Я сжимаю нож в ладони и вспоминаю историю из книги Джиневры.
Как Рори с ножом защищала меня от хулиганов в школе. Моя сестра, учившаяся в четвертом классе, набралась храбрости и пригрозила ножом на мальчишек на голову выше ее. Эта история придала мне сил. Заставила меня вспомнить, что я больше не слабак.
Мое сердце бешено колотится, когда я прижимаю Каро к себе.
– Черт, Каро! – Я слышу свой крик, но бессилен остановить его. Остановить все, что последует за этим. – Почему ты отвернулась от меня? Я действительно любил тебя! Это безумие. Я думал, что мне будет легче, когда узнал, что ты переспала с Нейтом. Но легче не стало. Я все еще чертовски люблю тебя! Но… Этого недостаточно. Теперь ты понимаешь это, не так ли, Каро? Того факта, что я люблю тебя, уже недостаточно. – Я качаю головой, потому что это действительно поражает воображение. По крайней мере, мое. Как две вещи могут быть правдой одновременно: я очень сильно люблю ее и в то же время очень хочу, чтобы она умерла.
Глава тридцать восьмая. Рори
Я собираюсь выключить лампу и отложить в сторону эту сумасшедшую книгу, в которой написано обо мне.
Признаю свое поражение. Потому что я перечитала больше половины очень внимательно и до сих пор не имею ни малейшего представления о том, что меня мучает. Я вымотана до предела. Но нет. Я беру колу из холодильника и укрепляюсь в своей решимости. Я – Аронова. Я не из тех, кто легко сдается, особенно когда я действительно чего-то хочу. Поэтому я накачиваюсь кофеином и продолжаю читать, и, наконец, моя настойчивость вознаграждена: я замечаю деталь на странице 224. Два слова.
Операция «Казука».
Я ахаю, потому что внезапно меня поражает то же странное ощущение, как в момент первого прочтения. И теперь я могу точно определить, из-за чего оно возникло.
Операция «Казука».
Дело в том, что папа был довольно строгим. У нас всегда был комендантский час и правила, запрещающие мальчикам и девочкам общаться без присмотра. Я не была популярна среди сверстников, не слишком общительна, но у меня случались увлечения. Вечеринки, на которые я хотела пойти. Макс не был любителем вечеринок, по крайней мере, в старших классах, но он всегда поддерживал меня, если мне требовалось прикрытие. Папа придумал систему, когда вместо того, чтобы ждать меня, он заводил будильник и оставлял его в прихожей. Мне нужно было успеть домой и выключить его до того момента, как он начнет трезвонить.
Но иногда я набирала Максу и говорила: «Операция «Казука»». И он выключал его за меня.
В тот единственный раз я устроила вечеринку у нас дома, когда папы не было в городе, а потом выяснилось, что он вернется пораньше, Макс повел себя как лучший брат на свете. Мы всех выпроводили гостей, собрали мусор, дополнили наполовину выпитую бутылку водки водой и молились, чтобы папа не заметил, что она разбавлена.
Операция «Казука». Я забыла, кто это придумал и когда… Мы с Максом пачками жевали розовую жевательную резинку «Базука», которая была популярна в нашем детстве, и один из нас глядя на обертку, придумал наш братский код.
Я подскакиваю на стуле, со всей очевидностью понимая, почему меня так потрясло, когда я впервые прочитала эту фразу в книге.
Я не упоминала о ней Джиневре Экс. Я знаю – уверена – я этого не делала. Я бы не стала. Что означает, она, должно быть, узнала о ней от Макса. Но я не могу представить, чтобы он рассказал нашу секретную историю. Мы поклялись на мизинчиках хранить наш братский код. Мы всегда были строги в подобных вещах. Особенно Макс – все, что связано с семьей, предполагает преданность на уровне Сопрано. Только Каро знала, что означает наш код, от нее это невозможно было скрыть, поскольку она тоже была практически Ароновой. И в любом случае, мы не использовали его годами – десятилетиями. Рискну предположить, что даже Нейт не знает, что такое «Казука». Мне представляется, что единственный способ, с помощью которого Джиневра разобралась в нашем коде и сочла его достаточно привлекательным для включения в книгу, – это подслушала его.
Что, если Джиневра подслушала, как Макс использовал его, скажем, говоря со своим помощником. Я легко могу себе это представить: «Нет, Рамона, пожалуйста, скажи Джону, что это есть в материалах по «Операции Казука»».
Макс замешан в чем-то подозрительном? Нечестном? Выходит… он прочитал книгу и отлично понимал, что меня заинтересует, что имеется в виду под этой операцией «Казука», и, что, разумеется, я предположу, что за ней стоит нечто серьезное?
Но какого черта? Что мой брат может скрывать?
Внезапно меня с головы до ног охватывает ужас, от мысли что я, кажется, теперь знаю что.
Мой мозг лихорадочно работает, выстраивая связи между фактами, которые раньше казались разрозненными и безобидными.
Макс говорит о своей работе быстро и коротко: «Все отлично, отлично», но, по крайней мере, в прошлом году, когда он это произносил, на лице Каро появлялось странное выражение.
Макс и Каро о чем-то спорили в Колизее.
Каро ворует у Hippoheal.
Главной целью в жизни Макса всегда было заставить папу гордиться им.
В отличие от меня. Конечно, я стала ведущей новостей, как и предсказывал папа. То ли потому, что ценила его мнение больше, чем чье-либо еще, то ли он действительно понимал, что для меня лучше, я уже не уверена. Курица или яйцо…
Но я знаю, что совершала поступки, которые не нравились папе – переехала в Лос-Анджелес, курила травку в колледже. (Он нашел заначку в моей сумке, когда искал мятные леденцы, и его реакция была такой, будто я развязала ядерную войну.)
Хотя я терпеть не могла расстраивать или разочаровывать папу, для Макса его одобрение было необходимо. Брат всегда больше нуждался в папе – зависел от его мнения. Эти двое выводили друг друга из себя, придавали мелочам слишком большое значение. С другой стороны, одобрение папы могло быть ошеломляющим, это был поток похвалы и демонстрация любви. Макс всегда жадно поглощал все это. Мне это тоже нравилось, хотя я всегда нуждалась в этом меньше.
Я просеиваю отдельные фрагменты, но ничего не клеится. И книги взяла Каро, а не Макс. Если только… не могли Каро и Макс взять их вместе… но почему? Вдруг Макс каким-то образом замешан в этом, потому что ему нужно скрыть что-то? Что именно? Что-то не так с вакциной? Я замираю, когда в моей голове прокручивается сцена в Колизее.
Каро у края, Макс за ней. Я кричу, бегу – они оба смотрят в мою сторону. Затем Каро, дрожащая, практически без сознания, лежит в постели.
Что я упускаю?
Передо мной всплывает еще один фрагмент из книги. Воспоминание, которое Джиневра выудила из меня и поместила на ее страницах. Она спросила, есть ли у Макса какие-то отрицательные качества. Полагаю, потому что догадывалась, что, по моему мнению, Макс не способен на дурной поступок. Я всегда уважала своего брата. Но я сказала Джиневре, что, когда мы стали старше, Макс мог вспылить, если чувствовал угрозу. В тот момент я подумала о соседском псе – Дэйви. Как его обнаружили мертвым на нашей улице, сбитым машиной. Наезд с последующим бегством. Преступника не нашли. У меня были собственные мысли на этот счет, которыми я не поделилась с Джиневрой. Я всегда подозревала, что это дело рук Макса. Мы жили в тихом тупике. Только мы и Робинсоны. Макс ненавидел этого пса. Это чувство было взаимным. Никого так не раздражал лай Дэйви, как Макса. Для меня это был лишь маленький, тявкающий, прыгающий на тебя песик, постоянно резвившийся на улице. Но Макс ненавидит собак. Он боялся Дэйви и не хотел в этом признаваться. Максу было семнадцать, когда Дэйви попал под колеса. Брат недавно получил права и начал водить папину машину. Я никогда не была до конца уверена, что именно он сбил Дэйви. Твердила себе, что я сумасшедшая. Но после этого происшествия Робинсоны перестали общаться с нами, никогда больше не приглашали на свои ежегодные летние барбекю и не просили меня посидеть с детьми, и я интуитивно чувствовала, что они разделяют мои подозрения.
Разумеется, я не поведала Джиневре эту историю. Я рассказала ей другую, гораздо более невинную. Из уважения к своему брату я даже сгладила острые углы.
Правда заключалась в том, что время от времени Макс взрывался и был страшен в гневе. И лучше было не оказываться на его пути, когда это происходило. Это просто факт, часть нашего детства, о которой я не особо задумывалась. В те дни, когда его дразнили Крошкой Макси, он казался почти парализованным страхом и стрессом, его реакции были замедленными. Но в последующие годы его гнев вырвался на волю. Помню, в средней школе я случайно перемешала его важные научные работы, и он обрушил на меня поток злобы. Его лицо побагровело, в меня полетел плевок, и он поднял руку, будто собирался влепить мне пощечину. На мгновение я по-настоящему испугалась. Он сдержался, но я все еще могу вспомнить то чувство – неподдельный страх перед братом.
Если покопаться в памяти, то можно вспомнить и другие случаи. Однажды мне даже показалось, что Макс собирается ударить папу! Он был так зол, ругался, извергал сарказм, утверждая, что папа на самом деле не любит его, что Макс самый забытый ребенок. В чем состояло папино преступление? Он не успел приготовить житомирский салат на ужин в честь дня рождения Макса, потому что накануне папа работал в две смены. Однако Макс был ослеплен злобой. Но большинство таких эпизодов давно забыты. Те, что я списывала на разовые случайности. Я никогда на самом деле не была свидетелем того, как мой брат проявлял насилие по отношению к другому человеку.
Мой шахматный набор он выбросил в озеро, ладно, но Макс никому бы не причинил вреда. Особенно мне или Каро. Верно?
Я соскакиваю с кровати, натягиваю спортивные штаны и футболку. Мне нужно увидеть Каро. Обсудить это все. Мне плевать, что сейчас середина ночи. Может быть, я схожу с ума, может быть, я придумываю несуществующие вещи, но у меня ужасное чувство, что я упускаю важный фрагмент головоломки. И что Каро поможет мне расставить все по местам.