«Счастливчик», отчаявшись сдвинуть с места «неудачника», набросился с кулаками на Тита Вибия. Тот отпрянул и схватил за руку змееглазую рабыню. Рабыня взвизгнула. «Неудачник» сел, трясущимися пальцами запихивал мелочь в кошелек. Лицо и туника его были в пыли. Вибий, не выпуская рабыни, петухом наскакивал на «счастливчика». Мол, при чем здесь он, он просто шел мимо, рабыня подтвердит. Змееглазая вырывалась. Никто из рабов не спешил ей на помощь, видно, не слишком жаловали. Змееглазая что-то гневно крикнула. Максим подумал, что подтолкнул приятеля к опасной игре. Рабыня принадлежит весталке. Подобное обращение со служанкой — не оскорбление ли госпожи? За оскорбление весталки положена смерть.
Размышлять об этом было некогда. Змееглазая, извиваясь, пыталась вырвать руку. Озабоченная своей судьбой, не замечала ничего вокруг. В два прыжка Максим очутился возле паланкина, сунул табличку одному из рабов. Сказал на ходу:
— Отдай госпоже, отдай сразу.
Раб мгновенно и безмолвно спрятал таблички под подушку. Похоже, не первый раз передавал так письма весталке. Максима тревожило, сразу ли весталка найдет письмо. «Если не найдет, подойду сам».
Вибий отпустил рабыню. Та наградила его оплеухой и отскочила к паланкину. Максим был уже в нескольких шагах. Отходя, почувствовал взгляд змееглазой. Подавил желание обернуться.
Только укрывшись в одной из арок цирка, Максим осторожно посмотрел назад. Змееглазая потирала запястье. Тит Вибий, спотыкаясь, брел прочь. Игроки как ни в чем не бывало продолжали метать кости.
Спустя минуту Вибий присоединился к Максиму. Затем они нашли убежище в тени высоченных кипарисов. Паланкин весталки был оттуда ясно виден, но Максим беспокоился, не пропустят ли они бестиария. Беспокойство еще усилилось, когда из цирка повалил народ. Оставалось лишь радоваться, что представление закончилось.
Весталки вышли одними из первых. Несмотря на одинаковые белые одежды, на белые ленты в волосах, они были разительно непохожи друг на друга. Впереди шествовали две черноглазые смуглянки, взахлеб обсуждавшие битву. За ними — высокая белокурая девушка, замкнувшаяся в высокомерном молчании. Лицо ее выдавало крайнее утомление и недовольство. Следом за белокурой шла совсем юная девочка — никак не старше двенадцати лет. Она была изжелто-бледна и опиралась на руку дамы постарше, судя по схожим чертам лица — матери или сестры. Дама проводила ее до самого паланкина.
Последней, в окружении молодых щеголей, появилась рыженькая весталка. Двое молодых патрициев не отставали от нее ни на шаг. Один нес веер из павлиньих перьев, другой, забегая вперед, раздвигал тросточкой толпу, хотя в этом не было никакой необходимости, все и так расступались. Оба заглядывали весталке в глаза и возгласами выражали восторг. Весталка улыбалась, беззаботная, как ребенок. Максиму сделалось обидно за Марцелла.
Прощаясь с поклонниками, весталка позволила покрывалу словно невзначай соскользнуть с головы. У Максима захватило дыхание. «Какие волосы!» Он всегда сожалел, что женщины его эпохи коротко стриглись.
Волосы весталки золотым плащом текли по спине, спадали ниже коленей. «Быть может, к Марцеллу она испытывает только жалость?»
Весталка села в паланкин. Розовым локтем оперлась о подушку. Максим провел языком по пересохшим губам. «Возьмет письмо или нет?» Раб наклонился, убирая золоченую лесенку. Максиму показалось, раб что-то шепнул весталке. Девушка сунула руку под подушку. Приподнялась на локте и задернула занавески. Змееглазая рабыня встрепенулась. Осмотрелась по сторонам. Как бы невзначай коснулась занавеси, пытаясь заглянуть в щелку. Вторая служанка, пылая негодованием, оттолкнула ее в сторону.
Максим смотрел на паланкин весталки. Занавески оставались задернутыми.
«Поняла ли, о чем речь?» Максим вдруг испугался, что написал плохо. «Если поняла — захочет ли помочь? Или сразу отступится от Марцелла?»
Занавески раздвинулись. Весталка полулежала на подушках. Табличек в ее руках не было. В выражении ее лица Максим не мог ошибиться. Так смотрят люди, на которых обрушилось внезапное несчастье. В один миг весталка стала взрослой.
— Бестиария долго нет, — сказал Вибий. — Пойду, посмотрю.
— Нет, останься.
Максим сам выступил из тени. Спокойно прошел мимо паланкина весталки. Не сомневался, что девушка его увидела. Краем глаза заметил, как змееглазая рабыня вскинула голову.
Толпа, выплеснувшаяся из цирка, быстро растекалась по близлежащим улицам. В такой сумятице было проще простого разминуться с бестиарием, поэтому Максим занял новый наблюдательный пост неподалеку от паланкина весталки, в начале Священной улицы.
«Не возбудит ли весталка подозрений, оставаясь на месте, когда все зрители уже разошлись?»
Оглянувшись, Максим обнаружил, что девушка не растерялась. Послала раба вдогонку за одним из щеголей. Щеголь прилетел, не чуя под собой ног. Весталка заливисто смеялась. Змеекосая рабыня озадаченно поглядывала на госпожу. Щеголь сиял.
До Максима долетали отдельные слова. Речь шла о каком-то проигранном залоге. Весталка держала в амфитеатре пари и проиграла. Жаждала возвратить залог. Щеголь галантно отказывался.
Вдалеке показался бестиарий. Так грубо расшвыривал прохожих в стороны, что Максим понял: счет идет на секунды. Рванулся навстречу. Бестиарий схватил его за плечо, притянул к себе и проревел в самое ухо:
— Казнь по обычаю предков! У Эсквилинских ворот!
Максим не стал спрашивать, что это за казнь. Не сомневался — долгая и мучительная. «Только бы успеть!» Хорошо помнил: дорога от Форума до ворот почти равна дороге до ворот от цирка. Но бестиарию еще пришлось бежать от курии до цирка!
Максим повернулся, отыскивая взглядом паланкин весталки, и обнаружил его — чуть не в двух шагах. Весталка приказала трогаться в путь сразу, как появился бестиарий. Змееглазая, конечно, тоже увидела бестиария. «Если и догадалась, ничего не докажет. К весталке мы не подходили, не обменялись ни словом».
Обо всем этом Максим думал уже на ходу, широким шагом поспешая за бестиарием. На паланкин весталки больше не оглядывался. «Каково ей! Бегом пуститься не может. Не знает, застанет ли Марцелла живым. И при этом должна беззаботно щебетать с поклонником!»
Дорога к воротам пролегала в низине, между Эсквилином и Циспием (малым холмом, не входившим в число знаменитых семи). Справа, на месте Золотого дворца Нерона, о котором Максим столько читал, Домициан возводил новые термы. Чуть выше, почти на самой вершине холма белели колонны портика Ливии. Слева тянулись доходные дома в четыре-пять этажей.
Максим никак не мог сообразить, где происходят казни. Помнил: за воротами по левую руку начинались великолепные сады. Справа… «Да, справа пустырь. Я еще спрашивал, какие состязания там бывают. Гефест отмолчался».
Они не достигли ворот. На пересечении улицы Патрициев с Субурой, на перекрестке между аристократическими кварталами и кварталами бедноты, встретили отряд преторианцев. Двадцать солдат в гребенчатых шлемах конвоировали сенатора Марцелла. Кроме солдат, за сенатором следовали и несколько чиновников со свитками папируса в руках. Чиновников сопровождали рабы, несшие складные табуреты. Возглавлял процессию центурион, уже знакомый Максиму. «Квинт Септимий». Именно он в свое время доставил прорицателя на Палатин.
Максим с завистью и восхищением смотрел на Марцелла. Хотел бы сам встретить свой последний час с таким лицом!
Центурион подал знак, смолк топот подбитых гвоздями солдатских сапог, преторианцы остановились, пропуская паланкин весталки.
Священная дева вскинула руку, и рабы-носильщики тоже остановились, опустили паланкин на землю. Замерли в ожидании дикторы, застыли служанки. Змеекосая поедала глазами госпожу. Весталка отстранила поклонника и без посторонней помощи сошла на землю.
Только теперь Марцелл побледнел. Даже губы выцвели.
— Центурион, кто этот человек? — спросила весталка.
— Преступник. Осужден по закону об оскорблении величества, — отвечал центурион.
Рапортовал бойко, хотя брови хмурились, и взгляд сделался беспокойным. Как и все римляне, Квинт Септимий чтил дев Весты, но предпочел бы без помех исполнить приказ.
— Я, Амата Корнелия, освобождаю этого человека.
Центурион раскрыл рот. Такого он не ожидал. Да, по закону весталка могла, встретив на дороге осужденного, избавить его от казни. Только центурион не помнил, чтобы весталки хоть раз воспользовались своим правом. Центурион проклинал злую судьбу и свою службу. Несладко выбирать между гневом Весты и гневом императора.
Солдаты и чиновники вытянули шеи. Сразу поняли: твориться нечто небывалое, что обязательно нужно запомнить, рассказать потом детям и внукам.
Марцелл на мгновение оперся на плечо ближайшего солдата. Потом губы сенатора беззвучно шевельнулись. Максим прочитал: «Амата Корнелия». Сообразил: «Амата» — не имя. «Амата» — «Возлюбленная», так называют весталок во время их служения.
— Прости, Великая дева, — неуверенно сказал центурион. — Ты должна поклясться, что встреча с осужденным была случайной.
Ни секунды не медля, не изменившись в лице, весталка вскинула руку:
— Клянусь. И повторю свою клятву перед Великим понтификом[23].
Максим дернул бестиария за руку:
— Кто это — понтифик?
— Главный жрец.
— Догадался. Кто он?
— Цезарь Домициан.
Максим молча глотнул воздуха.
Только теперь весталка чуть повернула голову и посмотрела в глаза Марцеллу. Посмотрела так, словно он был единственным мужчиной на всей Земле. Максим невольно отвернулся. Успел подметить: змеекосая, змееглазая отворачиваться не стала.
— Этот человек находиться под моей защитой, — сказала весталка центуриону.
Тот нехотя подал знак. Конвойные расступились.
Весталка обратилась к Марцеллу ровным, спокойным тоном взрослой женщины:
— Я провожу тебя.
Максим уже знал: человек, которого провожает весталка, неприкосновенен.