Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из-за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
— Que diable! — сказал голос человека, стукнувшегося обо что-то.
Это, конечно, приехал Пьер.
В следующей главе опять же из-за сарая раздаются сначала звуки копыт трех лошадей, а потом голоса Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они обсуждают, что войну следует перенести в пространство, in Raum verlegen.
Бегство из Москвы, обоз Ростовых в Мытищах, две главы подряд слышат они стоны невидимого, умирающего в соседней избе адъютанта, а также ночные крики народа в кабаке. Тут же цвиркает невидимый сверчок, кричат невидимые петухи.
Сверчка слышит через сени и умирающий князь Андрей, наряду с шелестом тараканов по столу, по образам и по стенам, с биением толстой мухи об изголовье.
— Что, что? от кого? — проговорил чей-то сонный голос.
— От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, — сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Рифма к расправе Николая над Митенькой — с новым мошенником он также расправляется за кадром:
Однажды летом из Богучарова был вызван староста, заменивший умершего Дрона, обвиненный в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо, и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары.
В эпилоге, в Лысых Горах, усталый Ростов спит в кабинете, из комнаты слышно его дыхание (закадровый звук для находящихся с этой стороны двери Марьи и маленького Андрюши), и Андрюша кричит: «Папенька, маменька тут стоит» (закадровый звук уже для спящего Николая).
Есть, наконец, минимум пять ситуаций, в которых звук звучит «в кадре», в пределах видимости, но настолько далеко, что не слышен ни нам, ни героям. Вернее, в одном из этих случаев, когда старая Ростова, перекушавшая жирного, испытывает потребность посердиться и издевается над своей глухой компаньонкой Беловой, специально говоря что-то тихо с другой стороны комнаты, нам текст высказывания известен (например: «Нынче, кажется, теплее, моя милая»), в неведении лишь Белова. Но остается никому не известным, что́ государь на фронте говорит одному из своих приближенных, указывая на молодцов-апшеронцев. Неизвестно, что говорят о Пьере (Пьер чувствует, что о нем) Долохов с Ростовым на другой стороне стола за несколько минут до вызова на дуэль. Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, очень долго стоят на причалившем пароме и говорят, говорят. Наконец, Наташа в театре видит из своей ложи, что Жюли с Борисом исподлобья поглядывают в ее сторону и наверняка говорят о ней.
Есть в книжке смежное явление, взгляд в акцентированно другое пространство: раненый Андрей смотрит в отверстие сломанной стены сарая, видит «шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, пашню с разбитыми на ней копнами овса и кустарник, по которому виднеются дымы костров — солдатских кухонь» (Андрей выглядывает из сарая, дымы «выглядывают» из-за кустарника), он же смотрит из носилок, в которые глубоко ушла его голова, Ростов в госпитале заглядывает из коридора в палаты, княжна Марья в Лысых Горах высовывается из комнаты и видят, что по коридору проносят кожаный диван.
Все это конструктивный принцип, манифестация идеи другого пространства. Некоторые темы ходят по кругу, что естественно, мы обсуждаем конструкцию одного механизма, идея слоев и пластов звучала, когда мы говорили и о порхающих над текстом белых руках, и о трусящем в отдельное стойло гениальном баране.
За кадром в этой книге не только великое число звуков, там происходит и значительная часть действия. Вне нашего взгляда остаются и сверхзрелищные (квартальный и медведь), и сверхважные (смерть старого графа), и таинственные события (упомянуты неясные разговоры старого князя с неким монахом), и сущие мелочи, когда некое движение читатель не «видит» в изложении автора, а лишь узнает, что нечто произошло. «Пьер один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого», — говорит кн. Василий Катишь, но что за «вот это»… догадывайся, читатель. Фигу без масла, возможно, продемонстрировал недогадливой родственнице кн. Василий. «Это в сиденье, это на правую сторону», — дает Андрей распоряжения о погрузке, и читатель не может знать, что именно на правую сторону, понимает лишь, что какую-то утварь.
О влюбленности Наташи в итальянца — учителя пения мы услышим от Пети, самого итальянца не увидим и, в общем, не узнаем, насколько подозрения Пети верны. Позже вдруг узнаем, что она бросила учиться игре на арфе, хотя никакая арфа раньше не упоминалась.
— Как он его, милый человек, полыхнет прикладом-то в самые зубы… — радостно говорил один солдат в высокоподоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
— То-то оно, сладкая ветчина-то, — отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина, —
Несвицкий не узнал, и мы не узнали тоже.
О том, что Долохов извинился перед Пьером за все «недоразумения» — важнейшая информация! — мы узнаем из дневника Пьера через четыре года. С запозданием до нас доходят такие истории из его жизни, как вечер, проведенный им с красавицей полькой, летом, на балконе его киевского дома, или драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей. Насчет красавицы мы не очень в обиде: вместе с Пьером книга в Киев не заворачивала, да и история интимная. А с дракой странно, что автор не дал сцену очно, мы ведь рядом с Пьером во время его плена. Вот эпизод, где Пьер и Наташа вместе: «Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу». Тут Пьер вспоминает, как Наташа вспоминала.
Обсуждается несчастный купеческий сын Верещагин.
У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ Бога Вседержителя, и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца-живописца… —
и неясно, что же там нахудожничал мерзавец, что именно и куда Вседержителю пририсовал, а ведь очень занятно было бы узнать.
Или вот: «Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что-то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику». Начальствует Денисов в партизанском отряде, а упомянутый человек — Тихон Щербатый, жестокий партизан-богатырь. Не указано, что он швырнул в куст, но помня, что ненависть к французам — его основная черта, начинаешь думать черт знает о чем.
В эпилоге Наташа спрашивает у Пьера, вернувшегося домой из Петербурга, видел ли он княжну и правда ли, «что она влюблена в этого». Пьер отвечает утвердительно. Но мы не знаем, что за «этот» и что за княжна. Это, впрочем, не очень важно на фоне других реплик тех же героев. «Ты видел ее…» — начинает Наташа, а Пьер говорит, что не видел, да и видел бы, не узнал. Здесь мы тоже не знаем, что за «она», но ясно, что это какая-то небезопасная для семейного благополучия Пьера «она»… что за драму от нас скрыли, к кому ревнует Наташа, насколько серьезны основания для ревности… Нет ответа.
Я дважды цитировал рассуждение Ростовой-старшей о том, как будет «шалить» Николай, а Викентий Вересаев разглядел за этим недлинным глаголом целую сцену, как «вечером заботливая мать приведет в спальню сына крепостную девушку с испуганными, неподвижными глазами, строго-настрого прикажет ей не противиться ласкам барчука. „Мальчику нельзя без этого“. И где тогда весь тот светлый, радостно-чистый мир, в котором живет молодежь Ростовых».[65]
«Вне романа происходит почти столько же переворотов, сколько и в самом романе», — писал критик-современник П. В. Анненков[66], оценивая это свойство «Войны и мира» не слишком-то позитивно. Дескать, за кадром герой по непонятным причинам поменялся, а читатель должен это просто съедать как должное. «Распутная жена Пьера Безухова из заведомо пустой и глупой женщины приобретает репутацию необычайного ума и является вдруг средоточием светской интеллигенции, председательницей салона, куда съезжаются слушать, учиться и блестеть развитием». Я не согласен с Анненковым, никаких утаенных от нас переворотов с Элен не происходит, высокая интеллектуальная репутация пустых и глупых женщин и мужчин в салонах и социальных сетях никакая не сенсация, но трудно спорить со стартовым тезисом: закадровое пространство «Войны и мира» очень велико. И эта заочная реальность не менее реальна, чем очная, явленная в прямом изложении.
При этом в «Войне и мире» реальность часто ставится под сомнение, проблематизируется ее отличие от вымысла. Сложные сны Пьера, князя Андрея и его сына Николеньки, братьев Ростовых, умирания князя Андрея и Лизы, видения Тушина в бою, ранение Николая Ростова…
Раненный на скаку Ростов — после того «как широким веником» стегнуло что-то по эскадрону — продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сознание отстает от реальности.
Роженице кажется, что ей кажется, что приехал умерший муж, тогда как он действительно приехал. Артиллерист представляется себе огромного роста мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра, а пушки в его сознании неотличимы от курящихся трубок. Философское «сопрягать надо», элемент сна, оказывается неверно расслышанным явным «запрягать надо». Черное пятно караулки обращается в пещеру, которая ведет в самую глубь земли, а красное пятно — в глаз огромного чудовища.
Один из исследователей романа, Евгений Сливкин, пишет, что Толстой «создает на всем протяжении текста некие волшебные миры, улавливающие героев и либо отключающие их от действительности, либо искажающие ее до неузнаваемости».