Остаток июля был посвящен усиленной пропагандистской накачке собственных подданных. Минимум ура-патриотизма, минимум всякой ерунды вроде «нужно помочь братьям-христианам в другой стране» — работа велась с точки зрения обыкновенного реализма с конкретикой: что получит Российская Империя, одолев зловредную «турку». А получит она много чего! Общество моими стараниями за последние годы несколько изменилось: если когда-то, в моей реальности, люди полагали, что они идут на войну за царские долги, а Проливы империи нужны только чтобы продавать зерно за бугор, ничего не оставляя внутреннему потребителю, то теперь подобной бредятины и днем с огнем не сыщешь. Население Российской Империи — самое политически и экономически грамотное в мире! Нет, так-то нарваться на мошенников может и стабильно «нарывается», но о значении торговли для общего уровня благосостояния общества представление имеет!
Тридцать первого июля, под вечер, я поцеловал любимую супругу, расцеловал деток и отправился к семейному духовнику, недавно назначенному шестидесятидвухлетнему отцу Иллариону, обладателю грозно топорщащейся бороды и зычному басу:
— Неспокойно мне, батюшка.
— Тяжелые времена впереди, — понимающе кивнул Илларион. — Да благими делами и пользою великой они обернутся.
— Не для всех, — вздохнул я.
— Бойся всеобщего блага, ибо на Земле оно невозможно, — поднял в воздух палец Илларион. — Гордыней не воспылай, да на себя лишнего не бери — надорвешься и дел наворотишь. Россия нынче — силища великая, каковой никогда не было. Не возгордись, распоряжайся ею рачительно.
— Обязательно, — пообещал я. — Силища-то великая, но за каждое действие жизнями платить придется.
— Короток век человеческий, — философски заметил Илларион. — За Веру, Царя и Отечество жизнь отдать благое дело. Главное — с толком.
— Не за Веру, Царя и Отечество, а конкретные материальные блага, — поправил я.
— За интересы Родины, — предложил компромисс духовник. — Ты цинизмом-то не увлекайся, Георгий Александрович. Не стесняйся идеалов и веры своей крепкой — все знают, Царьград освободить от гнета магометанского заветная твоя мечта.
О как! А я-то и не знал! Фиг с ним, пусть батюшки что хотят думают.
— Указы сейчас пойду подписывать, — поделился я с Илларионом планами.
— И правильно — медлить далее нельзя, — одобрил он и осенил меня благословением. — С Богом ступай, Православный Царь.
С Богом любое дело сподручнее начинать, поэтому я пошел в свой кабинет, по телефону велел Остапу зайти через десять минут и достал из сейфа три здоровенные папки. Пакеты указов.
Первый — о введении в Российской Империи военного положения. Во многом — формального, потому что рвать жилы всей страною ради победы нет смысла: нормально подготовились, и воевать будем в рабочем так сказать режиме.
Второй — о начале войны с Османской Империей. Ах да, положено же врага предупреждать. Взяв трубку телефона, я попросил телефонистку связаться с турецким посольством — телефон у них есть. Когда трубку на том конце провода снял дежурный дипломат, я заявил:
— Это Георгий Романов беспокоит, Император Российский. Через девять часов мы начнем вести против Османской Империи войну, поэтому объявляю ее вам заранее. До свидания.
Официальная бумажка тоже будет — сейчас Остап придет, озадачу его этим, а пока подписываем третий пакет указов — об активации здоровенной пачки льгот и привилегий, которые получат участники боевых действий. Мужикам, надеюсь, понравится, и умирать они будут, прости-Господи, с легкой душой.
— Начинаем, Георгий Александрович? — спросил Остап, узрев на моем столе папочки.
— Начинаем, братец, — кивнул я. — Займись, будь добр, — указал на стол.
— Сию секунду, Ваше Императорское Величество! — торжественно козырнул Остап.
С самого утра солнце обрушило на Москву всю свою летнюю мощь. Прошедший минувшей ночью ливень наполнил своими испарениями воздух, и непривычным к такому климату жителям «старо-новой» столицы приходилось туго. Погода, однако, в этот раз оказалась неспособной помешать Москве на ушах. По наполненным людьми улицам сновали мальчишки-газетчики, повторяя примерно то же, что утром вылилось на подданных Российской Империи из радиоприемников и уличных мегафонов:
— Война! Россия объявляет войну Османской Империи! Его Императорское Величество Георгий подписывает указ о введении в стране военного положения! Его Императорское Величество собирается обратиться к подданным на Красной Площади! Время обращения вы узнаете на странице нумер три! Покупайте газету, товарищи!
Множество мальчишек сегодня набьет сумку копейками, распродав к чертовой бабушке свежий номер. Война — дело большое, коснется всех, а значит узнать чего там и как будет полезно. Более подверженный нервным потрясениям народ вместо газет спешил закупиться крупами, мукой, сухарями, сушеным мясом, консервами и альфа и омегой выживания в эти непростые времена — солью и спичками. Ух и чесались руки у купцов от желания в честь такого ажиотажа приподнять цены, да нельзя — накануне каждому лавочнику Москвы доставили бумагу, в которой Его Императорское Величество изволили вежливо просить так не делать, ссылаясь на «невидимую руку рынка». Врагом себе никто не был, и только двое купцов к исходу дня получили долгие воспитательные беседы в ближайшем околотке — ну не сажать же жадин за то, что в своем магазине какие хотят цены ставят.
Несмотря на снующих по городу «хомяков», в целом настроение у народа было приподнятое. Война в их памяти была всегда, и на то она и Империя, чтобы время от времени с кем-то воевать — не зря же страна такой ВПК мощный отгрохала! Кроме того — к войне Георгий готовился, и призывал остальных делать так же. А ежели готовились — неужто оплошаем?
Отдельной популярностью в этот страшный на самом-то деле день пользовались будущие комбатанты — львиной доле расквартированных в Москве и Подмосковье работников Военного Министерства осталось ночевать в столице крайнюю — чтобы не сглазить! — ночь. Военных угощали квасом, пирогами, щедро поили в кабаках, сотни тысяч девушек и женщин роняли слезы, в соответствии с супружеским долгом желая любимым (в такой момент даже полный козел таковым становится) вернуться домой с победой.
Словно по волшебству улицы принаряжались в Имперские стяги и плакаты агитационного и гражданско-оборонительного характера. «Не болтай!», «Бей турка!», «При обнаружении подозрительных предметов сообщи о них ближайшему полицейскому чину» и тому подобное.
Плакаты, призывающие добровольно направиться в ближайший военкомат для прохождения двухмесячного обучения с последующей отправкой на фронт заставляли мужиков всех возрастов задумчиво чесать репу — патриотический порыв Родина поощряла сотней рублей ежемесячно (тремя сотнями — для непосредственных участников боевых действий) и исполинским списком «бонусов» для семьи на поколения вперед. Для соблюдения социальной справедливости, тот же самый пакет благ получили и все предварительно мобилизованные граждане с кадровыми военными.
Собственно Высочайшее Обращение к подданным Российской Империи назначили на одиннадцать тридцать — чтобы народ не успел «устать» от такого необычного дня, а напротив — был свеж и бодр.
Красную Площадь успели оборудовать — дело привычное, Его Величество любят праздники да собрания здесь устраивать — и теперь перед металлической, украшенной Имперскими флагами строгой сцены, стоял народ — все, кто смог сюда пробиться. Ближайшие улицы превратились в одну большую стоянку гужевого и автомобильного транспорта. Охрана мероприятия обеспечивается унылыми гвардейцами, которые отправке на фронт не подлежат, сколько не просись — кто-то же должен оберегать столицу в такой напряженный исторический момент.
Мегафоны щедро одаривали окружающих аудиотрансляцией выступления «разогрева» в виде короткой концертной программы — казачий хор, хор Собственного Его Императорского Величества Конвоя и еще тройка хоров от сухопутных и морских родов войск. Впервые в истории — выступления хора Императорской Авиации! Перемежалось исполнение бережно донесенных из глубины веков фольклорных композиций и грозных маршей выступлениями «батюшек» с актуальным духовным репертуаром.
По окончании неплохо взбодрившего народ выступления хора Авиации с «Маршем Авиаторов», на сцену выбрался церемониймейстер. Дождавшись тишины, он объявил «следующий номер» — выступление Военного Министра Кочубея. Пропаганда в Империи нынче работает прекрасно, поэтому народ Виктора Сергеевича знал и любил за показательные расправы над расхитителями армейского имущества, внятные выступления в СМИ и чувство юмора. Переждав бурные овации, важно блестящий орденами и медалями Кочубей поднял руку, призвав к тишине, и начал вещать в микрофон:
— Великие времена наступают для Родины нашей. Силу долго копили, и теперь, когда Его Императорское Величество повел нас на битву супротив извечного врага, не оплошаем и не убоимся! Освободим от магометанского гнета Царьград, а то давненько не прибивал наш народ щита на врата его!
Под свист, рокот и аплодисменты толпы министр отошел на три шага вглубь сцены, встав по стойке «смирно». Место у микрофона вновь занял церемониймейстер:
— Его Императорское Величество Георгий Александрович Романов, — продекламировал оптимизированную носителем формулу.
— Здравия желаем, Ваше Императорское Величество! — растянуто во времени, не слаженно, зато от души поздоровался народ с выбравшимся на сцену, обросшему бородой да усами, украшенном минимумом орденов на парадной «милитари-кежуал» форме, монархом.
Вежливо кивнув в ответ, Царь энергичной походкой добрался до микрофона, и Площадь со всей Столицей привычно наполнил успокаивающий, размеренный баритон:
— Врать, как и всегда, не стану — суровые времена наступают. Видит Господь, — перекрестился, а следом за Георгием перекрестилась и толпа. — Мы не хотим войны. Однако пытаться ее избежать — значит дать нашим врагам возможность набрать силу, и тогда сомневаться не приходится — они непременно ударят. Будучи Российским Императором, я высоко ц