— Ага, — ей вдруг стало весело. — Маршак написал.
— Красиво придумано, — улыбнулся старик. — С изюминкой — как у вас на Земле говорят. Но по факту — не совсем верно.
Не хотела спрашивать — опять вырвалось само:
— Почему?
И он с готовностью ответил:
— Потому что не существует никаких прекрасных двенадцати молодцев. Год — он один. И с января по декабрь проживает полноценную — человеческую — жизнь. Год — это я.
— Вы издеваетесь?
Задумчиво взглянул в костер, перевел взгляд на Арину. Сказал — без грамма жалости к себе:
— Сегодня двадцать первое декабря. Мне осталось десять дней. А потом — я умру.
Арина расхохоталась:
— Год. Просто Год. Это круто. Куда там Наполеонам! Кто, говорите, у вас лечащий врач?
Он словно не услышал. Продолжил задумчиво:
— На планете больше семи миллиардов человек. Обычно Год не снисходит до жизни одной песчинки. Но я случайно увидел глаза твоей мамы — тогда, за минуту до боя курантов. Столько мольбы в них было! Столько страха за любимую дочь. Она была уверена: без нее ты на Земле пропадешь. А у меня тоже есть сердце. Плюс я был юн — если не сказать мал. Вот и решил самонадеянно, что смогу тебя оберегать. И взялся тебя опекать. Начиная с пятого января.
Алина вцепилась руками в виски, проговорила жалобно:
— Ну, не может, не может такого быть!
— Твое право — верить или не верить. Но ты ведь не будешь спорить, что этот год сильно отличался от твоих предыдущих тридцати двух?
Властно взглянул на нее. Приказал:
— Давай продолжай вспоминать. Что дальше было. В феврале.
— Ну, я бросила работу. Продолжала ходить в антикризисный центр. Видела маму. Потом дядя Федя меня отправил в дом отдыха.
Старик поморщился:
— Мне нужно только одно. Самое знаковое событие. Чем — или кем — тебе запомнился февраль?
И она догадалась:
— Тот парень? Костик?
Старик улыбнулся:
— Верно. Тот самый юный студент. Кстати, его, как и меня, ты тоже встретила в лесу.
— Но он-то мне что хорошего сделал?! Из-за его эликсиров я вообще чуть не сгинула!
— Дурак, — самокритично склонил голову старик. — Подросток. Тоже по-своему хотел помочь. Вытащить тебя в какую-то новую жизнь. Красивую, яркую. Иную.
— Но это был ад! Я совсем обезумела! Бросилась под машину!
— Зато на пороге ада ты встретила Любовь!
— Любовь? Это вы про кого говорите?!
— А как же прекрасный принц Тимур?
— Он предатель! Негодяй! Полная сволочь! Он просто боялся, что я на него в полицию заявлю! Поэтому и жил со мной!
— Но давал тебе много. Нежность. Страсть. Падения, взлеты. Надежду, отчаяние. Плотское счастье. А что кончилось все быстро — так весна всегда такая. Хмельная и быстротечная. Ты жалеешь, что он был прекрасен, аки античный Бог?
— Нет, но…
— Прости, Арина, но ты девушка обычная. А мужчины — у вас на Земле — только на красивую картинку идут. Где мне было отыскать для тебя принца? Совершенного во всех отношениях? Какого ты себе в мечтах представляла? Пришлось пойти на хитрость. Принудить Тимура к любви.
У Арины голова окончательно пошла кругом. Взглянула беспомощно, пробормотала:
— Хорошо. Допустим. Вы — Год, Бог, волшебник. И это вы их всех присылали мне. Сначала мелкого пацана на мосту. Потом, в феврале — Костю. В марте — Тимура. Так, что ли?
— Не совсем, — тонко улыбнулся Год. — Повторяю: за двенадцать месяцев я проживаю целую жизнь. Новогодняя ночь — рождение. Следующий бой курантов — смерть. Пока на Земле январь — я дитенок. В феврале становлюсь подросток. Неопытен и незрел. С управлением погодой справляюсь, а влиять на людей пока не могу. Догадалась?
— Нет.
— Глупышка. Это ведь я сам к тебе приходил. В разных своих воплощениях. Неужели не видишь во мне мальчика с моста? Или Костика?
Она внимательно всмотрелась в испещренное морщинами лицо. Честно произнесла:
— Ничего похожего.
— Тем не менее. Это был я, и…
— Неувязка, — перебила она. — Третьим был Тимур. А он — теперь мертв.
Старик хитро улыбнулся:
— А кто сказал, что я был Тимуром? К марту мне исполнилось двадцать пять, и я уже кое-чему научился. Да и некогда было, признаться, — любовь крутить. Даже с такой милой девушкой, как ты. Поэтому пришлось отправлять к тебе настоящего человека.
— Не могли поприличнее найти, — иронически попеняла Арина.
— А ты зря видишь только плохое, — попенял старик. — Тимур — не совершенство, спорить не буду. Но ведь это он тебя привел в новую среду. Познакомил с интересными людьми. Дал возможность в другую страну поехать. Где интереснее — сидеть в оркестровой яме или в Америке, теннисной академией управлять?
— Ничем я не управляла. «Шестеркой» была, обычным администратором, — буркнула Арина. — Да и выгнали меня оттуда.
— Доченька моя, — дед моляще сложил руки в меховых перчатках, — но не мог ведь я все триста шестьдесят пять дней с тобой одной цацкаться?! Я тебе дал старт. Согласись, не всем так везет. Без опыта, без образования, без языка иностранного — за границу на работу поехать. Начальник над тобой тоже оказался хороший, я убедился. Ну, и занялся другими делами. А ты себе что возомнила?
— А я решила: Людоед… ну, вроде влюбился в меня, поэтому и помогает…
Старик хмыкнул:
— Ох. Жизнь прожил — а женщин так и не понял.
— Вы ведь сами сказали, — Арина посмотрела жалобно, — что у меня внешность никакая. Вот я и думала, что Людоед мне под стать. Он ведь тоже некрасивый.
— Наивное создание. Даже я — далекий от ваших людских страстей! — знаю, что миллионер — в отличие от бедного тренера — может выбирать любую. Хоть принцессу, хоть королеву.
— А мне и в голову прийти не могло, что эта мерзкая Каролина — его женщина! Что он для нее целую академию построил. Она хамила мне — я ей ответила!
— Ты еще легко отделалась, — хмыкнул Год. — Да и повезло тебе, что я как раз Атлантический океан облетал. Увидел: на пляже знакомое создание слезы льет. Ну, и опять пришлось тебя за уши тащить. Нашел этих двух чудиков, Кузю с Геной. Потом Марусю с ее гостиничкой.
Она взглянула просветленно:
— Да. Отель в Питере — это было самое лучшее.
— А дядя Федя? — старик смотрел проницательно.
Арина поникла:
— Не знаю.
— Ты не любишь его?
Взглянула жалобно:
— Я всегда его любила. Лет с шестнадцати. Но мама убедила: дядя Федя — не для меня. Слишком взрослый и слишком красивый. А потом, когда она умерла, — его рядом не оказалось. Появился — у меня уже другая жизнь. Медитации, эликсиры. Тимур. А когда в июле снова встретились и Федя мне в любви объяснился — я просто испугалась.
— Чего? — усмехнулся старик.
— Не знаю. По-моему, после Тимура, после Людоеда я считала, что не заслуживаю нормальной любви. Но я все равно потом поняла, что не могу без Феди. Примчалась сама в Москву. И увидела, что он с другой. И тут все один к одному как пошло. Квартиру отняли. В отеле пожар. Вот мозг и взорвался.
Слезы текли по лицу, превращались в льдинки. Она стряхивала их с губ, придвигалась ближе к костру, но холод все равно сковывал, давил. А от старика, что сидел рядом, и вовсе веяло могильной изморозью.
— Прости, — тихо произнес Год. — Я уже старый. Тепла не осталось. Согреть не могу.
— Да плевать мне на вас! — не выдержала Арина. — Старый — не старый! Что вы вообще несете: прекрасный год, замечательные двенадцать месяцев! Да все стало гораздо, в миллион раз хуже — с тех пор как вы в мою жизнь встряли!
Старик не обиделся:
— Ох, люди. Никак не поймете вы, что все, везде и всегда — взаимосвязано. Один месяц следует за другим. Без марта нет апреля. Без унылого ноября не наступит Новый год. Так и в вашей жизни: без падений нет взлетов. Без испытаний — не набрать силу. Без разочарований — не научиться любить.
— Так что я получила-то в итоге?! — вскричала Арина. — Мамы нет. Я бездомная. Любимый бросил. Бизнес погубила. Новый год буду встречать в психушке!
— Внученька ты моя, — мягко улыбнулся он. — Пусть так. Но ты забыла главное. Прошлый Новый год встречала совсем другая Арина. Нелюдимая. Неумеха. Девушка, которая никогда и ни к чему не стремилась. Но теперь ты совсем иная! Ты умеешь бороться. Спорить. Общаться с людьми. Улаживать конфликты. Управлять бизнесом. Ты можешь любить, ты познала страдания. Ты живешь!
— Нет! — отрубила она. — Я хочу, чтобы все вернулось, как было. Чтобы опять в оркестр. И снова жить с мамой. Вместе встречать Новый год…
— Тайком курить на балконе и загадывать желания, которые никогда не сбудутся. Эх, Арина, Арина. Ты меня разочаровала, — нахмурился старик.
Махнул рукой — и мгновенно погас костер.
Снег усилился, раскаленные поленья злобно зашипели. Вихрь снежинок взметнулся прямо перед ее лицом, залепил глаза. На короткий миг слепота — а когда смахнула мокро-снежную муть, никакого трона и старика на нем больше не было. Снег рядом с нею оказался не тронут, свеж. Искорки на дровах стремительно меркли. Холод уже не просто бил до костей — неумолимо превращал тело в мрамор.
И дикая усталость навалилась.
Арина вдруг поняла: вот сейчас она действительно может со всем покончить. Немедленно. И греха самоубийства не будет. И прыгать никуда не надо, не надо бояться удара, колких объятий воды. Достаточно сейчас лечь в снег — и все. Конец убогой, бессмысленной жизни.
Она опустилась на колени. Странно. Когда стоишь — пробирает до костей. А так совсем не холодно. Легла на бок, подтянула колени к груди. Сейчас ее заметет ледяным покрывалом — и наконец все. Навсегда. Будет только мама и старый дом отдыха на морском берегу, куда они вместе ездили каждое лето.
Она вспоминала их уютную квартиру. Тикают кухонные ходики. Мама печет печенье «из мясорубки», тихонечко напевает. Телевизор бормочет каналом «Культура». Мятный чай, книга на коленях. Скорее, скорее вернуться в любимый, выстроенный годами мир!
Но нирваны не наступало. В мозг кололо больным: