Но в покое его не оставили. 3 октября 1997 года Собчака, по сути дела принудительно, в сопровождении ОМОНа, доставили для допроса в следственный отдел питерской прокуратуры. Хотя Скуратов и обещал его не сажать, похоже, от посадки Собчака отделяло совсем небольшое расстояние...
Сам Анатолий Александрович позже так говорил об этом: -- Когда меня вопреки закону по-хамски задержали для дачи свидетельских показаний, я понял, что существует опасность превращения демократического государства в полицейское. Система карательных органов, существовавшая при коммунизме, не изменилась, а только затаилась.
Побег Собчака
В прокуратуре Анатолию Александровичу стало плохо. Сердце. На "скорой" его отвезли в Центральную медсанчасть №122 -- одну из самых оснащенных клиник города (несмотря на непрезентабельное название). Предстояла операция -- ее решили делать в этой же клинике...
Однако 10 ноября вечером жена Собчака Людмила Нарусова позвонила... из Парижа. Супруга бывшего мэра сообщила, что они с мужем находятся во французской столице, куда прилетели 7-го числа. Анатолий Александрович проходит здесь обследование в Американском госпитале -- одном из самых престижных и дорогих медицинских учреждений города. Как сказала Нарусова, их с супругом отъезд за рубеж вызван тем, что они не хотели "подставлять" питерских лечащих врачей Собчака, которые подвергались неслыханному давлению: медиков обвиняли, -- и в прессе, и через посредство анонимных звонков, -- что они, мол, соучаствуют в симуляции, предпринятой Собчаком, -- дескать, на самом деле он вполне здоров и должен отвечать за свои "преступные деяния".
Как раз 10-го в том же Американском госпитале Собчаку провели относительно несложную операцию -- коронарную ангиопластику (прочистку сосудов, питающих сердце), а на следующий день он уже был выписан из госпиталя.
В сущности, внезапный отъезд Собчака выглядел как хорошо продуманная и хорошо организованная спецоперация. День отъезда -- 7 ноября -- все еще оставался для многих россиян "престольным" праздником, а в праздники, как известно, общее внимание сосредоточено не на ситуации с бывшими градоначальниками, а совсем на другом... Таким образом, российское население, -- в том числе и следователи, -- узнало об исчезновении Собчака лишь три дня спустя. Из Петербурга в Париж больного экс-мэра перенес присланный кем-то (неизвестно кем) из Финляндии санитарный самолет. При этом никакие законы не были нарушены. О предстоящем полете были поставлены в известность врачи, администрация аэропорта... Пассажиры и члены экипажа прошли пограничный и таможенный контроль. Все как положено.
Сегодня мало кто сомневается, что эту операцию подготовил и осуществил Путин (он приехал в Питер как раз незадолго до того, в начале ноября). Хотя сам он это отрицает -- видимо, по привычке к гэбэшной конспирации.
Тут, кстати, проявилась одна из характерных путинских черт -- строгое следование правилам корпоративной солидарности, корпоративной спайки: виноват ли твой товарищ, нет ли -- ни в коем случай "не сдавай" его, сделай все что можно для его вызволения из тяжелой ситуации.
Позже Путин примерно так же, как и Собчака, вытащил (уже из тюремной камеры) другого своего экс-начальника -- Пашу Бородина...
В общем-то, конечно, неплохая черта. Жаль только, что в наибольшей степени она присуща, как мне представляется, членам не очень-то почтенных сообществ -- разнообразных секретных и полусекретных организаций, призванных выполнять не слишком благородные миссии... А еще участникам всякого рода преступных "бригад".
"Старик Державин нас заметил"
Из Администрации президента -- в ФСБ
Через какое-то время после того, как Путин стал первым заместителем Юмашева (в мае 1998 года), тот попросил Ельцина обратить на него особое внимание. Надо полагать, эта просьба возымела на Ельцина какое-то действие, хотя, может быть, и не сразу…
Как на одного из серьезных кандидатов в преемники Ельцин, по-видимому, стал смотреть на Путина после социальных потрясений лета 1998-го -- в частности, после "шахтерского" кризиса, когда горняки перекрывали железные дороги, требуя удовлетворения своих требований.
Борис Немцов, -- в ту пору он был первым вице-премьером и как раз занимался в правительстве разрешением этого кризиса, -- в своей книге "Исповедь бунтаря" так описывает сложившуюся тогда ситуацию: "По всей стране бастуют шахтеры. Сидят на Горбатом мосту перед зданием правительства и стучат касками по мостовой. Березовский этот спектакль спонсирует и подвозит забастовщикам бутерброды. Вся страна блокирована: Транссиб, Северная железная дорога, Северо-Кавказская дорога... Железнодорожное движение парализовано по всей России... Мы понимали, что страна вот-вот разлетится на куски... ведь Транссиб единственная железная дорога, связывающая Дальний Восток и Сибирь с центром России... На Северо-Кавказской дороге собралось столько пассажиров с детьми, ехавших на отдых, что там создалась в прямом смысле взрывоопасная обстановка... Более ста составов простаивали в поле и на станциях на юге. Кругом антисанитария, отсутствие элементарных условий. Эпидемия могла вспыхнуть со дня на день...
С другой стороны, шахтеры выдвигали во многом справедливые требования, хотя и был перехлест, подогреваемый обиженными олигархами".
В июле 1998-го Ельцин -- по рекомендации Юмашева и Кириенко -- назначает Путина директором ФСБ: по мнению осведомленных людей, Николай Ковалев, предшественник Путина на этом посту, во время шахтерских волнений показал себя не лучшим образом, -- "поплыл", ударился в панику. Путин же, как утверждают свидетели, действовал логично и хладнокровно, выдвигал разумные идеи, которые, будучи реализованы, показывали свою эффективность.
Тут, правда, надо сказать, что не все, кто в то время работал рядом с Путиным, столь же высоко оценивают его деятельность в период шахтерских волнений. Тот же Борис Немцов рассказывает о таком случае: "Я как вице-премьер руководил комиссией по урегулированию ситуации. Собрал экстренное совещание, пригласил всех силовиков. Все пришли, кроме директора ФСБ Владимира Путина... Путин позвонил и сказал, что он прийти не может, потому что у него заболела собака. Я был в шоке и долго не мог прийти в себя. Поведение руководителя ФСБ мне показалось настолько вопиюще нелепым, немудрым и негосударственным, что я отказывался верить в происходящее. Не помню, в каких выражениях я говорил тогда с Путиным, но наверняка не в очень вежливых".
Что на это сказать? Хотя формально Путин в то время и был вроде бы подчиненным Немцова, поскольку как директор ФСБ входил в правительство, по-настоящему важным для него было не то, что о нем подумают в Белом доме, а то, что подумают в Кремле...
Но вообще история с собакой -- какая-то странная, необъяснимая…
Пост директора ФСБ еще больше приблизил Путина к кабинету президента. Теперь уже регулярные, мимо главы администрации и премьера, -- по крайней мере, раз в неделю -- встречи Ельцина и Путина вполне соответствовали путинскому рангу.
Как отмечали многие, в общении, в диалоге, в вопросах -- ответах Путин всегда производил приятное впечатление. Он прекрасно реагировал на слова собеседника, прекрасно формулировал собственные мысли. Все это, надо полагать, не могло не понравиться и Ельцину.
Решение зреет
Второй этап плотного общения Ельцина и Путина начался в марте 1999-го, в момент еще одного кризиса -- "скуратовского" (напомню: президент пытался снять опозорившегося генпрокурора, однако натолкнулся тут на упорное сопротивление Совета Федерации). Директор ФСБ, как правило, участвовал тогда -- вместе с премьером и главой администрации, -- в совещаниях, которые Ельцин проводил по этой теме, хотя она вроде бы не относилась прямо к его компетенции.
Уже невооруженным глазом было видно: Ельцин явно выделяет Путина среди других чиновников, причем дело не ограничивается частотой их встреч. Ельцин, например, практически полностью передал на попечение своего нового фаворита Совет безопасности (Путин стал секретарем СБ в марте 1999-го, оставаясь при этом главой лубянского ведомства), ввел его в узкий круг тех, кто решал самые главные вопросы -- точнее, давал президенту рекомендации по этим вопросам. В этот круг, помимо Путина и все тех же Волошина, Дьяченко, Юмашева, входил Чубайс и позже Степашин.
В этот момент, в марте-апреле 1999 года, Ельцин, надо полагать, и подошел вплотную к своему решению сделать Путина своим преемником. То есть, чтобы у него вызрело это решение, понадобилось около девяти месяцев. Срок от зачатия до рождения ребенка.
Путин или Степашин?
Нельзя, правда, сказать, что Ельцин сразу же, окончательно и бесповоротно, уперся в Путина, не допускал возможности какой-то альтернативы. Начиная с зимы 1999-го, он, например, пытался сравнивать Путина со Степашиным, разговаривая то с одним, то с другим. Это продолжалось и тогда, когда Степашин стал премьером. В глазах Ельцина Путин обладал неоспоримыми преимуществами. Говорят, главным для президента стало то, что он убедился: Путин просто сильнее как человек; он гораздо сильнее в отстаивании своих аргументов, своей позиции, держится за нее до конца; если ему не удается убедить собеседника, он предлагает вернуться к исходной точке, к началу спора и все обсудить заново... Казалось бы, это не должно нравиться -- сплошь и рядом начальнику больше по вкусу мягкость, податливость подчиненного, позиция "Чего изволите?" Однако Ельцин любил работать с сильными людьми. По оценкам знающих людей, Степашин таковым не был.
Кстати, и Юмашев, по его словам, будучи главой Администрации президента, воспринял перечисленные качества Путина как его главное достоинство, когда сделал его своим первым замом. У Юмашева были более близкие ему люди -- Джохан Поллыева, Сергей Ястржембский... Но он предпочел именно Путина. Дружеские отношения между ними так и не сложились, зато наладились эффективные деловые, вроде бы вполне устраивавшие их обоих.