Она хотела говорить о писательстве, о процессе, о том, как она искала свою музу, даже о моде и дизайне – предметах, которые ее интересовали, хотя ее вкус был откровенно кричащим. Она решительно не хотела рассказывать о своем прошлом или личных мотивах – только о своих главных героинях. Что все равно оказалось захватывающим как для меня, так и для нашей аудитории. Первый эфир имел ошеломляющий успех, за ним последовали другие. Каждый раз, когда Джиневра выпускала новую книгу, я брала за правило приглашать ее к себе вместе с ее главной героиней. Чтобы обсудить, что в романе правда, а что – вымысел, и как ей удается это совместить.
Теперь, однако, я задаюсь вопросом, почему именно я? Почему из многочисленных ведущих, которых она могла выбрать, о