– Ты открывала мой чемодан?!
– Мне нужно было… найти платье!
– Точно. – Она задумчиво склоняет голову набок, ее лицо непроницаемо, волосы необычно взъерошены.
– Да. – Я снова улыбаюсь, но не уверена, что это у меня хорошо получается. – Откуда ты?
– Прямо сейчас? Ниоткуда. Ходила за кофе. У меня нет стюарда, который принес бы его мне.
– О-о. – Она выпила чашки три эспрессо за обедом, пока остальные пили алкоголь. Но, думаю, ее объяснение правдоподобно. Как и я, она фанат кофеина. И все же, выпив еще один эспрессо, она должна была бы взбодриться, но она явно не в настроении. Она правда пила кофе? – Что ж, ты всегда можешь воспользоваться услугами моего, – наконец говорю я.
– Не думаю, что это так работает. – Ее лицо немного смягчается, и она вздыхает.
Она встречается со мной взглядом и почти выдавливает улыбку.
– Хочешь поехать со мной в город? – спрашиваю я. – Я собираюсь прогуляться.
– Что? О нет. Нет, спасибо. Я останусь здесь. Я устала от долгой сегодняшней прогулки, понимаешь?
– Ладно. Ну отдыхай. Увидимся за ужином.
Это странно. Очень странно. Она не хочет вместе отправиться за покупками! Она, должно быть, подозревает, что я что-то вынюхиваю. В нашем разговоре так много недосказанности. Такое стойкое ощущение, что мы обе чего-то не договариваем.
– Так тебе нужно платье? – наконец произносит Каро.
– Да, пожалуйста.
В скором времени я облачаюсь в голубое платье с вырезом, которое без сомнения сексуально смотрится на Каро, но на мне – определенно нет. Подруга намного выше меня, поэтому платье доходит мне до лодыжек, а не до середины икр, как следовало бы, а мои сиськи выглядят обвисшими, не образуя в вырезе соблазнительную ложбинку. Я мельком замечаю свое отражение в зеркале и понимаю, что выгляжу как ребенок, наряженный во взрослую одежду. Но это было лучшее из предложенного, и я не могла от него отказаться.
Я сразу вспомнила, почему никогда не беру у Каро одежду, только аксессуары – потому что у нас совершенно разные пропорции. Чтобы мы обе не успели признать, что в своем я выглядела намного лучше, а это означало бы, что платье в качестве оправдания моего присутствия в ее купе весьма сомнительно, я резко направляюсь к двери.
– Увидимся за ужином, – говорю я. – И спасибо за платье. Я оставлю свое здесь и заберу позже, хорошо?
Она открывает дверь и слегка улыбается.
– Конечно. Мы встречаемся, чтобы сесть в катер в семь, да?
– Да.
Я выхожу в коридор и поворачиваюсь, мой взгляд натыкается на сумку Каро, перекинутую через плечо… и на безошибочно узнаваемый предмет, лежащий на самом верху. Дверь захлопывается, но я успеваю его заметить. И даже успеваю разглядеть, что на обложке только название и указание на то, что это рукопись в переплете.
Книги взяла Каро! Без сомнения. Это «Домик на озере».
– Каро! – Я стучу в дверь кулаком.
– Секундочку, – раздается ее голос. Но дверь остается закрытой.
Я стучу снова.
– Открой! Нам нужно поговорить!
Мужчина все в том же щегольском берете с помпоном неторопливо проходит мимо. Я отодвигаюсь в сторону, освобождая ему путь. Его напряженное лицо и невнятные эпитеты, как всегда, выдают его неприязнь ко мне и моей новообретенной склонности к публичным выступлениям.
Каро приоткрывает дверь и выглядывает наружу.
– Ты что-то забыла?
– «Домик на озере»! Я только что увидела его в твоей сумке. Я знаю, что ты взяла рукописи, Каро. Зачем ты это сделала?
– Что я взяла?! – Она выглядит искренне удивленной.
– Книги. Те, что пропали на пляже. Единственные существующие на данный момент четыре экземпляра, по крайней мере, в этом поезде.
На ее лице написано полное безразличие.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я не брала их.
– Я только что видела одну, – спокойно отвечаю я. – В твоей сумке.
– В моей сумке? В этой? – Каро просовывает мне сумку от Gucci, поворачивая ее боком, чтобы она пролезла в просвет, на который она приоткрыла дверь. – Где? Покажи мне, где ты ее увидела.
Я заглядываю внутрь, но книги там явно нет, она исчезла. Я пытаюсь открыть дверь бедром, чтобы проскользнуть внутрь, но хватка Каро крепка и непоколебима.
– Ты, очевидно, спрятала ее.
– Рор, я устала. – Ее голос добрый, но твердый. – Я не знаю, что тебе показалось, но ты ошибаешься. Ты хочешь вернуть книгу – я понимаю. Уверена, что Джиневра или Габриэль достанут тебе другой экземпляр через два дня, когда мы сойдем с поезда. Но ты выдумываешь то, чего нет на самом деле. Книг у меня нет.
– Они у тебя! – Я дрожу, пораженная ее невозмутимой ложью. – Я знаю, что у тебя!
– У меня их нет. – И тут, к моему изумлению, Каро отрывает мои пальцы от двери и захлопывает ее у меня перед носом.
Глава восемнадцатая. Джиневра
За месяц до этого
Третий день беседы, день, когда на идеальной поверхности обычно начинают проявляться трещины.
День первый, как правило, бывает таким: «Мое детство было довольно безоблачным. Обычным».
Или же таким: «О Боже, мои родители были сумасшедшими». За этим следовало описание событий и разнообразного хаоса. Предложения выплескивались стремительно и путано, и Джиневра, замечавшая это, бормотала успокаивающие слова и искала золото среди меди.
Джиневра знала: важно обнаружить все самое вкусное. Необходимо задавать вопросы под разными углами. Но только в нужное время и правильным образом. Piano, piano. Джиневра была невероятно терпелива. И как правило, она удивительно хорошо умела подбирать главных героев, с богатым внутренним миром, ей лишь стоило попросить их очистить луковицу от кожуры. У Джиневры не было недостатка в предложениях на роль главных персонажей. Тысячи потенциальных главных героинь присылали письма и мейлы по электронной почте, умоляя выбрать их. Засыпали ее эсэмэс. Отправляли ее менеджеру цветы и письма, в которых рассказывали безумные истории, описывали свои причуды и темные мысли.
Но выбор главного героя – это целое искусство. Нужно было найти кого-то эмоционально стабильного, способного к глубокому пониманию и рефлексии, способного осознать свои оплошности, но при этом обладающего врожденной уверенностью в себе. Читатели не хотят видеть слабого, ненавидящего себя персонажа.
Джиневра признавала, что у нее не получилось с последней главной героиней, но Рори должна была нивелировать эту оплошность – вне всяких сомнений. Никогда еще главная героиня не была такой интересной.
– Расскажи мне больше о своем отце, – попросила Джиневра, не в силах сдержать вздох, вырвавшийся у нее после этой фразы, которая уже некоторое время вертелась в голове, требуя выхода.
Дневной свет струился из широких окон, выходящих на Via Borgognona, Испанскую лестницу, отель d’Inghilterra и палаццо Торлония. Джиневре нравился этот вид, нравилось наблюдать за палаццо, мягко освещенным в ночи, за нарядными людьми, суетящимися внизу, за бесшабашными подростками на мопедах. В этом было нечто безопасное – наблюдать за жизнью, но не принимать в ней непосредственного участия.
– Очевидно, что твой отец ключевой персонаж твоей истории. Мне важно получить представление о нем, о том, какая у него была жизнь, потому что эта книга не только о тебе. Она обо всех, кто сформировал тебя и сыграл важную роль в твоей жизни. Не обязательно начинать с самого начала. Можно, например, начать с истории, которую он рассказал тебе о своей жизни и которая по-настоящему тебе запомнилась.
Рори разломила одно из пиццелли[45], которые Джиневра выложила на пестрое блюдо, купленное давным-давно на Капри. Джиневра сделала мысленную пометку: «уточнить про пиццелли». Ей нравилось, когда ее главные герои чувствовали себя комфортно, когда их любимые вещи были под рукой.
– Папа мало рассказывал о своем прошлом. Я знаю, что у него была очень тяжелая жизнь. Он говорил, что Советский Союз был жестоким местом, особенно для евреев. Мне трудно представлять его ребенком, потерявшим отца, которому не хватало еды. Он начал заниматься разведением кроликов, когда ему не было и девяти, просто чтобы иметь возможность есть мясо и продавать шкурки. Его мать смешивала картошку с опилками, чтобы придать ей объем. Жаль, что я не расспросила его об этом подробнее. Я действительно хотела бы…
Джиневра видела, что Рори, обладающая невероятной чуткостью, сильно проникалась болезненными моментами жизни отца.
– Мы можем поговорить о детстве твоего отца позже, – мягко сказала Джиневра. – Но сейчас мне хотелось бы понять, как он покинул Советский Союз? Как он выбрался?
– А-а. – Рори выпрямилась, придя в себя. – Он был отказником, вы знаете, что это такое?
– Нет, – солгала Джиневра.
Рори кивнула.
– В Советском Союзе евреи подвергались дискриминации. В паспорте моего отца не было написано, что он украинец, там было написано, что он еврей. Но ему не разрешалось исповедовать свою религию. Евреев не допускали в лучшие университеты. Из-за национальности его избивали и в детстве, и в армии. – Рори поморщилась, и Джиневра тоже. Не только из-за Анселя, но из-за своего отца Доменико, пережившего Холокост.
– Но ближе к тридцати годам его жизнь наладилась. Он закончил консерваторию, был скрипачом в Московском симфоническом оркестре и посылал приличные деньги своей маме на Украину. Он часто навещал ее. Но потом у нее внезапно случился инсульт, и она умерла. Его не было рядом, и он ужасно страдал от чувства вины. После того как она ушла, он почувствовал, что его там ничего не держит и задумался о том, как выбраться из страны. Тогда что-то произошло… В конце семидесятых приняли какой-то новый закон. Я забыла, какой именно…
– Хельсинкские соглашения, – подсказала Джиневра. – Я изучаю историю, – объяснила она, хотя знала об этом по другой причине. – Запад, наконец, признал нерушимость границ, установленных в Европе после Второй мировой войны. Таким образом, они больше не оспаривали контроль Советского Союза над оккупированными восточноевропейскими странами. В свою очередь, Советский Союз обязался разрешить воссоединение семей.