Сенатор Марцелл поднял брови. Ему не случалось прежде обращаться с просьбами к тем, кому можно было просто приказывать.
Никто не двинулся с места. Гефест для верности даже вцепился обеими руками в скамью. Из мелкого ослушника он становился государственным преступником. Похоже, вольноотпущенника увлек масштаб.
— Отлично.
Максим позволил себе улыбнуться, и даже в глазах Сервии и Марцелла проступила тень улыбок; остальные просто засияли.
Затем актер повел Гефеста, бестиария и Тита Вибия в кладовую, велел разобрать инструменты. Оглядел свою команду. Бестиарий сжимал в огромных ручищах по рычагу, Вибий завладел лопатами — в каждой руке по две, и еще одна зажата под мышкой. Гефесту достались крючья и веревки. Максим неожиданно расхохотался: «Шабашники!»
Сенатор Марцелл, возникший на пороге, истолковал смех по-своему.
— Сложим на повозку. Ночью повозки могут двигаться по городу.
«А днем — нет?» — сделал открытие Максим. Вскоре нашел объяснение: на улицах слишком многолюдно, тесно.
— Нужно место, откуда все видно, — сказал Максим. — Народу соберется много.
Тит Вибий и Гефест вызвались первыми отправиться на «Поле нечестивых». Максим, отведя их в сторону, сказал:
— Могила, верно, вырыта. Сумеете — бросьте записку, — это слово он произнес по-русски, одновременно изобразив, что пишет на папирусе. — Пусть ждет.
Гефест понимающе кивнул. Вольноотпущенник с Титом Вибием ушли, и Максим обратился к Марцеллу:
— Какой дорогой поведут весталку?
— Думаю, ближайшей. Через императорские Форумы, улицей Альта Семита прямо к Коллинским воротам.
Это ничего не сказало Максиму. Возле Коллинских ворот он не бывал ни разу. Сенатор продолжал:
— Следом за осужденной потянутся зеваки, — на последнем слове голос Марцелла дрогнул от отвращения. — Хочешь опередить толпу? Тогда лучше по улице Патрициев добраться до Виминальских ворот, выйти из города, достичь Номентанской дороги и повернуть назад, к городу. Попадем как раз к Коллинским воротам.
— Нужно… — Максим замялся, не зная, как по-латыни будет: «столпотворение», «сумятица», «замешательство».
— Толпа нужна.
Марцелл смотрел терпеливо, полагая, что чужеземец оговорился и сейчас поправится. Максим начал злиться — не на сенатора, на собственное бессилие.
— Много людей. Толкаются. Можно подойти к осужденной.
Марцеллу краска бросилась в лицо — досадовал, что сам не додумался.
— У ворот всегда толчея.
— Хорошо. Пойдем, как ты сказал. Будем ждать у ворот.
— Я с вами, — Сервия впервые подала голос.
Марцелл нахмурился и с заметным неудовольствием повернулся к сестре, но Максим уже разрешил:
— Да.
Он не считал, что Сервии безопаснее оставаться дома. Конечно, риск велик. Если их схватят, страшно подумать, какой смертью придется умирать. Ведь они совершают не только преступление, но и чудовищное кощунство: спасая нечестивую жрицу, оскорбляют богиню Весту. И все же лучше Сервии быть вместе с ними на пустыре, чем находиться дома. На «Поле нечестивых» она, может, и уцелеет. А вот дома, дожидаясь в бездействии, наверняка лишится рассудка.
Марцелл смолчал, но видно было, каких усилий это ему стоило.
— Оденься… — Максим хотел сказать, «оденься простолюдинкой», но нужного слова не вспомнил. — Оденься бедно.
Повернулся к Марцеллу:
— Ты тоже.
Сервия поспешила прочь, но Максим окликнул ее и вернул.
— Есть верная рабыня? Пойдет с тобой.
— Зачем? — не выдержал Марцелл. — Болтливый язык понадобился?
Максим и сам не мог бы сказать, что за мысль возникла. «Женщина может отвлечь внимание». Чье внимание — он пока не знал. Чувствовал: нужна бойкая, дерзкая, бесстрашная женщина. Не Сервия — сестру сенатора слишком многие знают в лицо.
— Лавия пойдет, — подал голос бестиарий.
Сенатор, пораженный неожиданным вмешательством, ответил не сразу. Максим наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кто такая Лавия.
Марцелл сказал:
— Не поручусь за нее.
— Я поручусь, — веско проговорил бестиарий.
Сенатор и Максим с минуту раздумывали, принять ли такое поручительство. Молча разглядывали бестиария. Тот сохранял вид невозмутимый и уверенный. Максим с Марцеллом одновременно кивнули.
— Хорошо, выходим.
Максим задержался еще на мгновение, велел управителю, едва стемнеет, доставить повозку с инструментами на «Поле нечестивых». Сенатор на ходу набросил короткий темный военный плащ.
Женщины не заставили себя ждать, напротив, уже сами ждали в атрии. Сервия, незаметная и неузнаваемая в серой тунике и таком же сером покрывале, прислонилась к стене. Рядом стояла рабыня и темно-коричневой тунике. Максим сразу узнал невысокую быстроглазую смуглянку — в доме Марцелла она подавала рабам еду.
Максим указал на Лавию:
— Покрывало.
Смуглянка тряхнула головой:
— Не боюсь пыли.
— Не то. Покрывало — яркое.
Женщины переглянулись, явно ничего не понимая. Сервия посмотрела на брата, но и Марцелл не смог дать объяснений. Лавия проворно нырнула в комнату госпожи, вернулась, неся покрывала: белое, пурпурное и еще одно, бирюзовое, расшитое золотыми нитями. Максим это и выбрал, но, продолжая удивлять женщин, велел туго скатать и нести в руках.
Они вышли из дома. Пройти предстояло полгорода, и Максим справедливо опасался, что женщины устанут. Сервия, конечно, не пожалуется, рабыня — тем более. Плохо другое — хватит ли сил пробиться к весталке?
«Корнелию поведут через весь город пешком? Или понесут в носилках? Неужели вокруг будут вышагивать преторианцы?»
Максим то и дело оглядывался на женщин — не отстают ли? Конечно, сподручнее было бы прорваться к весталке ему самому или Марцеллу. «Нельзя. На женщин не обратят внимания. Нас — заметят. А если сенатора узнают — конец всему».
На улице Патрициев было несравнимо просторнее, чем в центре. Широкая, мощеная дорога, огражденная ровными рядами домов, разделяла два холма: Виминал и Циспий. Название улицы было не случайным, проживала здесь отнюдь не голытьба. По обеим сторонам улицы высились великолепные дома. Каждый из особняков, казалось, старался перещеголять соседний.
Стража у городских ворот дремала, не обращая внимания ни на входивших, ни на выходивших. Максим внезапно сообразил, что ночью ворота запрут. «Как же управитель доставит инструменты?» Спросил об этом Марцелла. Сенатор объяснил, что для выходящих из города ворота откроют. Но даже если бы и не открыли — стена во многих местах обвалилась, перебраться не составит труда. Максим успокоился.
Следуя плану Марцелла, они вышли из города и направились вдоль городской стены к Номентанской дороге, чтобы по ней вновь возвратиться в город через Коллинские ворота.
Вскоре внимание Максима привлекла высокая стена со сторожевыми вышками, тянувшаяся по правую руку от дороги.
— Преторианский лагерь, — пояснил Марцелл.
Максим вспомнил учебник по истории Древнего Рима, раскрытый на карте города. Почему-то актеру казалось, что лагерь преторианцев располагался в городской черте. Сейчас это было неважно, но Максим продолжал ломать голову, пока не сообразил: он видел карту позднего Рима. В то время империя уже утратила многие владения, да и в самой Италии стало небезопасно. Тогда вокруг города была возведена вторая стена, окружившая и лагерь преторианцев.
Они приблизились к Номентанской дороге. И разом остановились. Солдаты-преторианцы в сверкающих доспехах, в шлемах с алыми перьями, в коротких алых плащах выстраивались вдоль дороги. Впрочем, они пока не пытались задерживать путников.
— Быстрее! — велел Максим.
Бегом они преодолели последние метры, вышли на Номентальскую дорогу — солдаты не препятствовали — и понеслись к городу. Максим схватил за руку Сервию, бестиарий — Лавию. Марцелл, забыв обо всем на свете, мчался впереди.
Коллинские ворота были распахнуты, жители выходили свободно. С каждой минутой становилось все больше народа. Весть о случившемся распространилась, горожане собирались посмотреть на казнь, спешили на «Поле нечестивых».
Двигаться против потока становилось все труднее. В нескольких метрах от городской стены они поняли, что в город войти не удастся. Максим, приподнявшись на носки, осмотрелся. Место было не из худших: ни деревьев, ни кустов, дорога просматривалась со всех сторон. «Останемся здесь».
Окриками и жестами Максим созвал спутников. Вместе они сошли на обочину, оказались за спиной солдат оцепления. И вовремя. Ворота в город закрылись. Это послужило сигналом. Солдаты принялись разгонять народ, освобождая дорогу. Максим порадовался, что увел спутников загодя, иначе в суматохе могли растерять друг друга. Солдаты оттеснили толпу на обочины и сомкнули оцепление. Теперь на дорогу не мог проскочить ни один человек. Зато по обеим сторонам пути началась свирепая толкотня и потасовка.
Бестиарий пустил в ход Кулаки, Максим — локти. Внимательно следил, чтобы не оттеснили женщин. Марцелл крепко обнимал сестру, Лавия сама обхватила руками бестиария, вцепилась намертво. Сперва они просто старались удержаться на месте, но потом Максим приметил в оцеплении двух совсем молодых солдат, по-видимому, новобранцев. Показал бестиарию: «Пробиваться будем здесь». После некоторых усилий им удалось пристроиться за спинами солдат. Максим притянул Сервию, поставил перед собой. Лавия приникла к спине бестиария.
Горожане продолжали рваться в первые ряды, яростно распихивали друг друга, напирали на солдат. Прозвучал приказ, последовало несколько окриков, несколько ударов мечами плашмя, и порядок был восстановлен. Зеваки выстроились ровными, плотными рядами. Смирно замерли.
Смутный гул, доносившийся из города, возрос до рева, потом внезапно стих. Распахнулись ворота. Теперь загомонили зрители, скопившиеся по эту сторону крепостной стены. И почти сразу обрушилась тишина.
Максим оглянулся на Марцелла. Сенатор сохранял видимое спокойствие, но именно это Максиму и не нравилось.
Из ворот показался отряд преторианцев. Застучали по мостовой подбитые гвоздями солдатские сапоги. Преторианцы шагали стремительно, но это не был обычный горделивый марш. Воины не смотрели по сторонам, лица их оставались угрюмы. Впрочем, столь же мрачно держались и зрители. Небывалая казнь ужасала. Да еще тревожили слухи, будто весталку казнили без вины. Что, если оскорбленная Веста обратит свой гнев против всех римлян?