Я представляла, как учу людей жизненной мудрости: «Вы сами выбираете, что вам чувствовать. Вы можете принять решение испытывать лишь радость и наблюдать за всеми чудесами вокруг вас».
Но теперь, когда я вернулась в реальный мир, все это выглядит глупо. Я сталкиваюсь с реальными проблемами, которых не могу избежать. Я не могу просто смотреть в окно на деревья и ждать, когда все само разрешится.
Папа сказал бы: «Нет ничего, что нельзя было бы вылечить прогулкой». Если Макс и я ссорились, он выставлял обоих за дверь. «Надо прогуляться, чтобы снова улыбаться». Я скучаю по глупым стишкам папы и его оптимизму в отношении того, что все наладится. Я представляю, как его сильные руки обнимают меня, но меня поражает печальное осознание, что я создаю вокруг него ореол всемогущества, который не совсем оправдан. Его руки никогда не были сильными и не обещали защитить меня от всего. Внезапно я с тоской понимаю, что каким бы замечательным папа ни был, он никогда не обещал оградить меня от жизненных невзгод. Он хотел, чтобы я научилась прыгать в воду и выживать одна, прежде чем окажусь в его объятиях. Ему пришлось так много пережить в детстве и юности, что он хотел, чтобы мы с Максом тоже были способны сделать это. Сами по себе. Потому что, в конце концов, ты всегда сам по себе.
Я помню случаи – много раз, – когда папа внезапно разражался слезами. Я никогда не понимала, что его провоцирует, часто это были обычные вещи – сирена скорой помощи, первый снегопад. Объясняя причину своих слез, он говорил мне: «Они все ушли», и я догадывалась, что он думал о людях, которых любил до меня, – о матери, отце и женщине, которую я считала своей матерью. «Но у меня есть ты и Макс», – повторял он. Я знала, что он говорит искренне, но одновременно задавалась вопросом, не попытка ли это убедить себя.
Ужин будет только через несколько часов, а поезд отправляется в полночь.
Я приму душ, переоденусь, а потом отправлюсь на прогулку, чтобы зарядиться новой энергией. Я призываю на помощь папину смелость, напоминаю себе, через что он прошел, об этой новой истории с поездом в Киргизию.
По крайней мере, никто не продает мои вещи за водку. Хотя даже несмотря на то, что Джиневра заплатила мне достаточно, чтобы продержаться какое-то время, я не чувствую себя обеспеченной. Пока я не найду другую работу, больше никаких поступлений не будет, и эта мысль царапается где-то внутри меня, напоминая о моем безденежном детстве.
Оказывается, пережить роскошное путешествие в «Восточном экспрессе» будет несколько сложнее, чем я предполагала.
Глава семнадцатая. Рори
Я уже собираюсь выйти из поезда, когда останавливаюсь и решаю сделать небольшой крюк. Я стремительно подхожу к купе 214 – купе Каро – и стучу в дверь. Никто не отвечает. Я стучу снова.
Тишина.
На это я и надеялась. Готова поспорить на что угодно, что подруга уехала в город за покупками.
Я действительно собираюсь это сделать? Я прохаживаюсь мимо двери, когда появляется женщина с роскошными седыми волосами до талии, в бежевом шелковом плаще-пыльнике в пол. Она идет, вопросительно глядя на меня. Я улыбаюсь, затем смотрю на часы, надеясь, что она не сочтет меня подозрительной. Я же не делаю ничего плохого. Пока что.
После того как она уходит, я спешу по коридору, через соединительный отсек обратно к своему люксу, и нахожу Марко там, где оставила, на бдительном посту возле моей комнаты.
– Марко!
Его лицо озаряется при моем появлении.
– Sì, signorina[44]? Я думал, вы вышли прогуляться. Вы что-то забыли? Вам нужен стакан воды?
Если мне предложат еще воды, я, скорее всего, уплыву.
– Нет, я ничего не забыла. Я обнаружила… Ну, моя подруга Кэролайн. Ты ее знаешь? Она из нашей компании.
– Да, конечно. Синьорина Кэролайн… – Марко заглядывает в айпад. – Купе 214.
– Точно. Только ее сейчас там нет, а у нее осталось кое-что из моих вещей.
– Кое-что? – Добрые темные глаза Марко неуверенно мерцают.
– Моя тушь. – Это банальное заявление вырывается у меня само собой.
– Тушь? Тушь… для ресниц?
– Ну… да. Я одолжила ее Кэролайн, и теперь она у нее в купе, и я забыла забрать ее…
Я надеюсь, что он такой же, как девяносто девять и девять десятых процента мужчин, и не заметит, что мои ресницы уже накрашены.
– А вам нужна эта… тушь?
– Да! Я планирую съездить в город, но сначала мне очень хочется подкрасить ресницы. Не могли бы вы по-быстрому впустить меня в купе Кэролайн?
Марко открывает рот, затем снова закрывает его. Тушь для ресниц – это так чертовски глупо, что я мысленно ругаю себя. Неужели нельзя было придумать ничего (что угодно!) более срочного? Он, вероятно, собирается сказать, что должен посоветоваться со своим начальством или что на самом деле он знает, где Каро, и немедленно проводит меня туда. Но к моему облегчению, он говорит:
– Я правда не должен этого делать, но вы важный гость. Я верю, что вам очень нужна эта… тушь для ресниц. И что синьорина Кэролайн не стала бы возражать.
– Да, – заверяю я его. – Конечно не стала бы. – Я краснею от такой гнусной лжи.
Марко кивает. Он роется в кармане с нехарактерной для него неуклюжестью – очевидно, он предпочел бы принести мне блюдо с экзотическими фруктами. Он ведет меня по коридору, когда мне приходит в голову, что Каро может в любой момент объявиться. Она сразу раскусит мою ложь.
Но, к счастью, Каро не прячется за углом. Мы доходим до двести четырнадцатого купе, Марко достает ключ, и через несколько мгновений дверь со щелчком открывается. Я проскальзываю внутрь, рассыпаясь в благодарностях. Закрываю дверь, замираю, глядя в замочную скважину и обнаруживаю, что Марко продолжает стоять на страже.
Я приоткрываю дверь и выглядываю.
– Вам не нужно ждать. Я быстро.
– Оу. Хм-м… – Он выглядит смущенным, но, учитывая, что в этом поезде клиент всегда безусловно прав, он в конце концов идет по коридору, с сомнением оглядываясь.
Когда Марко исчезает из виду, я ныряю обратно, закрываю дверь и перевожу дыхание. Затем осматриваю помещение. Оно опрятное и гораздо меньше моего – темно-синяя банкетка у окна, которая вечером превращается в двуспальную кровать. На столешнице нет ни солнцезащитных очков, ни стоящего не на своем месте пульта дистанционного управления. Неудивительно, ведь Каро проявляет армейское внимание к деталям и порядку. Это всегда радовало папу, и он в шутку называл ее самой «советской» из своих детей. Ее пластиковый кремовый чемодан лежит на откидной подставке застегнутый на молнию. Я виновато расстегиваю его, откидываю верх и обнаруживаю аккуратно сложенные кружевные бюстгальтер и трусики цвета лаванды. Я улыбаюсь. Никто так не любит роскошное белье в тон, как Каро.
Ладно, пора продолжить поиск. Я роюсь в ее чемодане и натыкаюсь на несколько потрясающих вещей: сумку Celine через плечо, блестящие туфли на каблуках цвета лаванды и голубое трикотажное платье с вырезом. Я разглядываю этикетку – Staud. То есть около четырехста баксов за несколько ярдов ткани. Полагаю, Каро может позволить себе все эти вещи на зарплату в Hippoheal, в конце концов, она никогда особо не экономила. Но я не могу отделаться от мысли, что все ее новые дизайнерские вещи могли быть куплены на украденные у компании деньги, как утверждала Джиневра.
Я быстро заканчиваю разбирать чемодан Каро. Вердикт: книг нет. Я заглядываю под банкетку. Ничего, ни пылинки. Я снова оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, что упустила. Здесь нет ванной, в которой можно было бы продолжить поиски. Для обычных пассажиров есть общая ванная в конце коридора. Ага. Я замечаю ручку на стене у окна, наполовину скрытую прозрачными шторами. Я нетерпеливо пересекаю комнату и открываю то, что оказывается крошечным шкафом, который можно назвать гардеробной в самом лучшем смысле этого слова. На трех неглубоких полках лежат только халат, несколько идеально свернутых полотенец. Здесь нет даже вешалки.
Я закрываю шкаф, в два шага пересекаю помещение и плюхаюсь на банкетку. Я действительно думала, что это Каро украла книги. Обвинения в растрате – должно быть, в книге был какой-то намек. Скорее всего именно это меня обеспокоило. Каро, вероятно, прочитала что-то, что могло бы выдать ее. Она испугалась, что Макс расшифрует послание. Кроме того, она всю поездку вела себя странно. Например, предложила мне свое кольцо от Cartier – она щедра, но не было ли это перебором, жестом, подстегнутым чувством вины? Но если Каро забрала книги, то где они? Должно быть, она их выбросила. Если только я не ошибаюсь… Если только я не взяла неправильный след… Что-то еще беспокоит меня из того, что я успела прочитать, что-то, чего я никак не могу вспомнить.
Я перебираю и отбрасываю другие варианты, когда внезапно слышу щелчок и с ужасом наблюдаю, как дверная ручка поворачивается.
Черт. Черт. Черт. Черт. Черт.
– Рор! – Не успеваю я сделать следующий вдох, как в дверях появляется Каро. – Что за… Рори! – Она оглядывается, как будто думает, что ее разыгрывают, затем переводит взгляд на меня, смущенная, с неестественно розовыми щеками. – Что… что ты…
– Я хотела платье! Хотела одолжить платье. – Я натягиваю на лицо улыбку, надеясь, что она выглядит искренней. – Я собираюсь в город и подумала, что могла бы одолжить одно из твоих.
– Ты уже в платье, – категорично заявляет она.
Я опускаю взгляд и понимаю, что да, я действительно переоделась. Когда вновь смотрю на Каро, ожидая, что она уличит меня в откровенной лжи, обнаруживаю, что ее взгляд блуждает по комнате, как будто она пытается найти невидимые следы того, чем я занималась.
– Мне так надоели мои платья, потому что уже несколько месяцев живу с одним чемоданом. Твои просто потрясающие, – лепечу я. – Мне нравится это новое синее трикотажное платье. – Я слишком поздно осознаю, что только что проболталась, что заглянула в ее багаж.