Осталось только дождаться, чем закончится наступление Компании.
Глава 11
Государство — это таблицы с цифрами, отчеты с цифрами, указы с цифрами, доклады с цифрами… Короче, когда Людовик XIV (неточно, но ему приписывается) изволил породить культовый мем мирового масштаба «Государство — это я», он просто красиво выпендривался. Я выпендриваюсь с высоты XXI века, на более качественном уровне, а потому точно знаю истину: государство — это цифры. Внутри головы за многие месяцы работы цифры распределились по категориям. Начнем с цифр хороших — они олицетворяют собой, например, родившихся подданных или стопроцентную уплату податей и прошлогодних недоимок какой-нибудь губернией.
Недавно таких, хороших цифр привалило изрядно — состоялась Всероссийская перепись 1892-го года. 121 миллион жителей — огромная по меркам нынешнего (да любого!) мира сила! И это — самое начало, так сказать, базис, с которым я уже несколько лет работаю. Следующая перепись у нас назначена на 1895-й год — дорогая штука, шесть миллионов рублей ушло. Да и смысла нет — младенцы и усопшие «в реальном времени» в статистические данные вносятся, а касательно других данных разумно делать «отсечки» побольше.
Бывают цифры, к которым отношусь как к стихийному бедствию, ибо предотвратить было невозможно — собственно жертвы стихии сюда входят, по началу сегодняшнего заседания Госсовета мы как раз слушали доклады и принимали решения касательно обильных наводнений в Пермской губернии. К счастью, эвакуировать население взялись вовремя, а еще у многих тамошних жителей имелись лодки. Людей временно свезли в города, расселив за государственный счет где придется и выплатили по триста рублей — более чем достаточно для капитального ремонта и покупки припасов: пожать успели далеко не весь урожай, и теперь остатки погибнут. Не удалось спасти и скот — коровы с лошадьми в массе уцелели, а вот живность поменьше либо разбежалась, либо потонула.
До моего вмешательства рядовое наводнение с парой сотен пострадавших домохозяйств вообще достойным внимания событием не считалось и целиком отдавалась на откуп местным властям. Те в свою очередь разводили руками — что поделать, не повезло. Говорят, крестьяне невесть откуда свалившейся помощи очень удивились: невиданное дело!
— Таким образом, выплаты с учетом выданных «на руки» сумм и подсчетом нанесенного стихией, требующего ремонта ущерба в казенных зданиях, составили восемьдесят две тысячи рублей.
Гроши с высоты такой махины как Государственный Бюджет. Гроши, благодаря которым ужасный, способный натурально обречь на голодную смерть, удар судьбы обернулся возможностью начать качественно новую жизнь. Хорошая цифра.
Но бывают цифры и другими — за ними стоят разрушенные судьбы, и этим цифрам, к сожалению, тоже нужно уделять Высочайшее внимание.
— … губерния, закрылась текстильная фабрика заводчика Афанасьева — срыв поставок из-за недостатка анилина привел к неподъемным неустойкам и банкротству.
«Анилиновый» кризис едва-едва перевалил за середину — дела идут на лад, но не у всех. Что ж, бизнес — это риск, и заводчика Афанасьева не жалко: знал на что шел. Жалко тех, кто много лет на него работал и узнал о том, что ему пора искать другое место только тогда, когда ничего уже было не изменить.
— Семьдесят четыре, — прозвучала конкретная цифра.
Что ж, есть заглушка для совести и здесь — у нас не коммунизм, и за руку государство никого на производство не тянет. Мелкий заводик государству не интересен, и в доклад-то попал только в огромном общеимперском «пакете банкротов». Купит другой коммерс с аукциона, мужики да дамы найдут другую работу — в этом помогут в том числе созданные во всех губернских городах два месяца назад «биржи труда». Или там же останутся, если новый владелец сумеет правильно распорядиться собственностью — здесь в любом случае для личного вмешательства батюшки-цесаревича окна нет, анилиновый кризис всему миру проблем подкинул.
Так-то с текстилем по стране все нормально — поначалу напуганные проблемами с предложением цены в целом «отскочили» на старые позиции, как водится оставшись дороже, чем было, но это тоже временно: не только у меня тут голова за химическую промышленность болит, в решение кризиса все мировые элиты вовлечены. Мне, как бы странно в свете политической карьеры покойного в этой реальности Николая это не прозвучало, еще относительно просто: по Европе народы натурально митинги из-за выросших на одежду (а в эти времена одни штаны нередко полжизни носят, и они считаются серьезной покупкой, так что недовольство пролетариев более чем справедливо) цен проводили. Ну как «митинги» — привычный набор: стачки, погромы профильных магазинов, линчевание парочки попавших под руку «текстильных магнатов». Параллельно, на политической так сказать арене, на этом «инфоповоде» ковались политические очки и целые карьеры.
Мы-то тут с пониманием: ну нету красителей, цены пока что вот такие, но со временем наладится — государство и особо полезные граждане для этого делают то-то и то-то. Да, без одежды грустно, но и потерпеть-то годик-другой осталось. Прости-Господи, но как бы не ругали травмированные Советским союзом граждане «невидимую руку рынка» (которую, кстати, сами в немалых количествах приветствовали), она таки работает: без перекосов в капитализме, увы, невозможно, но другой системы у меня для этой планеты нет.
— По фактам присвоения государственных средств, выделенных губерниям в рамках продовольственной и семенной помощи, под суд с последующей ссылкой на каторжные работы и конфискацией в общей сложности попало двести семь чиновников…
А тут цифра двоякая — с одной стороны хорошо, что бессовестные твари получили заслуженное наказание, но грустно, что такие нашлись в удручающих масштабах. Слаб человек, и только крепкая палка в государевой руке может помочь ему побороть искушение нагреть руки.
Следующая пачка цифр — суммарно под четыре тысячи домохозяйств — посвящались старообрядцам. Они же не едины, и Евстафия своим Патриархом единогласно не избирали, вот и валят в лес да в Южную Америку — там немалых размеров община есть — целыми пачками, не желая иметь с такой странной и щедрой на исторические переобувания (и это тоже мировая практика!) страной ничего общего. Бог судья — однажды над лесным скитом прострекочет вертолет, опустится на полянке, и улыбчивый государев человек, выбравшись из него, спросит — «не надо ли чего? Гуманитарная помощь? Паспорта? Деток в школу?» — и будет повторять свой визит ежеквартально, до победного. Не может быть у государства лишних, неустроенных граждан — все нужны, все полезны, за каждого имеет смысл хотя бы немного, а побороться.
Еще одна пачка цифр схожа, но касалась другого проблемного элемента — наши евреи из бывшей Черты Оседлости массово валят в Америку. Странный народ — пока «удушали» сидели и не дергались, делами занимались, а как перестали, так сразу в мигранты. Всего — под две с половиной тысячи домохозяйств. Что ж, как бы лицемерно в свете мыслей о борьбе за сердца старообрядцев не звучало, скатертью дорога — много от еврейских товарищей шума и проблем, и без так сказать «пассионариев» — а они за бугор в первую очередь и валят — шума и проблем станет гораздо меньше.
Атмосфера в салоне графини Юсуповой была что надо: небольшое, оснащенное пушистым ковром, тусклым электрическим освещением, горящим камином, креслами, диванчиками, пуфиками и роялем помещение вмещало всего полтора десятка человек. Сливки Империи и одна приглашенная лично Марго (с согласия хозяйки «площадки», конечно) «знаменитость» — Мария Пуаре.
Судьбе внучки осевшего в Империи по итогам Наполеоновских войн французского офицера не позавидуешь — отец ее, державший неплохую гимназическую школу, погиб на дуэли, оставив шестнадцатилетнюю Марию, свою жену и других дочерей без кормильца. Мария грезила сценой, и даже успела дебютировать, но жестокая реальность ломала и не такие мечты — тяжелое положение семьи заставило Марию выйти замуж за инженера, который был сильно старше ее. Последний велел завязывать с песнями и танцами, но юная жена не послушалась, и инженер сделал самую главную ошибку в своей жизни — отправил Марию в сумасшедший дом и развелся.
Низкий поклон Михаилу Лентовскому — руководителю театра «Эрмитаж». Узнав о моем расположении к людям искусства, присовокупив сюда кампанию по спасению института семьи (инженер задним числом конечно же объявил Марию зараженной «бесами»), он написал в личную Канцелярию Маргариты (в мою такие просьбы слать не по регламенту) пространное письмо, с которым любимая супруга пришла ко мне.
Ныне инженер на каторге — там грамотных людей ух как не хватает несмотря на все мои усилия! — а Мария — вот она, поет нам свой ультимативно классический, впитанный за век в культурный код народа, романс:
— Я ехала домой, душа была полна Неясным для самой, каким-то новым счастьем…
Зажмурившись от удовольствия, я тихонько покачивался в такт звукам, держа за руку так же реагирующую на романс Марго. Как же поют эти люди! И что они поют! Да, в трактирах попроще и в других злачных местах «бахают» уже существующую «Мурку», прочий блатняк и крайне фривольного содержания куплеты. Но если взглянуть выше — туда, где имеющие возможность обрести культурный уровень и могущие себе позволить уроки музыки и пения люди… Ох, да будь моя воля, я бы вообще из салонов и театров не вылазил — каждый раз как праздник, и на душе от пения хроноаборигенов светлеет. Удивительно, но работает это и в другую сторону — так сказать «ниже», но и одновременно и несоизмеримо «выше» злачных закоулков и пафосных салонов городов: в деревнях. Во время Путешествия и инспекционных поездок по Центральным губерниям мне многократно доводилось посидеть с крестьянами за одним столом, а в эти времена застолье без песен невозможно — после таких посиделок на душе еще светлее.
С недавних пор у нас случилось обновление репертуаров — на базе Кишиневских евреев был создан ансамбль народной еврейской песни и пляски. Для укрепления дружбы народов, без которой Россия, увы, не работает.