– Наверное. – Я открываю бумажник и роюсь в нем в поисках монетки. Макс и наш гид наблюдают за мной.
Желание приходит ко мне. Я взмахом руки отправляю его Богу вместе с монеткой. Она улетает далеко, почти к статуям цвета слоновой кости, возвышающимся над чашей фонтана. Я почти довольна собой.
– Что ты загадала? – спрашивает Макс, когда мы поворачиваемся, чтобы уйти, пробираясь сквозь группу американских туристов, которых легко узнать по ослепительно белым кроссовкам и футболкам с надписями «Италия» и «Рим».
– Что-нибудь полезное? – Голос Макса не добрый, но и не злой – просто нейтральный, пресный, как овощной бульон. Хотя я знаю, что внутри он испытывает бурю эмоций, но пока держит их при себе.
Я подумываю о том, чтобы открыть ему свое желание, выложить все на стол, начать откровенный разговор, который нам, в конце концов, необходим. Но потом трушу.
Вместо этого я тихо говорю:
– Я пожелала исправить то, что, вероятно, не способен исправить даже Бог.
Глава двадцать восьмая. Рори
Колизей, как обычно, переполнен, но я слышу, как экскурсовод бодро заявляет, что до пандемии народу было еще больше. Макс не отвечает на мой звонок, но я не собираюсь набирать Каро. Брат сказал, что они на верхнем уровне, но потом перестал отвечать. Мгновение я колеблюсь, удивляюсь, почему я вообще здесь, почему я добровольно решила провести время с Каро. Но нет, на самом деле, я хочу увидеть Макса и рассказать ему о том, что обнаружила. Эти находки могут очень сильно впечатлить его.
На той фотографии была Сандра Левенштейн.
Должно быть, это Орсола, сестра-близнец Джиневры. Та, что живет в Позитано, где завтра для всех нас запланировано необычное свидание за ланчем. Красивая и добрая сестра из папиной сказки. Хотя непонятно, почему Джиневра так ненавидит собственную сестру, что держит в своем кабинете ее фотографию с крестиком на лице?
Что все это значит?
Мне нужен мой брат – мой спасательный круг в этом странном, запутанном путешествии.
К счастью, благодаря предварительному билету от Джиневры и индивидуальной экскурсии, я могу не стоять в очереди, а Макс и Каро есть у меня в приложении «Найди моих друзей». Я следую за точкой Макса, не задерживаясь на огромной арене, уходящей под землю, где перед боем собирались гладиаторы, рабы и животные. Я уже была на этой экскурсии в свою первую неделю в Риме. Я была убита горем из-за Нейта, боялась искать новую работу после завершения роли главной героини. Но все же я была более-менее оптимистична и жизнь имела относительный смысл. Теперь этот смысл исчез.
Я проталкиваюсь мимо небольших групп, в мои мысли проникают голоса многочисленных гидов, рассказывающих о Колизее, оживляющих его.
Джиневра Экс. Крест на лице своей сестры.
Такая черствая. Такая… странная.
Красивая сестра – добрая. Уродливая сестра – злая!
«Арена могла вместить одновременно пятьдесят тысяч человек…»
Орсола – моя мать? Она и мать Макса тоже?
Как папа вообще узнал о сестрах?
«Самый большой и сложный амфитеатр древнего мира…»
Джиневра знала обо мне и Максе все. Она наблюдала за нашим взрослением издалека.
Откуда у нее все эти сведения о нашей жизни?
Зачем она собрала нас всех в этом поезде? Из злых побуждений? Или из добрых?
«Построен при императоре Веспасиане в 72 году нашей эры…»
Каро и Нейт…
Тяжело дыша, я поднимаюсь по каменным ступеням, проталкиваясь мимо медленно идущей пары. Я поворачиваю направо, чтобы проследить за точкой Макса, которая все еще мигает на том же месте. На верхнем ярусе гораздо меньше людей, в основном это VIP-персоны, но я спешу вперед, пока внезапно не ударяюсь боком о каменную стену.
– Scusi, scusi! – Это та русская пара из поезда. Девушка уткнулась в путеводитель. Я потираю ноющее плечо, когда они беспечно проходят мимо. Боже, могу ли я прожить несколько часов без этих людей из поезда?
Затем я прохожу мимо выставочных стендов, мимо туристов из Северной Европы, ориентирующихся благодаря аудиогидам. Я замедляю шаг. Зачем я так спешу? Почему я вообще в Колизее. Мне не нужно – или вернее я не хочу – встречаться с Каро сейчас. Странно, что три месяца разлуки – самая долгая разлука с тех пор, как мы познакомились в детстве, – разрушили нашу дружбу. За это время она стала другим человеком? Или я? Все, что я знаю, это то, что мы все больше и больше отдаляемся…
Я здесь из-за Макса. Ему было ничуть не легче, когда он узнал о Каро и Нейте, и это ничуть не меньшее предательство по отношению к моему брату. И, наверное, я пришла в Колизей и ради себя самой. Мне нужно довериться брату, высказать все, что у меня в голове.
Я снова набираю номер Макса, но звонок переадресовывается на голосовую почту. Я оглядываюсь кругом, перед моим взором мелькают бетон, травертин и мрамор. Где же они?
Мое внимание отвлекает пожилой мужчина, который, опираясь на трость, рассказывает о событиях, приведших к строительству Колизея.
– Дворец Нерона, – говорит он, – располагался именно здесь. Когда Веспасиан пришел к власти, его решение построить здесь Колизей можно было расценить как жест, направленный на то, чтобы вернуть народу часть города, которую присвоил Нерон.
– Нерон был дискредитирован в конце своей жизни, не так ли? – спрашивает вежливый мужчина лет пятидесяти пяти, из тех, кого вы всегда видите рядом с гидом, и который задает вопросы не столько для того, чтобы получить ответы, сколько для того, чтобы услышать, как интеллигентно звучит его голос.
– Да. Очень даже. Он убил своего сводного брата, свою первую жену, ее сестру, а затем убил и новую жену. Он устранил всех, кто, по его мнению, был против него. Люди возложили на него ответственность за великий пожар в 64 году нашей эры, и ситуация начала меняться. В конце концов сенат объявил его врагом и приказал казнить. Нерон пытался подкупить офицеров преторианской гвардии, чтобы они помогли ему, но…
– В итоге он покончил с собой, не так ли? – спрашивает нетерпеливый турист.
Гид кивает.
– Да. Но Нерон этого не хотел. Его инстинкт жить был силен. Один из преторианских гвардейцев спросил Нерона, так ли это ужасно – умереть?
– Так ли это ужасно – умереть? – вторит ему турист. – Ну…
Я не останавливаюсь, не хочу быть свидетелем его самолюбования. По моим рукам бегут мурашки.
Я проталкиваюсь сквозь толпу и, наконец выбравшись из нее, замечаю Макса и Каро. Только они вдвоем – гида нигде не видно. Неудивительно, что я не смогла найти их. Они, окруженные сигнальной лентой, находятся в огороженном для реконструкции углу. Каро стоит на карнизе, а Макс в нескольких футах позади нее.
Их там явно не должно быть. Как они вообще туда забрались?
Я осматриваю местность в поисках точки доступа, понимая, что нужно преодолеть барьер. Я начинаю двигаться в их сторону, чувствуя, как странный страх скручивает мой желудок. Каро стоит под аркой, прислонившись к колонне, близко к краю. Так близко, что если она отойдет чуть дальше…
– Ребята! – Я кричу, но я все еще слишком далеко, и мой голос, отражаясь от стен арены, не долетает до них. – Макс! Каро! – Они оба стоят лицом к улице, спиной ко мне, так что мне не видно, что они обсуждают, но что-то в их позе странное. Что-то в этой сцене, в том, что они находятся в этом отгороженном пространстве, в неестественном языке их тел кажется мне пугающим. Внезапно Каро оборачивается через плечо, снова смотрит на Макса, и я вздрагиваю от того, как искажается выражение ее лица, а в глазах появляется боль.
Макс протягивает руку к Каро, но она не отступает от края. На самом деле, кажется, что она почти подается вперед.
Я бросаюсь бежать.
– Каро! – кричу я.
Глава двадцать девятая. Макс
Каро не говорит, только трясется всем телом, пока мы не сажаем ее обратно в поезд.
Ее купе крошечное, не то что номер люкс, как у меня и Рори. Здесь недостаточно места, чтобы поставить банкетку, стол и кровать одновременно. Поэтому двое проводников приступают к процессу, который обычно проводится во время ужина: превращению банкетки в кровать. Я остаюсь с Каро, а Рори идет за доктором. Как только кровать установлена, Каро закутывается в широкий темно-синий халат из жаккардовой ткани с тиснением от «Восточного экспресса». Она натягивает капюшон на голову, теперь она похожа на члена одного из элитных университетских тайных обществ. Затем забирается на кровать, сворачивается калачиком и поворачивается лицом к окну.
Появляется доктор, и мы с Рори теснимся, чтобы ему было удобнее. Доктор просит Каро снять капюшон, затем засовывает свой стетоскоп под халат. Наконец он заявляет, что с ней все в порядке, fisicamente.
– Физически, – переводит Габриэле из коридора, так как втиснуться в купе нет возможности. Он только что пришел, полагаю, его вызвала Рори. Или же Джиневра снимает нас скрытой камерой. Меня бы это не удивило, учитывая, что Рори вкратце рассказала мне в такси.
О ящике, полном информации о нашем детстве. Это странно.
Более того. Жутковато.
– Это, без сомнения, была паническая атака. Ее следует в дальнейшем показать, – врач указывает на свою голову, – психотерапевту.
– Нет! – Это первое слово Каро с тех пор, как мы с Рори помогли ей спуститься с арки, с головокружительной высоты над площадью Пьяцца. – Никакого психотерапевта. Нет. Я в порядке. Я не пыталась… что-то с собой сделать! Мне просто нужно было побыть одной. Я не могла дышать в толпе, было жарко. Это действительно была паническая атака. Пожалуйста, не стоит придавать большого значения. Вы все можете оставить меня в покое. Мне просто нужно немного отдохнуть.
– Но, Каро. – Рори садится на кровать. Боже, Рори – лучшая. Все еще такая заботливая, подавила свой гнев – вполне законный гнев. – Ты была так близка к краю. Ты почти…
– Я в порядке. Честно. Я устала, и мне просто было жарко… мне нужно было побыть одной. Там было чересчур много людей, и я п