В буфете и рядом постоянно болтался народ. Отдыхали между тренировками тренеры и спортсмены, родители пили кофе, не сводя со своих чад глаз. А когда у Арины выпадала свободная минутка, она наблюдала за Тимуром. Как он ходит. Как эффектной и гибкой пантерой отбивает чахленькие, детские мячи. Как склоняется к мальчику или девочке, поправляет ракетку, помогает сделать удар. Как улыбается, сердится. Даже когда Тимур явно кокетничал с Ингой Матвеевной, красивой и молодой спортивным директором, Арина не сердилась. Все правильно любимый делает, начальство надо задабривать.
Сама она прилагала все силы, чтобы не броситься к Тимуру, едва он голову поднимет, едва посмотрит в сторону кафе. Все казалось — он не просто случайно взглянул, а ее зовет. Хотя умом понимала: с какой стати? Тем более что буфетчикам и прочему низшему персоналу вообще не позволялось выходить на корты. Там особое покрытие, только в кроссовках или в специальной сменной обуви можно.
Из-за стойки буфета видно многое. Арина внимательно наблюдала за теннисными ребятами, за их родителями. Быстро поняла: разумных людей среди них нет. Ни одного. Каждый, в большей или меньшей степени, одержим: победами, кубками, славой, пресловутым «Ролан Гарросом». Когда в академии проходили турниры — в основном на них съезжались подростки, но иногда и дети лет девяти, — страсти кипели, слезы лились. Будто бразильский сериал смотришь. Утонченные, интеллигентнейшего вида мамы, когда их чада проигрывали, витиевато матерились. А отцы соперников по корту, бывало, пытались прямо здесь, в буфете, схватиться врукопашную. Победители ликовали и требовали у родителей бонусов: кто шоколадку, а кто и айфон. Побежденные рыдали, и утешали их редко. Чаще добивали: «Сам виноват, подачи не было, в корт не попадал».
Арина однажды не выдержала, шепнула буфетчице:
— Дурдом. Хоть бы пожалели ребенка.
Наталья Максимовна со знанием дела отозвалась:
— Если жалеть — чемпиона не вырастишь.
И Тимур вечером подтвердил:
— Да, сюсюкать нельзя. Я, когда проигрывал, меня тренер сразу на корт гнал. Прикинь: два часа на турнире отбегаешь, сил вообще нет. А он тебя еще пару часов шпыняет — влево, вправо, к сетке. На полной скорости. Я потом до раздевалки дойти не мог — падал.
«Но только ты все равно не стал чемпионом», — грустно подумала Арина.
А сколько детей из академии выбьется в звезды? Один, может, двое. Остальным останется, как Тиму, идти в тренеры, накидывать мячики и лишь мечтать о славе и полетах бизнес-классом.
Впрочем, чего на теннис пенять? В собственной профессии, музыке, очень похожая ситуация. Редкие счастливчики колесят по миру, остальные — собирают полупустые залы в домах культуры.
Арина — редкий случай среди скрипачек — никогда не хотела выступать соло. До обморока, до икоты боялась, что сфальшивит. Одна. На сцене. Перед черным и страшным зрительным залом.
И ей было чрезвычайно жаль крошечных, тонконогих детей, которые метались по огромному пространству корта. Слабенькими руками отбивались от сильных, злых, подкрученных, резаных (она потихоньку усваивала терминологию) мячиков.
В конце марта, когда не только уверенный в себе Тим, но и робкая Арина вполне прижились в академии, здесь проходил особо нервный турнир. Младшая буфетчица толком не знала — то ли путевку куда-то на европейский чемпионат разыгрывали, то ли просто высокая категория, а значит, феерия рейтинговых очков для победителя. Она, из-за своей стойки, видела одно: атмосфера в их «амфитеатре» искрит и вот-вот что-нибудь взорвется. Дети в отчаянии швыряли ракетки на корт, родители вопили: «Возьми себя в руки, слабак!» Кто-то из неудачников проиграл подачу и со всей силы запулил мяч на сторону соперника. Победитель еле успел отскочить. Его родители завопили на обидчика:
— Придурок! Мы тебе шею свернем!
«Придурок», мальчишка лет десяти от роду, затравленно пошаркал принимать подачу. Его соперник подбросил мяч, замахнулся. Ударить не успел — уже другой голос выкрикнул:
— Промахнись!
И парень промазал. Сначала первую подачу, потом вторую.
— Браво! — выкрикнули из амфитеатра.
Судья рявкнул:
— Штрафное очко принимающему! Пятнадцать — ноль![5]
— С какой стати? — возмутились теперь уже другие родители.
И тут Арина не выдержала. Решительно откинула буфетную стойку.
— Пошла разнимать? — хихикнула Наталья Максимовна.
Но девушка на разъяренных зрителей не взглянула. Подошла к запыленному пианино. Откинула крышку. Она училась на отделении струнных, на фортепиано особо играть не умела. Но подобрать по слуху даже для средненькой выпускницы музучилища нет проблем. Сразу, со слуха, заиграла бессмертного Боярского:
— Все пройдет — и печаль, и радость. Все пройдет — так устроен свет…
Краем глаза увидела: стихают разговоры. Родители и прочая публика изумленно оборачиваются. На чей-то робкий бас: «На турнире музыка запрещена!» раздается сердитое шиканье.
А на кортах по-прежнему свистят мячи. Вскрикивают игроки. Раздается бесстрастное: «Аут. Сорок ноль. Гейм, сет и матч…»
Арина сыграла еще пару песен. «Синий Зурбаган». Мамину любимую «Очи черные».
Когда захлопнула инструмент и встала, почувствовала всеми фибрами: напряжение спало. Родители по-прежнему не сводили глаз с кортов. Но многие из них улыбались. Иные даже мечтательно.
— Вот ты даешь! Играешь не хуже, чем в ресторане. А с виду — простушка полная, — встретила ее Наталья Максимовна. И предрекла: — Но Людоед тебе все равно устроит: за срыв регламента.
Людоедом звали владельца академии. Огромного, чрезвычайно некрасивого, громкоголосого мужика. Его даже Тимур побаивался.
А уж робкая Арина, когда шеф однажды подошел широкой поступью к стойке буфета, присела на корточки. Ох и хохотала потом Наталья Максимовна.
Но о том, что нарушила сегодня регламент, — не жалела. А выгонят — ей даже лучше. Тимур ведь работал только с маленькими детьми, которые в турнирах подобного уровня не участвовали. Соответственно, и ему в клубе в такие дни было нечего делать. Сидел дома. Пил. Арина очень надеялась, что в одиночестве. А у нее — самая горячая пора, полно клиентов, возвращалась и падала без сил. Даже объятия любимого не радовали, пока чуть-чуть не отдышится.
После награждения (победил, между прочим, тот самый «придурок», что швырял мячи на враждебную часть корта) Наталья Максимовна ехидно сообщила:
— Иди. Людоед зовет.
И Арина впервые поняла, что страшного дядьку совсем не боится.
Уверенной поступью вошла в кабинет, почти весело спросила:
— Мне писать заявление?
Она уже успела распланировать, чем займется, став домашней хозяйкой. Повесит наконец шторы. Испечет Тиму давно обещанные пироги. Почитает каких-нибудь книг про теннис, чтобы говорить с любимым на одном языке.
Но Людоед вдруг спросил:
— Образование у тебя какое?
— Среднее специальное. Музучилище, — пожала плечами она.
— Компьютер знаешь?
— В Интернет выходить умею.
— А с таблицами работать?
— Ну, это, наверно, не очень сложно.
— Тогда тебе сегодняшний вечер, чтобы освоить. И с понедельника заступай.
— Куда?
— Будешь администратором. Два через два. Сорок тысяч.
С ума сойти! В буфете — едва получалось десять.
— Но я… я никогда не работала с людьми!
— Зато ты чувствуешь, как с ними надо, — улыбнулся Людоед. — Хотя сначала я хотел тебе голову оторвать.
— Ой, мне так жаль их! — вырвалось у Арины.
— Кого?
— Да всех, кто звезд растит. И кто в звезду не вырос.
— Ты мне эти разговорчики брось, — погрозил Людоед пальцем. — Пока люди мечтают — академия процветает.
— Я понимаю, — грустно кивнула Арина. И осмелилась: — У меня, знаете, давно идея есть, как атмосферу сделать более позитивной. Давайте, когда турнир заканчивается, чаепитие устраивать. Для игроков, родителей, судей. Недорого обойдется — чай, канапе какие-нибудь простые. Может быть, даже шампанское. Дешевенькое, российское. Сами видите, какие все нервные. А так чуть-чуть расслабятся. Я поиграть на пианино могу, если люди попросят.
— Вот любят москвичи все обязательно улучшать, переделывать, — проворчал Людоед.
— А разве это плохо?
— Нет. Но выделять тебе исполнителя я не собираюсь. Напросилась — делай сама. В свободное от основной работы время.
— Буду, — решительно отозвалась Арина.
И только когда вышла из начальственного кабинета, поняла, как много потеряла. Буфет — он ведь на втором этаже. Всегда можно было на Тимура посмотреть. А администратор сидит при входе, на первом. И тренеры туда нечасто заглядывают. Хотя о чем она? На стойке есть видеонаблюдение. Наблюдать за Тимуром на экране компьютера — это даже современнее.
— Мам. Ты знаешь такую песню — «Миллион алых роз»?
— Знаю.
— Она очень глупая.
— Почему?
— Потому что неправда. Никто не будет целый миллион роз какой-то девчонке покупать.
— А Пиросмани купил.
— Кто?
— Это грузинский художник. Очень был талантливый, но бедный. Он влюбился в актрису Маргариту де Севр. И чтобы завоевать ее сердце, потратил все, что имел, на цветы для нее.
— Да ладно!
— Он купил несколько огромных повозок. Там были не только розы, еще бегонии, лилии, настурции, пионы, сирень. И усыпал цветами всю улицу возле гостиницы, где жила актриса. Получился настоящий ковер — выше колена.
— А что сделала она?
— Поцеловала его. И уехала. А художник умер в полной нищете.
— Мам! А когда в марте коты орут — это тоже любовь?
— Тоже. Писатель Булгаков считал, что именно в марте любовь поражает. Как молния. Как финский нож.
— А как выглядит месяц март?
— Молодой парень. Двадцать пять лет. Сильный, красивый.
— А он добрый или злой?