– О боже, не могу поверить, я этого не знала. – Я хихикаю; папа, кажется, сейчас очень доволен. Интересно, могу ли я все-таки спросить его об удочерении?
Наверное, мне следовало сначала обсудить это с Сюзеттой.
– Папа, я…
– Ты в Киргизии? – Папа хмурится. – Будь очень осторожна со своими часами, Рори.
– Моими часами? – Я бросаю взгляд на маленький золотой циферблат на коричневом кожаном ремешке.
Папа подарил их мне, когда я только устроилась на работу репортером, чтобы я всегда выходила в эфир вовремя.
– Они украдут их! – В глазах папы появляется тревога. – Они могут забрать их посреди ночи!
– Я в порядке, папа. Никто не заберет мои часы.
– Нож к твоему горлу! – Он делает режущее движение у своей шеи. – Вот что они сделают. Грабители!
– В этом поезде нет грабителей, – мягко говорю я, хотя в голове проносится ситуация с валуном, как Макс отталкивает меня в сторону. Еще пропавшие книги. Я передергиваю плечами, чтобы избавиться от беспокойства. – Слушай, пап, можно задать тебе вопрос?
Ему требуется несколько секунд, чтобы успокоиться.
– Что угодно. Все что угодно.
Я затаиваю дыхание.
– Ты знаешь женщину по имени Джиневра Экс?
Я как-то упоминала о ней в разговоре с ним, когда навещала его в Мичигане. Я сообщила, что буду работать у известной писательницы, и назвала ее имя. На его лице появилось странное выражение, и он сказал: «Одна хорошая, другая злая. Конечно».
Он явно был сбит с толку. Болтал без умолку, как это с ним иногда бывает. Я попыталась сменить тему, но тут он разволновался и перешел на русский. Я была как на иголках, постаралась перевести его внимание на оленя за окном, бегущего по свежевыпавшему снегу, а потом мы пили горячее какао на кухне, глядя на замерзшее озеро.
В конце концов, он расслабился. Я больше не осмеливалась упоминать ее имя. Я подумала, что это случайный всплеск, ничего существенного. И, к счастью, теперь на лице папы недоумение. Меня охватывает облегчение. Он ее не знает. Я сама напридумывала себе бог весть что.
Но затем он решительно произносит:
– Джиневра Эфрати. – И все же выглядит неуверенным.
– Эфрати? Нет, Джиневра Экс. – У меня сжимается сердце.
Кто такая Джиневра Эфрати? Я перебираю свои воспоминания, анализируя свое прошлое. Это имя имеет какое-то значение или что-то совершенно случайное, что возникло в его мозгу? Мое сердце бьется быстрее, странное ощущение звенит в груди.
Он говорит о Джиневре Экс?
Она моя мать? Вопрос так и вертится у меня на языке. В любой момент он может сорваться. Мне нужно найти книгу; я была так сосредоточена на деле о растрате, что именно оно показалось мне странным. Но теперь я задаюсь вопросом, не намекнула ли Джиневра на мою биологическую мать.
– Джиневра Эфрати, – повторяет папа. – Да. Одна добрая, другая злая. Злая!
Он уже второй раз произносит имя Джиневры Эфрати. И во второй раз возникает непонятная мне ассоциация с добром и злом. Смутное воспоминание пронзает меня.
– Ты говоришь о той истории, которую рассказывал нам на ночь? О сестрах? – Да, теперь я знаю это наверняка: папа имел в виду сказку, которую он рассказывал нам с Максом, когда мы были детьми. Я даже упомянула об этом в моих интервью с Джиневрой – момент, который я хорошо помню, потому что Джиневра перешла от неторопливого, профессионального интервью к более лихорадочному темпу, бросила записывать и стала выпытывать у меня подробности, будто история была чем-то важным. Я не могла припомнить всех деталей, но суть сказки на ночь не забыла.
Папа торжественно кивает.
– Хорошая девочка была красивой. Очень красивой. Это несправедливо! Это никогда не было справедливо. Злая девочка. Она все испортила. Она солгала мне. Я никогда… Я не должен был уходить. Где она? Где?
– Где кто, папа? – Я совершенно сбита с толку, но хочу, чтобы он продолжал говорить. У меня такое чувство, что я на грани понимания чего-то важного.
– Джиневра! – Папа придвигается ближе к камере. – Где она?
– Джиневра Экс в Италии, папа. Я не уверена, что это тот же человек, о котором ты говоришь. Она писательница, с которой я работаю, я тебе говорила.
– Джиневра, где…? – Телефон с грохотом падает на пол, и я слышу, как он выкрикивает что-то неразборчивое.
В кадре появляется Сюзетта и виновато морщится.
– Рори, дорогая, нам пора.
Я часто дышу.
– Но…
– Загляни к нам завтра, милая, – в ее глазах сочувствие, но твердость. Щелчок отбоя – и телефон выпадает у меня из рук. Я смотрю в потолок, пытаясь осмыслить наш разговор. Папа знал Джиневру? Но откуда?
Я вспоминаю его сказку на ночь, пытаюсь воссоздать все детали. В ней рассказывалось о принце, который встречает на берегу озера двух сестер. Одна из них очень красива и рассеянна, а другая очень уродлива и умна. Принц влюблен в прекрасную сестру и прилагает все усилия, чтобы быть с ней. Я всегда требовала у папы – еще, еще! Заливалась смехом над всеми попытками и неудачами принца. Он пересекает заледеневшее озеро на коньках, но падает! Он взбирается на самую высокую гору, но затем слетает с утеса! Он отправляется в путь через пустыню, но, в конце концов, ему не хватает воды! В общем, принц так и не добивается успеха.
Потому что, как говорил папа, некрасивая сестра – это зло, управляющее красивой сестрой. Некрасивая все больше и больше отдаляет красивую от принца. На какое-то время уродливая сестра даже вводит принца в заблуждение, заставляя поверить, что красивая сестра не любит его. В результате и принц, и сестры остаются в одиночестве, потому что в конце концов злая запирает прекрасную в башне и выбрасывает ключ.
Порой взрослые рассказывают детям поистине странные истории. Интересно, помнит ли Макс больше, чем я? Но какое отношение эта история может иметь к Джиневре? Я вспоминаю, как впервые брала у нее интервью. У меня был довольно низкий рейтинг для такого крутого задания. Теперь я задаюсь вопросом, не она ли настояла на моей кандидатуре? Из-за папы?
Я вздрагиваю, потому что если она одна из сестер, то, очевидно, уродливая и злая. Нет, это невозможно. Должно быть другое объяснение. Я не хочу верить, что эта история может быть правдой, что Джиневра со злыми намерениями и отправила нас всех в это путешествие.
Мои пальцы пробегают по раненому колену. Я думаю об обвинении Каро в адрес Джиневры, что она воспользовалась этой поездкой. Это все рекламный ход? Что, если книга даже не закончена, что, если она все еще пишет сценарий, играя нами, как своими марионетками, чтобы развить больше сюжетных линий? Ладно, я признаю, что такая вероятность есть и не могу сбрасывать со счетов предположение Каро о том, что кроме Габриэля, Джиневра подослала в поезд и других людей. Я вспоминаю всех наших попутчиков – веселых жителей Калифорнии, мистера угрюмый Пом-Пон, итальянскую семью, которая, кажется, появляется из-за каждого поворота. Мог ли кто-то из них столкнуть валун или взять книги? Но зачем? Если бы Джиневра выбирала кого-то в качестве своего подельника, она бы выбрала пару или семью?
Я качаю головой, чувствуя, что придумываю монстров под кроватью, которых на самом деле нет. Дело в том, что, несмотря на все это безумие, Джиневра мне нравится. Она всегда мне нравилась. В ней есть что-то простое и доброе. Она способна сострадать. Яркая, уверенная в себе и иногда очень важная, хотя у меня такое чувство, что за всем этим скрывается глубоко укоренившаяся неуверенность. Несколько раз она упоминала о своей сестре Орсоле, которая живет… еще раз, где? В каком-то итальянском городе, не в Риме. Они близнецы, однояйцевые. Думаю, близки.
Джиневра как-то сказала мне, что Орсола прекрасна, просто красавица.
Мне не по себе.
Это не может быть правдой. Я все выдумываю. Откуда папа вообще мог это знать?
И если Джиневра – моя мать, значит ли это, что я не совсем приемная дочь? Что у нее были какие-то отношения с папой? И зачем ей сообщать мне потрясающую информацию о том, что я приемная, но лгать о своей роли во всем этом? Зачем она отправила меня в это путешествие с таким количеством инструкций, с таким количеством странных декораций?
Как будто я все еще ее главная героиня.
Я могу сойти с поезда прямо сейчас, напоминаю я себе. Никто – даже знаменитая Джиневра Экс – не сможет удержать меня на борту, если я еду в этом сумасшедшем поезде против своей воли. Мой взгляд устремлен в окно, на внешний мир, который сейчас кажется далеким, недосягаемым. Моя жизнь сузилась до этой коробки на колесах и людей, которые в ней находятся. Этот роскошный поезд начинает казаться мне позолоченной клеткой. Это прекрасно, и одновременно вызывает клаустрофобию…
Но я не хочу уезжать. Я могу признаться в этом самой себе. Макс, Нейт, Каро и даже Габриэль. Так много незаконченных дел. Я понимаю, что мне нужно увидеть, чем все это закончится. Есть истории, которые нельзя прерывать на середине.
Но мне нужно вернуть себе контроль над своей жизнью и над этой поездкой. У меня так много вопросов, и я задала их Джиневре, но пока она не ответила. Завтра мы будем в Риме, и я навещу ее. Если понадобится, я устрою засаду в ее квартире. Она не сможет избежать встречи со мной. С меня хватит!
Мне нужны ответы. И еще один экземпляр книги. Я потираю лоб руками, чувствуя себя абсолютно сбитой с толку. Мне жаль, что я не могу обсудить это со своим братом, с моей бывшей любовью, с моей лучшей подругой, но сейчас я никому не могу полностью доверять.
Мне следовало бы помедитировать, но у меня нет желания. Дело в том, что медитировать легче, когда твой разум не занят решением проблем. На ретрите у меня было так много моментов перерождения, когда я думала: «Почему не все на земле делают это? Если бы люди узнали о существовании ретритов безмолвной медитации, вся фармацевтическая ниша успокоительных рухнула бы». Я чувствовала себя Далай-ламой младшим, стремящимся распространять повсюду убеждение, что можно, ничего не делая, испытать величайшее наслаждение и блаженство. Если бы только люди об этом знали, мы бы легко достигли мира во всем мире.