А дядя Федя распахивает перед спутницей водительскую дверь красной «Инфинити». Та изящно садится, протягивает ему руку для поцелуя. Мужчина рьяно прижимается к ней губами.
Арине не видно его лица, но энергия — буйная, яркая, сексуальная — чувствуется сквозь стекло.
— Вы хотите еще вина? — ворчливо спрашивает официант.
— Н-нет. Только счет.
Арина вскакивает. Снова садится. Красная машина уезжает. Дядя Федя остается на тротуаре. Смотрит вслед пижонской скоростной колеснице. Улыбается.
«Он не поехал с ней! Значит, еще не поздно! Значит, я еще могу!»
Но на столе, к сожалению, стоит ваза. Серого металла. И в ней отлично видны — желтые глаза. Невыразительное лицо. Тонкие, некрасивые губы. Смысл тебе с ней соревноваться, Арина?
Она с надеждой глянула на телефон. Пусть дядя Федя увидит ее звонки! Пусть перезвонит!
И он действительно достал из кармана аппарат. Включил. Пальцы летают над экраном.
«Я тут! Позвони мне! Пожалуйста!»
Но Федор Константинович убрал телефон в карман. Торопливо зашагал к своей машине. А ее аппарат молчал.
— Ваш счет, — протянул папочку официант.
Кислое вино. Каменно-жесткие кроссини. И бой посуды — 500 рублей.
Арина из последних сил усмехнулась:
— В приличных заведениях за разбитый бокал с клиента не спрашивают.
Халдей не ответил. Но всем своим видом давал понять: «Уж вы, девушка, в приличных заведениях вряд ли завсегдатай».
«Ошибаешься», — подумала Арина.
У нее еще оставалась единственная цель в жизни. Последний якорь. Мини-отель, что в ее руках снова стремительно набирал очки. Никому не озвучивала дерзких планов, но мечтала: еще годик, и обгонит, по рейтингу в booking.com, саму Марусю-основательницу.
«Прочь из Москвы, сюда я больше не ездец», — так в школе перевирали классика мальчишки. А как будет правильно? Вылетело из головы напрочь.
Безропотно оплатила счет. Вышла из ресторана. Куртка расстегнута, снег бьет в грудь, до метро с километр. Не ездец. Не ездок. Не ездун. Беги, Арина, беги.
Глупость, глупость! Зачем ей отель? Наоборот, оставаться надо. Бороться за квартиру. С дядей Федей хотя бы поговорить.
Но чем больше бил ветер в лицо, чем яростнее ее останавливал — тем быстрее Арина шагала. Быстрее на Ленинградский вокзал. Билет на ближайший поезд до Питера. И обязательно где-нибудь еще выпить. Потому что иначе она просто не заснет. Будет рыдать всю дорогу.
Девятичасовой поезд до Санкт-Петербурга большим спросом не пользовался. Кому охота приезжать в пять утра?
Арина оказалась одна в целом купе. Шустрая проводница попыталась было подселить ее к двум другим тетенькам, но девушка решительно отказалась. Пить алкоголь расхотелось. Слез тоже не было. Спать не ложилась. Смотрела, как мелькают за окнами Москва, Химки, ближние, дальние пригороды. В голове — ни идей, ни мыслей. Только рваные кусочки воспоминаний. Январь, холод, ледяной Крымский мост. Маленький мальчик, ее спаситель. Потом вдруг февральский лес. Замерзающий беспечный подросток. Их мимолетная — то ли дружба, то ли роман. А ведь из-за него — милого и несчастного — Арина квартиру потеряла. Хотя чего на парня пенять? Он ведь не силой в нее снадобья из дубовой коры впихивал. Сама решение приняла. Зато и награда тоже была. Любовь. Настоящая, как в сказке. Перед глазами замелькало роскошное тело Тимура, его безжалостные объятия, сладкие поцелуи. И пусть он предатель — все равно лучшими месяцами в ее жизни будут лихорадочные март и апрель.
Арина полностью потеряла счет времени. Очнулась в половине второго, когда уже проехали Бологое. Мобильный телефон вдруг пискнул — и мгновенно затих. Она схватила трубку. На определителе значилось: Кузя. Зачем она ему понадобилась в такое время?
Немедленно перезвонила — два, три, четыре гудка. Перепуганное «алло!» — и звонок сорвался. Кинулась набирать снова — нет сотовой сети. Бологое давно позади, темень, сплошные леса.
Разнервничалась. Выключила телефон. Включила. Один штришок. Набрала Кузю снова — недоступен. Теперь на ресепшен. Боялась, что снова не дозвонится, но неожиданно услышала очень близкие, четкие, громкие гудки. Однако никто не ответил. Хотя в отеле действовало железное правило: ночной портье должен отзываться немедленно.
В ярости швырнула телефон на пол. Арина, ты что делаешь?
К счастью, не разбился — только трещина на стекле. И звонок — из громкого превратился в еле слышный. Теперь Гена. Времени два часа ночи. Нажала на прием. Руки дрожат.
— Что, Гена, что?!
Хорошо, что на связи мужик, а не ранимый, трепетный Кузя.
Однако в Генином голосе громко дрожали всхлипы:
— Арина Николаевна! У нас пожар!
— Что? — ахнула она.
— П-проводку замкнуло! В-весь второй этаж полыхает!
Зажала телефон ухом. Вцепилась ногтями в лицо. Выдохнула:
— А люди?
— В-вывели. Но отель… он очень сильно горит!
Гена попытался сказать что-то еще, но голос его захрипел, засипел — и связь снова оборвалась.
Арина аккуратно положила телефон на так и не разобранную постель. Взглянула на себя в зеркало — щеки перечеркнуты алыми полосами. Сделаем клеточку? Снова вонзила ногти в лицо. Перечеркнула царапины. Красиво получилось. Хоть в «крестики-нолики» теперь играй.
Истерически расхохоталась. Вот теперь — точно все.
Телефон зазвонил вновь. Дядя Федя. С ума сойти — как он вовремя!
— Да, дядя Федечка, слушаю вас! — хихикала, не могла остановиться. — Что вам не спится-то? Поздно уже, те-омная ночь!
— Арина, — голос его строг и сух. — Почему мне звонит Геннадий? У вас правда пожар? Ты не пострадала?
— Ой, дядь Федь, сколько сразу вопросов! — Она продолжала любоваться собою в зеркале, ногти впивались в кожу все глубже и глубже. — А я тоже вас хотела о многом спросить! Кто покупал красный «Инфинити»? Вы? Или она сама?
— Какой «Инфинити»? — растерялся мужчина.
— А за шубу норковую — тоже вы заплатили?
— Арина, что с тобой?
— Да мне, впрочем, без разницы. Живите как знаете. Мне и без вас та-ак хорошо!
— Арина, ты где? — В голосе звучала искренняя тревога.
Но она твердо отозвалась:
— Да ладно уж, дядь Федь. Не придуривайтесь. Вам на меня плевать — и мне на вас тоже!
— Аришка, любимая! О чем ты говоришь?!
Лицо уже все в крови. Она вцепилась себе в волосы. Выдернула клок. Не удержалась. Ойкнула.
— А еще я квартиру потеряла! Подарила секте! Своей рукой договор подписала. Ну правда — я большая умница?!
Нажала на отбой. Снова набрала Гену. Из последних сил прохрипела:
— Его можно… будет восстановить?
Мужественный Гена всхлипнул:
— Ариночка Николаевна. Мы с Кузькой все сделали. Пожарных вызвали, сами все пытались залить. Но дом, блин, старый. Перекрытия деревянные… Там все к черту сгорело.
— А что я скажу Марусе? — тоскливо произнесла она.
— Но вы не виноваты ни в чем! Это проводка! Пожарные сказали, можно будет на ДЭЗ иск подать! Они обязаны компенсировать.
Ага. Несчастный, полунищий ДЭЗ станет восстанавливать отель.
Арина истерически рассмеялась.
Ну что? Подводим итоги?
Новый, счастливый год.
Три новых места работы.
Намбер ван. Продержалась март и апрель. В итоге нанесла коллеге тяжкие телесные повреждения, впоследствии приведшие к смерти, и спешно сбежала.
Намбер два. Трудилась май и июнь. Потом тоже уволили. За кражу.
И, наконец, номер три. Стремительный взлет карьеры. На нее положились, доверили гостиницу — дело всей Марусиной жизни! Но она и ее уничтожила.
Снова пискнул мобильник. Теперь эсэмэска. От дяди Феди. Странная. Большими буквами: «В КОТОРОМ ЧАСУ — ТОЧНО! — НАЧАЛСЯ ПОЖАР?»
Да о чем он? О чем они все? Разве имеет это теперь хоть какое-нибудь значение?
Арина изо всех сил рванула окно — ей нужен был свежий воздух. Увы, оказалось задраено наглухо. Телефон снова звонил, его писк вонзался в мозг хуже бензопилы.
Она отперла дверь, пулей промчалась по грязному ковру сонного коридора. Открыла дверь в тамбур, с наслаждением вышвырнула мобильник в щель между металлическими пластинами пола. Аппарат мгновенно исчез. Арина долго стояла между вагонами, с наслаждением вдыхала запахи мороза и угля.
В четыре утра из штабного вагона вышли двое полицейских. Они терпеливо пытались добиться у босой растрепанной девушки: что у нее с лицом. Почему она рыдает. Как ее фамилия, куда едет.
Но Арина зажимала уши, чтобы не слышать вопросов. Сбрасывала одежду, когда ее пытались укутать. Вырывалась, не хотела уходить из промозглого тамбура. Прибежала проводница, забормотала растерянно:
— Это пассажирка из второго купе. Когда садилась, вроде нормальная была. Только наглая.
— Пьяная?
— Да нет вроде.
Один из полицейских принюхался, пробормотал:
— Да, не пахнет.
Второй достал телефон.
— И куда вы ее теперь? — с жадным любопытством спросила проводница.
— В психушку. А куда еще? — с сожалением вздохнул пожилой полицейский.
Дальше была насквозь промерзшая «Скорая». Врачи. Уколы. Потом, очень мимолетно, в памяти мелькнула больница — от нее остался только немыслимой длины коридор и старшая медсестра в высоком крахмальном колпаке, словно у повара. Здесь Арину продержали день и ночь — на койке без матраса, с крошечной плоской подушкой. Она почти все время проспала. Изредка ее тормошили, задавали вопросы. Язык с трудом шевелился, пробовал отвечать — а дальше она опять валилась на бок и засыпала.
К вечеру персонал проявил настойчивость. Поднял, облачил в валенки с ватником, двор, снова «Скорая». Окно закрашено, но сверху узкая щель. Сосны сменились многоэтажками. Арину совсем не интересовало, куда они едут. Сжалась в великоразмерном ватнике словно птенец, задремала. Очнулась в другом больничном парке. Тут приличнее. Дорожки расчищены, здание с колоннами. И палата на двоих — сантехника сверкает, жалюзи тактично скрывают решетки на окнах.