Страхов ничего не выкинул, но все же внес «множество мелких исправлений».
И вот это издание 1873 года — внимание! — это издание с исключенными философскими частями и без французского языка и есть последний вариант «Войны и мира», созданный лично Львом Николаевичем Толстым.
Приближение текста к тому виду, в каком мы его знаем сейчас, началось в 1886 году. Тогда вышло сразу два издания, пятое и шестое (четвертое, 1880 года, совпадало с третьим), и готовила их к печати Софья Андреевна Толстая.
Вот как описывает ее работу ведущий советский текстолог «Войны и мира» Эвелина Зайденшнур: «При подготовке к печати этих изданий С. А. Толстая, возможно, не без ведома Толстого, вернулась к тексту первого издания 1868–1869 г., сохранив лишь по изданию 1873 г. распределение на четыре тома (вместо шести томов изданий 1868–1869 гг.), но восстановив деление на части внутри томов. В пятом издании точно воспроизведен текст первого издания, т. е. возвращены на прежние места историко-философские рассуждения и восстановлен французский текст. В шестом издании, в отличие от пятого издания, французский текст не восстановлен и, кроме того, в нескольких случаях внесены по изданию 1873 г. стилистические исправления».
Обратите внимание: восстановлен текст первого издания, невзирая на то, что во втором и третьем сам автор внес в него сотни исправлений. Исправления третьего в одном из этих двух изданий, а именно в шестом, учтены, но лишь «в нескольких случаях». Композиция третьего (последнего авторского) учтена, но частично: разделение на тома Софья Андреевна приняла, а отказ от разделения на части игнорировала. Читатель получил две книжки, в шестой версии нет французского, в пятом издании есть, зато в шестом есть правки по третьему изданию, которых нет в пятом. При этом в пятом издании перевод французского текста в сносках дан по первоначальной версии, а в шестом — интегрирован в основной текст по толстовской версии 1873 года. То, что одно издание с французским, а другое без, имеет объяснение: шестое было подешевле, адресовано менее образованному читателю. Но это не объясняет выборочности и разнобоя при внесении правок.
Оговорка, что манипуляции совершались «возможно, не без ведома Толстого» означает, что нет никаких свидетельств этого самого «ведома». Не менее аккуратна в этом смысле другая фраза Зайденшнур: «Принимал ли Толстой какое-либо участие в изданиях „Войны и мира“ после 1873 г., неизвестно». А если вдруг и с ведома, то в вопросе о степени его погруженности я бы согласился с другой исследовательницей, Н. Великановой, которая замечает, что «Толстой, как очевидно даже неспециалистам, в 1886 году жил в ином историческом измерении… это было совершенно другое художественное и духовное пространство. В одну реку нельзя войти дважды, и Толстой, как никто другой, понимал это… Какой бы ни была воля писателя в 1886 году, она еще более далека от истины, чем в 1873 году».[104] Возможно, в общем, Толстой вовсе не имел касательства к версиям 1886 года, которые некоторое время бытовали параллельно; седьмое (1887), восьмое (1889) и десятое (1897) издания «Войны и мира» печатались по шестому изданию; девятое (1893) и одиннадцатое (1903) — по пятому.
Готовя уже при советской власти полное собрание сочинений Толстого, составители в середине 1930-х приняли решение взять за основу текст второго издания 1869 года, внеся туда, однако, стилистическую правку и перевод иностранного текста из издания 1873-го. Решение не брать «Войну и мир»-1873 за основу объясняется так: «Поскольку пятое издание было первым изданием С. А. Толстой, трудно предположить, чтобы она не обращалась к Толстому за разрешением целого ряда вопросов, связанных с изданием его произведений и особенно „Войны и мира“. Тот факт, что после шестого издания сочинений Толстого, когда С. А. Толстая стала полновластной издательницей сочинений своего мужа, „Война и мир“ ни разу не была издана по типу 3-го изд. 1873 г. или 4-го 1880 г., т. е. совсем в другом жанровом варианте, этот факт говорит о том, что в 1886 г. в отношении текста „Войны и мира“ было принято какое-то принципиальное решение о возвращении к тексту издания 1868–1869 г.».[105] Тут есть некоторое противоречие, связанное с тем, что упомянутое «принципиальное решение о возвращении», по логике, отменяет стилистические правки 1873 г., но все же редакторы Г. Волков и М. Цявловский их учли, явив читателю вариант, не только Л. Н. Толстым не авторизованный, но и не совпадающий ни с одним из вариантов, выпущенных С. А. Толстой.
Автор этих строк согласен, в общем, с логикой Волкова и Цявловского. Обильные стилистические правки 1873 г. действительно глупо было бы терять. И откат от варианта-1873 к варианту-1869 оправдан и в части композиции, и в смысле французского. Возвращение философии из приложения в текст — тем, что восстановлена более богатая сиватериумная структура книги и сохранен, например, важный момент «конуса», тактов, постепенного нарастания темы: любомудрствование сначала прорывается порциями, а под финал течет полным потоком. Французский же язык — это совсем уж эксклюзивное свойство книжки, и его тоже глупо терять во имя удобства «простого читателя». Советские филологи приняли (и «продавили»!) очень смелое и содержательное — что, наверное, должны признавать и те, кто считает его ошибочным, — решение.
При этом — вы уже не удивитесь — в том же 90-томном собрании сочинений сначала «Война и мир» вышла в редакции А. Грузинского, приближенной к редакции-1886, потом его работа была признана ошибочной, после чего новые редактора сконтаминировали свой вариант, который и был напечатан в 1937 году дополнительным тиражом соответствующих томов (с девятого по двенадцатый). Четверть века спустя, готовя «Войну и мир» для двадцатитомника 1962 года, Э. Зайденшнур и Е. Опульская сверили все варианты с рукописями и внесли в текст издания 1937 года еще 1885 исправлений, связанных с обнаруженными ошибками и опечатками.
Однако логика логикой, мое согласие моим согласием, смелое решение смелым решением, а все же следует подчеркнуть еще раз: мы читаем книгу, написанную первоначально Л. Толстым, а потом поправленную, иногда незначительно, а иногда очень значительно, Бартеневым, Софьей Андреевной, Страховым, Волковым, Цявловским, Зайденшнур и Опульской.
В качестве последней капли стоит упомянуть еще и предпринятое в 1913 году П. И. Бирюковым издание, на обложке которого стояло «Война и мiр» (то есть «война и общество, война и народ»). При жизни Толстого и позже всегда писалось «Война и мир» («война и отсутствие войны»), точно так же называл автор свою книгу в статьях и письмах. При этом, вписывая в 1867-м своей рукой название книги в договор с редактором «Русского вестника» Катковым, Толстой написал «Война и мiр»; выходит, что случайно, — но что́ в этой истории можно сказать наверняка.
Тут речь, в общем, о казусе, о букве… что буква. Многие ли знают и кому важно, что Толстой себя называл не Лев, а Лёв, и жена его, и многие другие люди тоже называли его Лёв. Но казус с названием книги имеет довольно большой резонанс. Мнение, что «Война и мир» — на самом деле «Война и мiр», довольно распространено. Известно даже, откуда растут ноги у этого заблуждения: 20 апреля 1982 года в суперпопулярной телепередаче «Что? Где? Когда?» было показано издание 1913 года и безапелляционно сообщено, что подлинное толстовское название — с десятеричной «и», с «i». Но и это заблуждение входит в космос «Войны и мира».
Вот смежный пример, слова Андрея Зорина: «Роман кончается двумя свадьбами, и, как положено в романическом эпилоге, мы видим, как герои живут счастливо. Вопреки тому, что написано в первой фразе „Анны Карениной“, мы видим две счастливые семьи, которые счастливы совершенно по-разному. Но тем не менее, наблюдая за счастьем Пьера и Наташи, мы точно знаем, что с ними будет дальше. Герои не владеют своим собственным будущим. Наташа говорит Пьеру: мол, если бы он никогда не уезжал! Она не знает, что через короткое время ее мужа отправят в ссылку, ей придется ехать за ним и так далее. Но читатель это уже знает».[106]
Разве? Впрямь ли поедет Пьер в ссылку и откуда читатель знает про это? Да, в эпилоге сообщается, что в Петербурге создано какое-то хитрое общество, не вполне и не во всем довольное правительством, и Пьер там состоит, и ясно, что это будущие декабристы, и понятно, что вероятность активного участия Пьера и последующей его ссылки существует. Но вероятность — это бесконечно далеко от «читатель знает».
Дело в том, что, записывая Пьера в ссыльные, Зорин ориентируется на свое знание о предыстории «Войны и мира». В 1856 году, по поводу коронации нового царя, были амнистированы и стали возвращаться из Сибири ссыльные декабристы. Про такого ссыльного, вернувшегося через тридцать лет в столицу, Толстой задумал роман, написал три главы, но застрял, поскольку решил, что возвращение не описать без событий 1825-го, которые укоренены в событиях 1812-го, которые укоренены в событиях 1805-го… так Толстой и начал писать «Войну и мир», а «Декабристов» — бросил. Но для исследователя старый замысел автора оказывается уже неотменяемой составной частью «Войны и мира», соблазнительно считать героя той книжки Петра Лабазова Пьером Безуховым, тем более что и жена у Лабазова — Наталья. Да, статистически мало какой читатель помнит Лабазова или знает, что и в набросках к «Войне и миру» белый, как лунь, старик Безухов возвращается из Сибири, — но при этом нельзя отрицать, что на каком-то отвлеченном уровне, каким-то пусть и довольно призрачным «слоем» «Декабристы» в «Войну и мир» входят.
«Война и мир» — это текст-агрегат («аггрегат», писали по-русски раньше), склеенный не только из таких разнородных видимых частей, как художественные описания от разных субъектов, историософия, письма героев и левитирующая заумь, но и из частей, так сказать, невидимых, мерцающих в виртуальных измерениях. Там живет и альтернативное название с «i», и история Петра Лабазова, и радикальная идея о