Сначала Арина встала у моста просто посмотреть вниз. Но едва встретились ее глаза, полные слез, и ледяное течение — будто колдовство случилось. Зловещее, мрачное. По крайней мере, оторвать взгляда от воды девушка больше не могла. Все ниже наклонилась через перила и глядела, глядела. Кричала про себя: «Прочь! Уходи! Глупо. И холодно. И больно. И бессмысленно, наконец». Но все сильнее хотелось: один прыжок — и больше нет страданий. Плыть по стылому, равнодушному течению. И не чувствовать боли, горя, одиночества.
Ничего не изменится на планете Земля, если она уйдет. Что сейчас Арина никому не нужна. Что умрет — ни один человек не заплачет. Зато, после прыжка и полета она, несомненно, встретится с мамой. Та, конечно, страшно рассердится — она всегда ругала за бессилие и трусость. Но ведь не выгонит — обратно с того света на Землю.
«В квартире бардак, — цеплялся за жизнь мозг. — Колготки, трусы нестираные. Перед людьми стыдно. И «Профессионала» бы посмотреть. Еще хоть раз».
Но вода в реке из плоской словно в объемную превращалась. Наступала со всех сторон. Уговаривала. Обволакивала.
И прохожих нет, никто не остановит.
Арина, не сводя глаз с манящей ледяной глубины, закинула ногу на парапет. Совсем не высокий, маняще скользкий. Две секунды — и все.
Но тут за спиной что-то лязгнуло, заскрежетало. Кажется, машина тормозит. Тяжелая. Оборачиваться Арина не стала.
Переждать, пока уедет? Или прыгать прямо сейчас?
Подтянулась легко на руках, хотя сроду не занималась никакой физкультурой, села на ледяные перила.
И вдруг услышала жалобный голосок:
— Тетя! Тетя!
Она рванулась было вперед, вниз. Что ей до чужих, впечатлительных детей?
Но мелкое исчадье оказалось шустрым — вцепилось изо всех жалких силенок ей в куртку.
Стряхивать детские руки — и все равно туда?
У ребенка психическая травма будет. В газетах потом напишут — про безжалостную эгоистку-самоубийцу.
Арина, наконец, обернулась. Хмуро спросила белобрысого пацана лет восьми:
— Что тебе?
Тот шмыгнул носом:
— Меня с тлоллейбуса выкинули.
— Кто? — Арина по-прежнему сидела на парапете.
— Контлолел. Сволось! — прокартавил малыш.
— Тебе билет купить? — саркастически спросила она.
— Не, — решительно помотал головой пацанчик. — Домой меня доведи.
— С чего бы?
— Боюсь один. — Голос жалобный, но улыбнулся нахально.
Внешне мальчишка напомнил ей одноклассника-хулигана. Арина была тайно в него влюблена и мечтала: чтобы тот ей склеивал косички скотчем и подкидывал в портфель червяков. Но мальчик Аришке даже никакого обидного прозвища не придумал. Просто не замечал скромную желтоглазую одноклассницу.
Магия воды чуть ослабла. Но с парапета девушка так и не спустилась. А шустрый чертенок вдруг — прыг! — и рядом уселся.
— Обалдел? — перепугалась она. — Быстро слезай.
— Неа, — смеются под белобрысой челкой глаза. — Я боюся. Ты меня сними.
Слезла. Грубо стянула мелкого за шкирку. Зашипела:
— Все. Иди отсюда.
— Ну, те-отя! — заныл мальчишка. — Мне две доло-оги больсых пелеходить! Мамка лугаться будет, что я один!
На форумах часто истории пишут. Как в трудную минуту прибьется к человеку котенок или щенок. Отогреет, от решительного шага огородит, будет в жизни утешеньем служить. А ей, что ли, ребенок попался? Нет, усыновлять его она точно не станет. Дети — страшная морока.
Строго сказала:
— Так и быть. До дома доведу.
А завтра — пересмотреть «Профессионала», убрать в квартире и вернуться к мосту.
Арина взяла пацана за руку. Ладонь ледяная. Как у мамы — когда она в гробу лежала. Куртешка дрянь, тоненький синтепон, шапки нет, обут в кроссовки.
— Закаляешься?
— Че дали, то и надел, — сурово ответил мальчишка. И поторопил: — Посли, сто ли?
Всю дорогу пытался болтать, но Арина не слушала. Сроду ее не интересовали детские проблемки и чужие мамки. Рука мальчишечья тепла не давала, так и осталась холодной до самого дома.
Пришли к облезлой, будто приплюснутой к земле пятиэтажке. Арина удивилась. Ей всегда казалось, что Крымский мост — район модный, застроен сплошь сталинскими исполинами или новоделами бизнес-центрами.
— Наш дом давно снести обесяют, — просветил малец. — Но тут коммуналки, ласселить слозно. Мамка судится. Хочет, стоб тлехкомнатную дали.
— Все! — Арина с облегчением выпустила детскую руку. — Беги к своей мамке.
— Ты меня до конца пловоди! — сурово велел парнишка.
И потащил за собой в подъезд — дыра-дырой, в углу кошачья миска, по всей лестнице рекламные листовки пестрят.
Поднялись на второй этаж, мальчишка позвонил.
Арина удивленно отметила: пацаненок вдруг подобрался, сутулую спину выпрямил, челку пятерней расчесал. Строгая, видно, мамка.
Но дверь вместо женщины отворил высокий, очень худой мужчина в широких, как йоги носят, штанах. Глаза ласковые, лицо приветливое. Улыбнулся Арине, будто давно ее знает и любит.
А предатель-малец Арину толкнул своими ручонками — чуть мужику не в объятия. И доложил тоном ябедника:
— Вот. С моста собилалась плыгать.
Арину бросило в краску. Мужчина в йоговских штанах сделал шаг вперед. Положил руки ей на плечи. Усмехнулся:
— Ты знаешь, что д’Артаньян тоже хотел покончить с собой?
— Отпустите меня!
— А его друг Атос сказал: «К этой глупости всегда успеешь прибегнуть. Ведь только она непоправима».
Арина хотела крикнуть: что это не его дело. И вообще пусть все оставят ее в покое! А мелкому — врезать хороший подзатыльник. Заслужил.
Но дядька продолжал держать ее в объятиях и внимательно смотреть в глаза. Как-то особенно у него выходило. Будто и сердце ее, почерневшее от горя, видит, и душу — пустую после маминой смерти.
И Арина вдруг пробормотала:
— Да я не то что специально собиралась. Просто остановилась, взглянула случайно с моста в воду, и…
— Проходи. — Мужчина аккуратно взял ее за плечо.
Его рука, в отличие от ладошки пацана, обожгла кожу, будто грелка после мороза.
— Я посел, дядя Йова? — спросил малец.
И будто ветром его сдуло.
Арина послушно вступила в длинный коридор. Ни единой вешалки или шкафа. Никаких полочек для обуви. Стены увешаны фотографиями. На всех — море и солнце. Восходы, закаты или яркий луч, пробивающий черную грозовую тучу. Где-то в недрах заунывно напевает женский голос. Арина (по музыкальной литературе всегда была «пятерка») узнала: мантра. Исполняет Дэва Премал. Пахнет ароматными палочками и куркумой. Филиал Индии — неподалеку от Крымского моста.
Йова щелкнул пальцами — еле слышно, показалось Арине. Но одна из дверей немедленно открылась, оттуда выскочила девушка — тоже очень худая, в просторных штанах. Присела перед гостьей на корточки, улыбнулась снизу вверх:
— Вашу обувь?
Арина смутилась окончательно. Сроду ее никто не разувал. Да и что у нее за носки? Может, рваные, грязные? Она просто не помнила.
Но Йова не дал и слова вымолвить. Глаза в глаза — будто тайну страшную поверял — произнес:
— У нас очень приятный пол из пробки. И подогрев. А вся обувь в отдельной комнате остается.
— Зачем?
— Чтобы не тащить в квартиру энергетику с улицы. Плюс элементарная гигиена.
Она не придумала, что возразить.
Носки, к счастью, оказались не рваными, а почти новыми, махровыми, со смешными лягушками. Арина вспомнила: их осенью мама подарила — чтоб дочка не мерзла, пока отопление в квартире не дадут.
В носу сразу зачесалось.
Йова убрал руку с ее плеча, развернул к себе лицом, прожег синью глаз. Спросил:
— Медитацию с поющими чашами любишь?
— Э-ээ… а что это?
— Это способ вернуться к тем, кто тебе дорог, — внушительно произнес мужчина.
— Вы о чем? — со страхом спросила она.
— Ну, у тебя ведь беда? Потеря? Кто погиб? Ребенок, муж?
— Мама.
— Давно?
— П-пять дней назад.
— Значит, она еще здесь. На земле, — уверенно произнес Йова. — И ты сможешь ее увидеть. Я охотно тебе помогу.
Арина постаралась взять себя в руки. Ты что, малышка, с моста не прыгнула, так в другую беду лезешь? Что это за квартира? Что от тебя хочет этот странный мужик?
Она спросила, как могла, сурово:
— Кто вы такой?
Мужчина взглянул удивленно:
— Лев Балаев. Вы меня разве не знаете?
— Откуда мне вас знать?
— Я читаю лекции. Издаю книги, записываю диски. Провожу ретриты и семинары. В социальных сетях почти миллион подписчиков.
— Вы йог, что ли, какой-то? — с презрением спросила Арина.
Девица, принимавшая обувь, уничижительно взглянула на гостью. Но ничего не сказала. Юркнула за одну из дверей.
Лев Балаев внушительно проговорил:
— Я не занимаюсь стандартной йогой. Я переворачиваю всю жизнь человека. Исцеляю от любого страдания. Хотите, чтобы та, кто умерла, продолжала вас радовать?
Арина печально махнула рукой:
— Бросьте. Мертвые уходят навсегда.
— Ошибаетесь.
Лев снова щелкнул пальцами. Помощница, (наверно, специально стоит ухом к двери и прислушивается к зову) явилась мгновенно. Гуру одарил ее улыбкой — куда, правда, менее щедрой, чем досталась Арине. И велел:
— Расскажи про себя.
Девица вытянулась перед ними почти по стойке «смирно». Только глаза — не по уставу — смотрели в пол.
Пробормотала:
— Потеряла в один день всех близких. Родителей. Мужа. Дочь. Мы в отпуск собирались. Большой семьей. А меня услали в командировку. Они полетели сами. И все… разбились.
В глазах девушки блеснула слеза, но мгновенно высохла под взглядом гуру. Тот строго молвил:
— Зина. Ты ведь сейчас счастлива?
Она взглянула на него глазами преданной собаки:
— Да. Да! Мне очень, очень, очень у вас хорошо!
— А это просто квартира? — осторожно спросила Арина.
— Я не практикую в квартирах, — с достоинством произнес Балаев.
А Зина поспешно объяснила:
— У нас здесь официально зарегистрирован антикризисный центр. Проходят занятия. А те, кому совсем плохо, могут даже ночевать оставаться.