Мы неоднократно уже сталкивались с идеей расширения, «конуса», когда какое-то явление постепенно развивается от неподвижной точки. Пьер же при первых появлениях застигнут текстом на эмоциональном пике, сейчас качели пошли вниз. Перед нами скорее обратный конус: реальная активность у Шерер и Курагина — фантазийная активность в упражнениях с виртуальной шпагой — замирание на краешке стула в гостиной Ростовых.
Ананасное мороженое. 1–1-XVI
В начале 1–1-XV масса гостей растеклась по дому, в конце 1–1-XV гости сосредоточились за столом, мы видели все лица, но не слышали голосов; в 1–1-XVI гости немного насытились, следует приближение. Вся глава — несколько конфликтов, выхваченных крупных планом. Первый — разговор о войне: Шиншин считает, что воевать глупо, немец-полковник активно выказывает русский патриотизм, Николай, «вертя тарелку и переставляя стаканы с решительным и отчаянным видом», вспыхивает и утверждает, что русские должны умирать или побеждать. Это место для второго конфликта: словами Николая громко восхищается Жюли, а Соне это все крайне не нравится. Третий конфликт: Ахросимова интересуется через стол, в чем сыр-бор, Ростов отвечает, что сын вот идет воевать, Ахросимова парирует, что у нее четыре сына воюют, и ничего. Четвертая коллизия: детское желание Наташи поперек приличий спросить, какой десерт будет, спор с Петей, который уверен, что Наташа не решится, но она решилась, Марья Дмитриевна грозит пальцем, а Наташа настаивает на своем желании знать. Война и смерть, любовь и ананасное мороженое — поспорили про все самые главные вещи.
В «Русском вестнике» Наташа еще проливала на стол квас из стакана и производила на Пьера большое впечатление, он даже с Борисом им делился, и в других московских главах несколько раз возникала тема, что Пьер видит в Наташе нечто такое, чего не видят другие, но автор оставил лишь малую часть… пустил тему развиваться неспешно.
Глава комом. 1–1-XVII
В 1–1-XV гости организованно рассредоточены по разным комнатам, в 1–1-XVI организованно сосредоточены за обедом, в 1–1-XVII снова рассредоточены, но теперь не организованно, а по интересам. Кто-то играет в карты, музыкальная молодежь группируется у клавикордов и арфы, планируется исполнение квартета «Ключ». Но куда-то пропала Соня: Наташа находит ее плачущей в коридоре на сундуке.
В короткой беседе Соня перечисляет препятствия, стоящие между нею и Николаем: его интерес к Жюли, враждебность Веры, утверждающей, что мать не благословит это союз, впрямь невыгодный для разоряющегося семейства, родственные отношения между потенциальными женихом и невестой… а ведь еще война, война! Соня валит все в кучу… предположу, что это соответствует ритму главы… в ней всё комом.
Действие смялось и топчется на месте. Конец главы — четыре подряд музыкальных номера, подчеркнуто длинный дивертисмент, прямо «затянутый». Исполняется квартет, затем Николай поет лирическую песню (но нет отыгрываний в сюжет: как слушает Соня, как Жюли; причем в «Русском вестнике» они были, сокращения сделали номер более «вставным»), затем Наташа танцует с Пьером, и наконец Ростов-старший заряжает «Данилу Купора» (фигура англеза) с Марьей Дмитриевной Ахросимовой. Это апофеоз беспорядочной суетливой главы. «Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны». Видимо, изрядно отплясывает, если уж Пьер в черновике перед сном «под одеялом невольно ногами выделывал еще подобие тех па, которые делал граф Ростов в Даниле Купоре».
Был в «Русском вестнике» и пятый вставной номер, стихи авторства Николая, обращенные к Соне:
Не растравляй меня разлукой,
Не мучь гусара своего;
Гусару сабля будь порукой
Желанья счастья твоего.
Мне нужно мужество для боя,
Еще нужней — для слез твоих,
Хочу стяжать венец героя,
Чтобы сложить у ног твоих, —
потом вылетел… слишком уж много номеров. И так затоптались в паузе, понадобившейся автору в преддверии серьезных событий.
Параллельный монтаж. 1–1-XVIII
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безуховым сделался шестой удар.
Напрашивающийся в такой ситуации параллельный монтаж есть в советском и американском фильмах, есть и в спектакле. В спектакле вообще оборудована мультисцена, на втором этаже — комнатка умирающего графа, и он очень смешно там нечленораздельно покрикивает в стиле черного юмора: тот случай, когда актуализируется бессмысленный вопрос «Что сказал бы автор?». Мог и кивнуть, что да, верно, люди перед смертью редко являют образец изящества.
Во всех четырех наших примерах интерпретаций скрещиваются звуковые ряды. В советском фильме танцевальная музыка дважды переходит в молитву, и есть момент, когда два звука сливаются на пятнадцать секунд. В спектакле в молитву переходит квартет «Ключ», у американцев богослужение накладывается на разговор в приемной, у англичан «религиозная» мелодия начинает звучать в голове Пьера, пока он говорит в карете с Анной Михайловной, следуя от Ростовых к отцу.
Отмечу еще момент из советской ленты, когда в одном кадре, больше двадцати секунд, совмещаются наплывом спальня и танцевальная сцена от Ростовых, и может даже показаться, что это смотрит умирающий, который гостиную, конечно, видеть не должен. Но миры уже переплелись.
Перемещаемся к дому старого графа.
Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжающих экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа.
«Улица» продолжает понемногу нарастать. Снова и экипажи, и ворота как архитектурный элемент, но толпящиеся гробовщики превращают описание в маленькую городскую сценку.
Среди прощающихся с Безуховым — московский главнокомандующий. Проводив его, «князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно-поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне». Длинный проход, шлюз между мирами.
В доме собрались разные незнакомые нам люди, в темной комнате (темнота дома Безухова — контраст к праздничному освещению у Ростовых) звучат реплики вроде «Предел человеческий положен, его же не прейдеши», отплывающие от своего контекста, неизвестно кем слышимые, и людей, их произносящих, мы в дальнейшем, скорее всего, не встретим.
В комнате княжны между князем Василием и княжной Катишь происходит длинный тяжелый разговор. Катишь упорно не хочет понять, что наследство в опасности. Не верит, что завещание, написанное графом в пользу незаконного сына Пьера, может иметь силу. Курагин вынужден совершить полдюжины атак (интерес самого князя в том, что его жена, наряду с сестрами Мамонтовыми, — одна из наследниц; возможно, она сестра старого графа, точнее мы не узнаем). Катишь не слышит, демонстративно отказывается обсуждать деньги перед лицом смерти (рифма с Друбецкой, которая тоже, по видимости, прежде всего озабочена высокой риторикой), уходит в сторону, сообщая нам вдруг, что изменению завещания задолго до начала книги могла способствовать как раз Друбецкая. Так в конфликт с князем Василием вплавлен давний конфликт Катишь с Анной Михайловной, а также с собачкой, которую княжна по ходу беседы яростно сбрасывает с колен. В конце беседы удается прийти к консенсусу: решено, что надо тихо вытащить из-под подушки графа мозаиковый портфель с нехорошим завещанием.
Князь Василий, одиноко сидящий на стуле, явно внимает вибрациям каких-то иных миров. И реплики людей в гостиной звучат как слегка потусторонние.
Когда князь Василий у Катишь садится в кресло, из которого она встала, он удивляется: «Как ты нагрела, однако». Видимо, княжна нервничает, у нее поднялась температура… можно сказать, что так нас возвращают к реальности, а можно и иначе: автор напоминает, выбрав очень подходящий момент, как бытие многослойно.
Эта тема расслоения мира является в книжку одновременно с «параллельным монтажом».
В доме Безухова висит портрет Екатерины II, и, кроме того, князь говорит Катишь, что граф показывал на портрет Пьера, который, возможно, тоже висит. О портрете Пьера в книжке говорит лишь князь, автор нам его не показывает, это может быть какой-то камерный портрет, не на стене. Кинематографисты, конечно, рады повесить портрет Пьера на стену… их можно понять.
Между портретами Екатерины и Пьера есть не сразу заметная, но точная рифма. Ахросимова в 1–1-XV упоминает в разговоре с Пьером, что его отец «был в случае», то есть, возможно, состоял фаворитом императрицы. Вообще, «быть в случае» можно было и без интимных отношений. Но если М. Д. Ахросимова имела в виду именно интимную связь, в доме старого князя висят портреты любовницы (незаконной жены) и незаконного сына.
Пустая ванна. 1–1-XIX
Снова действие отодвигается назад: указано, что карета с Пьером и Анной Михайловной въезжала во двор графа Безухова параллельно беседе кн. Василия и Катишь. Опять упомянута солома под колесами, но улица еще наросла, деталей больше, дом обзавелся задним крыльцом, стена — тенью, и отмечены гробовщики: «…два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены». Наглядный пример зависимости описания от точки зрения: в 1–1-XVIII про гробовщиков нам сообщил безличный рассказчик, знающий, что эти люди — гробовщики, а здесь мы воспринимаем ситуацию вместе с Пьером. Пьер пребывает сейчас в сложном эмоциональном состоянии и не понимает, что это за мещане. В черновике в этом месте стоял поток сознания Пьера: перебивая мысли о чернокудрой Коринне из романа де Сталь и о неправильном милом лице Наташи, он пытался задать себе вопрос, желает ли он смерти отца. Это ушло, в книге Пьер в соответствующих главах далек как от самоанализа, так и от анализа наблюдаемых фактов.