Часть команды по случаю длинного надводного перехода и штиля с комфортом расположилась под солнышком на корпусе, попивая горячий чаек, кутаясь в утепленную форму — прохладно в этих местах в апреле-месяце. Ну а оставшиеся на дежурстве довольствовались попадающим через открытые люки светом и свежим воздухом — вентиляция на борту отличная, но все-таки совсем не то.
— Товарищ капитан, телеграмма, — ожил сидящий в наушниках связист, начав активно орудовать карандашиком в журнале «входящих».
«Голосового» радио «Тихие омуты» не имеют, только беспроводной телеграф.
— Излагайте, Тимофей Петрович, — приготовился капитан записывать в журнал судовой.
«04.04.1904. 11.43. Поступила телеграмма следующего содержания: 23−1–10».
Расшифровку в журналах писать не велено — чтобы не досталось врагам, а тетрадку с ключами к шифрам и кодам в случае проблем приказано сжигать в первую очередь. Должности дешифровщика подлодка не предполагает, поэтому капитану Марку Ивановичу Орлову — нет, не потомок того самого графа, а просто «из помещиков» — пришлось научиться этому нехитрому делу самому. Само собой, умел пользоваться тетрадкой и связист.
Полученный код был настолько прост, что и ключей к нему искать не надо — Марк Иванович помнил его и так.
«Немедленно приступил к выполнению» — дописал капитан в журнал и полез в занимающий левую тумбу его небольшого стола сейф. Пакет номер двенадцать ничем не отличался от двух десятков коллег, но открыть велели именно его. Аккуратно вскрыв полиэтиленовую оболочку, Марк Иванович извлек на свет электрической лампочки стопку машинописных листов общеимперского формата «А4».
Пробежав страницы взглядом, капитал побледнел и пропотел — приказ оказался очень неожиданным и в глазах дворянина во многих поколениях подлым. Печать Генерального штаба, однако, пространства для маневра не оставляла — приказ есть приказ, и выполнять его придется не только из-за боязни попасть под трибунал, но и из чувства долга.
— Все на посты! — скомандовал Марк Иванович.
«Технические» звуки подводной лодки на некоторое время перекрыла суета: команды старших по званию, ответы младших, стук сапог и всенепременная в любой подобной ситуации неразборчивая ругань. Когда старший помощник капитана Степан Васильевич Клеев убедился, что экипаж занял свои места, он бодрой трусцой вбежал на капитанский мостик и доложил начальству. Следом на мостик вбежал штурман, задержавшийся чтобы задраить люки и проверить мотористов.
— Сегодня в 11.45 поступил приказ за подписью Генерального штаба, — принялся излагать капитан. — Выдвинуться в указанный квадрат, скрытно погрузиться и подойти к ближайшей боевой посудине, кою предстоит торпедировать. Сразу после этого приказано уходить. Штурман, — передал лист с координатами.
— Есть, товарищ капитан!
Следующие три часа подлодка на максимальной скорости добиралась до «квадрата», а ее экипаж за это время на всякий случай проверял и перепроверял все системы, уделяя особенное внимание ходовой части, торпедному аппарату и баллонам с воздухом.
Параллельно с этим в свои «квадраты» выдвинулись остальные подлодки. Та, что носила имя собственное «Феврония» — с задержкой в двадцать минут: ее капитан происходил из дворян, чьи предки многие поколения принадлежали «воинскому сословию». Прямой приказ Генштаба атаковать корабли союзника(!), в мирное время(!) вызвал у капитана острый прилив гордыни и ханжества, после чего он, не подав в отставку, застрелился.
Тусклый свет электрических лампочек придавал украшенному содержимым головы капитана мостику весьма живописный вид, и снявшие с голов фуражки члены экипажа старались не приглядываться, слушая зачитываемый старшим помощником приказ Генштаба. «Пойти» следом за командиром никому в голову не пришло — а собственно зачем? Вместо этого мужики дослушали принявшего командование старпома, направили подлодку в нужном направлении и снова собрались на мостике — помолиться за покойного, закатать тело в рогожу и припрятать в укромном уголке до возвращения на берег.
Служба экипажами флотов Германии, Австро-Венгрии и Швеции в Северном море неслась так себе — избаловались спокойствием и были уверены, что без объявления войны никто по ним стрелять не посмеет. Некоторые направленные на борьбу с подлодками указания командование до моряков донести успели, но где — они, а где — подлодки?
Подозрительные, выглядывающие из-под воды железные трубки перископов никто высматривать и не пытался, поэтому «Тихим омутам» удалось подобраться на удобные для гарантированного поражения торпедами расстояния до обнаруженных кораблей. Не одновременно — море большое, расстояния до целей у всех разные.
Первым пошел на дно австрийский эскадренный броненосец типа «Габсбург» — одна из пяти запущенных торпед попала в машинное отделение, и взрывной волной подлодку с именем собственным «Татарка» отнесло на добрые полкилометра. Поднявшись на ноги, мужики потерли отбитые падением места, повернули лодку как надо и принялись сваливать. Настроение, однако, было подавленным — там на крейсере же такие же моряки, как они, а с ними — вот так. Немного утешало то, что «Габсбург» в этом квадрате не один, и выживших после взрыва матросов кто-нибудь спасет: тонуть такая громадина будет очень долго.
Вторым на дно ушел мореходный миноносец, красующийся шведским флагом. Следом — еще парочка кораблей малого водоизмещения, но уже немецких. Такой крупной добычи как «Габсбург» «Тихим омутам» больше потопить не удалось — в основном торпеды попадали в не критические места, и экипаж успевал тушить пожары, латать пробоины и «огрызаться» из всего, что было под рукой. Не безуспешно — немцам удалось проделать парочку солидных дыр в корпусе подлодки «Кокетка», но к своему же горю: экипаж подлодки принял решение идти на героический последний таран, успешно осуществив задуманное.
Три часа спустя после первой атаки и пятнадцать минут — после последней, Северное море было совсем непохоже на себя утреннее: мирное плавание бок о бок всеми тремя здешними силами было упразднено в сторону плотного движения союзными группами в боевом порядке. Начинать пальбу по «соседям», впрочем, никто не спешил — все ждали приказов от начальства и нервничали.
Тем временем по телефонным и телеграфным линиям старушки-Европы пачками бегали вопросы вроде «вы что там, совсем охренели?» и ответное «а может охренели не мы, а вы?». Длинная подготовка к войне и общая оживленная геополитическая обстановка в мире делали свое черное дело: градус паранойи среди будущих врагов и даже союзников в среднем царил такой, что в крайний ажиотаж пришли вообще все. Ну а когда к докладам с Северного моря подоспели доклады с Тихого океана, где тоже кое-чего загадочно утонуло, дипломатическая обстановка оказалась накалена до предела, и только Георгий Романов был спокоен, дежурно напоминая партнером о необходимости принимать решения с холодной головой.
Параллельно напоминаниям шла неспешная мобилизация — под предлогом больших учений в действующие и кадрированные части для обучения и укомплектования начали поступать солдаты. Дураки на нашей планете, конечно, имеются, но на больших должностях они выживают редко: Австрияки такие специфические учения оценили и объявили мобилизацию собственную. Верные союзническим обязательствам немцы и французы поступили так же. За ними — «Балканская коалиция» и Турция. Дальше — итальянцы, испанцы и шведы.
Мобилизация — это дорого, а значит скорейшее начало боевых действий стало для всех выгодным. Каждый был уверен в своих силах и своей победе. Заявления каждый день звучали все более тревожными, обмен взаимными обидами и претензиями ожесточался, на суше и море нередко случались всяческие провокации, но начинать Большую Войну никто парадоксальным образом не спешил: тот, кто начнет, в дальнейшем имеет немалые шансы огрести все исторические лавры «безумного воинственного кретина, который в одиночку отвечает за это вот все».
В такой интересной обстановке мир встречал лето 1905-го года, и ни у кого не было сомнений в том, что большая война может начаться в любой момент.
До чего же не хочется нести всю полноту ответственности за грядущую войну в одиночку! Все-таки не зря я считал уважаемых партнеров трусами. Я? Нет, мною движут другие причины — для меня внутренний рейтинг важнее всего, потому что мой народ в прошлой реальности заставил элиты с собой считаться. К немалому собственному горю, но это уже детали.
Безусловно, если я сейчас скомандую «в атаку», мои подданные приказ исполнят, но последние несколько лет я без устали повторяю, что война России не нужна. Если «не нужна», так чего царь нас гонит на пулеметы? Значит врал. А если кампания затянется — а рассчитывать всегда нужно на худший сценарий — волна народного недовольства уподобится цунами. Особенно если за первые месяцы не получится добиться внятных успехов. Получится — можно будет размахивать перед носом у подданных морковкой скорых переговоров о мире, мол, нам этого хватит, но проклятые враги не желают сдаваться.
Не чужаков боюсь в общем, а своих. Допускаю, что из чистой паранойи — нормальные объяснения подданным целей и задач войны, привычная для наших краев дисциплина, институт «политруков» — в основном попы разных конфессий на них обучены — очень сильная экономика, накопленная материальная часть и беспрецедентный в истории пакет благ для непосредственных участников войны и их семей позволят мне усидеть на троне до победного конца с 99-типроцентной вероятностью.
«Инцидент в Северном море» не поколебал решимости уважаемых партнеров «праздновать труса» и пытаться договариваться — до тех пор, пока они не сочтут свои войска готовыми к началу столкновения. Тем не менее, огромное количество «турбопатриотов» и высокопогонных мужей от армии роптало: в их глазах случившаяся провокация иначе чем оскорблением великодержавности считаться не могло, поэтому вся Европа начала лихорадочно проводить учения и пытаться интенсифицировать подготовку к бойне.