Примечания
1
Традиции, впрочем, менялись. Возможно, здесь аисторизм Толстого связан с тем, что «во второй половине 1850-х годов фрейлины, которые, как правило, ранее были только обслуживающим персоналом и в лучшем случае собеседницами императриц, начинают играть совершенно новую роль. Постепенно фрейлины императрицы Марии Александровны формируют вокруг нее (все же не вокруг себя. — В. К.) салонный политический, славянофильский кружок. Блистали в кружке две незаурядные фрейлины: Анна Тютчева и Антонина Блудова. На вторых ролях к ним примыкала фрейлина Анна Карловна Пиллар. Отличительной чертой этих новых фрейлин была „прикосновенность к политическим течениям“» (Зимин И. Детский мир императорских резиденций: Быт монархов и их окружение. М.; СПб., 2011. С. 355).
2
Ромм М. Вопросы киномонтажа // Ромм М. Избранные произведения: В 3 т. М., 1982. Т. 3. С. 303.
3
Искра. 1869. № 3. Вообще же «литературно-рисовальное попурри „Война и мир“» М. Знаменского печаталось в № 2–12, 14–15 и 17–18 «Искры» и осталось незавершенным («Искра» в принципе перестала публиковать картинки). Всего было напечатано 128 карикатур с подписями.
4
«Академик Виктор Виноградов писал…» Виноградов В. О языке Толстого (50–60-е годы) // Литературное наследство. М., 1939. Т. 35–36. С. 171. «Перси Лаббок утверждал»… Цит. по: Фойер К. Б. Генезис «Войны и мира». СПб., 2003. С. 27. «Константин Леонтьев в 1890 году удивлялся»… Леонтьев К. О романах гр. Л. Н. Толстого: Анализ, стиль и веяние. (Критический этюд). М., 1911. С. 82. «Кэтрин Фойер подробно описала, как работая над первыми»… Фойер К. Б. Генезис «Войны и мира». СПб., 2003. С. 140–149.
5
Успенский Б. Семиотика искусства. М., 1995. С. 142–143.
6
Долинина Н. По страницам «Войны и мира». СПб., 2019. С. 11–12. Сравните у К. Леонтьева: «И гордость, и честолюбие его (кн. Андрея — В. К.), и некоторые капризы его, и даже сухость с женою — все это нравится нам» (Леонтьев К. О романах гр. Л. Н. Толстого: Анализ, стиль и веяние. (Критический этюд). М., 1911. С. 62), и в другом месте у него же — «княгиня Лиза возбуждает у нас некоторое нерасположение к себе уже одним тем, что она не понимает мужа и во всем как бы помеха ему» (Там же. С. 69).
7
Жолковский А., Щеглов Ю. Ex ungue leonem: Детские рассказы Л. Толстого и поэтика выразительности. М., 2016. С. 79.
8
Фойер К. Б. Генезис «Войны и мира». СПб., 2003. С. 81.
9
Ранчин А. Перекличка Камен: Филологические этюды. М., 2014. С. 108.
10
Блинкина М. Возраст героев в романе «Война и мир» // Известия АН. Серия литературы и языка. М., 1998. Т. 57. № 1. С. 18–27. Бирман Ю. О характере времени в «Войне и мире» // Русская литература. 1996. № 3. С. 125–131.
11
Цит. по: Соболев Л. Современники читают «Войну и мир» // Вопросы литературы. 2007. № 6. C. 185.
12
«По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом». ~ Войска идут по мосту через Энс, и неоднократно упоминаются и перила моста, и тот факт, что они ограничены самим своим количеством, пробираются сквозь себя, офицерская повозка проезжает, «окруженная со всех сторон». ~ «Дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне». (Не вокруг дороги белеет снег, но по сторонам… просто белеющий по сторонам не ограничивает, не огораживает… подчеркнуто, что «чернелась между».) ~ «И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда-то вперед». ~ Николай Ростов, посланный с поручением к главнокомандующему, оказывается на линии между войсками, это редкий пример: две армии не просто расположены по бокам движения героя, они смыкаются, движутся герою наперерез. ~ «На узкой плотине Аугеста <…> между фурами и пушками <…> между колес продвигаются обезображенные страхом смерти люди». ~ Пьеру снится, что он идет в темноте и «вдруг окружен собаками» (хотя, возможно, это пример с натяжкой; «окружен» не значит «выстроились по сторонам». ~ Наташа приехала на бал и поднимается по освещенной лестнице «между цветами» и между зеркалами ~ «Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги…» ~ Наполеон «ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его». ~ «Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним». А здесь речь уже о нашем императоре, Александре. ~ «Он как в заколдованный, заснувший замок въехал в аллею и в каменные ворота Лысогорского дома». ~ «Ростов, выехав вперед, скомандовал: „марш!“ и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшею впереди пехотой и батареей». И через несколько строк еще раз: «Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая не поворачиваясь докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься». ~ Николай ехал между березами, а Марья бежит между липами: «Она выбежала в сад, и рыдая побежала вниз к пруду, по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам». ~ «Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую как градом рожь». Это едет Беннигсен со свитой и Пьер вместе с ними. ~ Ростопчин после убийства Верещагина идет по коридору в комнаты нижнего этажа. ~ Дорога с обеих сторон уложена мертвыми лошадьми. ~ «Проезжая по улицам между пожарищами домов, он (Пьер. — В. К.) удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам».
Есть соблазн дополнительно объяснить завороженность этим типом движения биографической деталью. В Ясной Поляне к главному усадебному дому от дороги вела широкая аллея, обсаженная березами, эту аллею назвали «прешпектом». Толстой писал жене 3 мая 1897 года: «Утром опять игра света и теней от больших, густо одевшихся берез прешпекта по высокой уж, тёмно-зелёной траве, и незабудки, и глухая крапивка, и всё — главное, маханье берез прешпекта такое же, как было, когда я, 60 лет тому назад, в первый раз заметил и полюбил красоту эту».
13
Зорин А. Улыбка Наташи Ростовой: «Война и мир» в интертекстуальной и биографической перспективе // Шаги / Steps. 2019. Т. 5. № 2. С. 103.
14
Более того, если мы чуть-чуть сдадим назад, то обнаружим, что маленький рычаг (кому, впрочем, маленький, а кому речь о жизни и смерти) был оборудован между предыдущей, 1–2-VIII, главой, и нашей, 1–2-IX: в конце восьмой полковой командир цинично приговаривает, что два гусара наповал — это пустячок, а в начале девятой сообщается, что основная задача Кутузова — не погубить армию.
Вот еще менее очевидные примеры того же эффекта. Николай Ростов ранен в руку, и нагнетается ощущение темноты и сжатости, ночь, армия отступает в совершенном мраке и в тесноте, дорога запружена, теснота распирает тело, Ростову выворачивает жилы и «жжет мясо в его разломанной руке и плече», но потом намечается пусть ничтожный, однако — просвет, разжатие: «Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега». Другой пример с пейзажем: «Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась».
15
Лифшиц М. Очерки русской культуры. М., 2015. С. 448.
16
Долохов мог распустить слух, чтобы унизить Пьера и спровоцировать поединок. См. об этом: Курицын В. Две истории из «Войны и мира» // Урал. 2023. № 8. С. 217–218.
17
Орвин Д. Т. Искусство и мысль Толстого, 1847–1880. СПб., 2006. С. 206.
18
См. у Евгения Сливкина рассуждения, что высокая смерть в атаке со знаменем Болконскому не по чину, ибо он еще не опростился, не отказался от концепции великой личности (Сливкин Е. Андрей Furioso: военные аристократы и неаристократы у Л. Н. Толстого // Новое литературное обозрение. 2011. № 3 (109). С. 208). См. также у Лидии Гинзбург об «обратимости» экзистенциального опыта толстовских героев (Гинзбург Л. Я. Записки блокадного человека // Гинзбург Л. Я. Проходящие характеры. М., 2011. С. 322).
19
Рассказ князя Андрея о победе над Мортье австрийские партнеры приняли очень снисходительно, позже сам князь столь же снисходительно принимает рассказ Ростова о Шенграбенском деле. Багратион — герой на поле боя, а на торжественном обеде в Английском клубе теряется и чувствует себя во власти окружающих. Ростов будто бы поменялся ролями со своим другом детства Борисом Друбецким: в доме Ростовых Друбецкие были на положении приживалов, но на войне Борис делает штабную карьеру. Княжна Марья из ученицы стала учительницей, дает уроки племяннику.
20
См. об этом: Эйхенбаум Б. М. Работы о Льве Толстом. СПб., 2009. С. 557.
21
Витмер А. 1812 год в «Войне и мире». СПб., 1869. С. 7. Об источниках Толстого см.: Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 30–49.
22
Отмечено: Эйхенбаум Б. М. Работы о Льве Толстом. СПб., 2009. С. 528.
23
«Наполеон не всегда думал, что он управляет событиями; и вот цитата из мемуаров на Св. Елене, которых Л. Н. не принял в извинение для самоуверенного Наполеона: „Я, правда, стоял у кормила (держал руль), но как ни сильна была моя рука — волны внезапные и многочисленные были еще сильнее, и я имел мудрость (благоразумие) им уступать, чтобы не пойти ко дну из желания упорно им сопротивляться. Таким образом, я никогда не был действительно хозяином самому себе, но всегда обстоятельства управляли мной до того, что вначале моего возвышения, во времена консульства, искренние друзья, мои горячие сторонники, спрашивали меня иногда из лучших побуждений, `до чего я предполагаю дойти` (чего я хочу достичь). И я всегда отвечал, что ничего об этом не знаю, они бывали поражены, может быть, недовольны, а между тем я говорил им сущую правду. Позже, во времена империи, когда было меньше фамильярности, на многих лицах я читал тот же вопрос и мог бы дать им только тот же самый ответ. Потому что я не был хозяином своих действий, потому что я не имел безумия желать повернуть события по своей системе, а наоборот, я приспособлял (сгибал) свою систему в связи с событиями“» (Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 72–73).
24
Щербаков В. Граф Ростопчин как историческое лицо и персонаж «Войны и мира» // Толстой и о Толстом: Материалы к комментариям. М., 2010. Вып. 4. С. 164–187.
25
Богданович М. История Отечественной войны 1812 года, по достоверным источникам. СПб., 1859. Т. 2. С. 248, 251.
26
«Носит… эполеты». Сцена относится к 1805-му, а эполеты в российской армии были введены только в 1807 году. Двор в Царском… Цимбаева Е. Исторический контекст в художественном образе. (Дворянское общество в романе «Война и мир») // «Вопросы литературы». 2004. № 5. В этой статье особо много фактологических претензий к Толстому. «Вписывает в участники…» Витмер А. 1812 год в «Войне и мире». СПб., 1869. С. 16. В этой книге приведен большой список несоответствий военного характера, в том числе более значимых, чем состав участников сражения. «В облыжном обвинении…» Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 175–176. «Пьер читает…» Строганов М. Из комментария к «Войне и миру» // «Война и мир» Л. Н. Толстого: жизнь книги. Тверь, 2002. С. 149. Там же отмечено, что Коринну в упомянутом Толстом эпизоде везут не в Колизей, а в Капитолий.
27
Петерсон Н. Из записок бывшего учителя // Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1978. Т. 1. С. 125–126.
28
Петровская Е. Возраст в толстовской концепции времени: «детство», «молодость», «старость» в «Войне и мире» // Русская литература. 2010. № 4. С. 24.
29
Бочаров С. Роман Л. Толстого «Война и мир» // Война из-за «Войны и мира»: Роман Л. Н. Толстого в русской критике и литературоведении. СПб., 2002. С. 413.
30
М. Де-Пуле в № 144 за 1868 год; цит. по: Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 223. Сравни у другого современника: «Весь роман составляет беспорядочную груду наваленного материала» (Берви-Флеровский В. В. Изящный романист и его изящные критики. Цит. по: Соболев Л. Современники читают «Войну и мир» // Вопросы литературы. 2007. № 6. C. 192).
31
См. также: «То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и, — по той странной легкости бытия, которую он испытывал — почти понятное и ощущаемое…………………………………………………………….
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его».
32
Лесскис Г. Лев Толстой (1852–1869). М., 2000. С. 588.
33
Виноградов В. О языке Толстого (50–60-е годы) // Литературное наследство. М., 1939. Т. 35–36. С. 120. Святополк-Мирский Д. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Новосибирск, 2009. С. 430.
34
У Писемского в «Горькой судьбине» (1959) звучит версия, что немец и черт объединились, чтобы двигать паровоз. «Митюшка, кузнец, значит, наш, досконально мне все предоставил: тут не то что выходит пар, а нечистая, значит, сила! Ей-богу, потому самому, что ажно ржет, как с места поднимает: тяжело, значит, сразу с места поднять. Немец теперь, выходит, самого дьявола к своему делу пригнал. „На-ка, говорит, черт-дьявол этакой, попробуй, повози!“».
35
Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 217. Мережковский Д. Толстой и Достоевский. М., 2000. С. 98.
36
«В первом томе Долохов присутствует в восьми эпизодах (пари с англичанином; рассказы о квартальном и медведе; смотр войск; диалог с Жерковым под аккомпанемент солдатской песни; разговор с французами через неприятельскую цепь; атака роты Тимохина и предъявление Долоховым трофея; упоминание подвига Долохова в докладе Багратиону; сцена на льду плотины Аугеста).
Во втором томе романа мы встречаем этого героя в двенадцати эпизодах (упоминание о связи Долохова с Элен; обед в честь Багратиона; ссора с Пьером; дуэль; размышления Пьера после дуэли; сцены в доме Ростовых перед сватовством Долохова к Соне; карточная дуэль с Николаем; размышления Пьера на станции Торжок; „убить злую собаку даже очень хорошо“, — говорит о нем Пьеру Андрей в Богучарове; встреча в театре; обсуждение похищения Ростовой; неудавшееся похищение). В третьем томе с Долоховым связан только один эпизод (примирение с Пьером на Бородинском поле), в четвертом томе читатель видит Долохова в перипетиях партизанской войны (спор с Денисовым о пленных; вылазка с Петей Ростовым во вражеский лагерь; атака; казнь пленных). Далее герой пропадает из текста романа и более не упоминается, поэтому его сюжетная линия оказывается незавершенной». Гевель О. «Долоховский текст» творчества Л. Н. Толстого: Истоки, семантика, функции, контекст. Красноярск, 2017. С. 16–17.
37
Статья Н. Л. в «Военном сборнике»: цит. по Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 181.
38
Гинзбург Л. О литературном герое. Л., 1979. С. 72.
39
«Русский человек с головы до пят, он символизирует непонятный оптимизм народа, который, перенеся татарское иго и крепостное право, Батыев и Биронов, Аракчеевых и Салтычих, ухитрился создать кодекс практической мудрости, удивительно сочетающий Эпиктета с Панглосом. Как ни трогателен великолепный образ, созданный Толстым, но от него до вольтеровской сатиры только один шаг. „Час терпеть, а век жить“, — говорит Платон Каратаев. Когда же он „живет“ и что он называет — „терпеть“? Запертый французами в балаган из обгорелых досок, он, сидя на соломе, радуется: „Живем тут, слава Богу, обиды нет“. Рассказывая Пьеру, „как его секли, судили и отдали в солдаты“, он „изменяющимся от улыбки голосом“ добавляет: „Что ж, соколик, думали горе, ан радость!“. Глядя на пожар Москвы, философски утешается: „Червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае“. Да ведь и капуста „пропадае“?» (Алданов М. Загадка Толстого. Берлин, 1920. С. 79–80). Кэтрин Фойер называет Каратаева «идеологическим» или «символическим» и даже сравнивает — по типу воздействия на главных героев романа — с зазеленевшим дубом князя Андрея (Фойер К. Б. Генезис «Войны и мира». СПб., 2003. С. 150). И далее: Каратаев «диссонирует. Он идет вразрез с целым; он в другом ключе. Он не человек среди людей, как два других идеальных персонажа, Наташа и Кутузов. Он абстракция, миф, существо другого измерения, подверженное другим законам, чем все остальные персонажи романа. Он туда просто не подходит» (Святополк-Мирский Д. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Новосибирск, 2009. С. 455). «Каратаев не проявляет никаких признаков личности» (Венедиктов Г. Л. Платон Каратаев как модель коллективного сознания // Литература и фольклор: Материалы и исследования. М., 2011. Т. 34. С. 306). «Читая описание смерти Каратаева, мы не испытываем большого чувства жалости» (Овсянико-Куликовский Д. Л. Н. Толстой как художник. СПб., 1905. С. 56). «Каратаев полностью и, пожалуй, до какой-то уже нечеловеческой степени, идентифицирует собственные интересы с интересами человечества» (Орвин Д. Т. Искусство и мысль Толстого, 1847–1880. СПб., 2006. С. 117). Критик-современник А. Вощинников назвал Каратаева «почти идиотом» (цит. по: Соболев Л. Современники читают «Войну и мир» // Вопросы литературы. 2007. № 6. С. 222).
40
«Не трудно доказать математически, на основании законов перспективы, что во всяком романе великие исторические факты должны стоять на втором плане: только тогда и возможно представить их в некоторой полноте и целости. Удаление их от места, которое должны занимать исключительно главные действующие лица произведения, есть вместе с тем и условия их сходства с действительной историей. Сходство это будет нарушаться тем более, чем ближе автор подвинет их к первому плану, отрывая от фона своей картины, где они пользовались всем нужным их простором. Может случиться, что они, достигнув крайней точки этого передвижения, предстанут читателю не с полным выражением своего содержания, а только теми немногими сторонами, которые остались у них от похода и которые, подпав действию сильного, случайного или даже искусственного освещения, ярко и выпукло разрослись в непомерную и фальшивую величину. Самое худшее при этом то, что настоящие и законные обладатели первого плана в романе — его герои и связанные с ними события — вытесняются этим нашествием сильного элемента, с которым борьба невозможна. Роман чахнет, как растительность страны, потоптанной ногами и конями завоевательного племени, ее посетившего. Мы не говорим, чтоб именно это случилось с романом Л. Толстого — нет: он еще держит историческую часть его на приличном, хотя уже и опасном расстоянии от своих героев, он бережет последних, с неимоверным тщанием, от излишне рискованных столкновений с могущественным историческим элементом, готовым их поглотить, но уже общее положение дел отражается на них неблагоприятно. Героям своим и частному событию он отводит столько пространства, света и воздуха, сколько нужно единственно для поддержания их существования. Этот скудный паек, этот le strict nêcessaire представленной им жизни, при роскоши и богатстве обстановки всего прочего действует неблагоприятно на читателя, который под конец догадывается, что существенный недостаток всего создания, несмотря на его сложность, обилие картин, блеск и изящество, есть недостаток романического развития» (Анненков П. В. Исторические и эстетические вопросы в романе гр. Л. Н. Толстого «Война и мир» // Роман Л. Н. Толстого «Война и мир» в русской критике. Л., 1989. С. 45–46).
41
«Сын Отечества», № 3, 1870; цит. по: Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 223.
42
Цит. по: Толстая Е. Игра в классики: Русская проза XIX–XX веков. М., 2017. С. 79.
43
Виноградов В. О языке Толстого (50–60-е годы) // Литературное наследство. М., 1939. Т. 35–36. С. 125–126.
44
Успенский Б. Семиотика искусства. М., 1995. С. 63.
45
Чернец Л. О роли повествователя в романе «Война и мир» // Лев Толстой и мировая культура. М., 2006. С. 173–174.
46
Страхов И. Психология литературного творчества (Л. Н. Толстой как психолог). М.; Воронеж, 1998. С. 30–45.
47
«Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что́ происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что́ происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто-то закричал: „конница“, и наши стали стрелять». Cр. в реальных воспоминаниях Я. П. Бакланова о русско-турецкой войне 1828–1829 годов: «В один день слышу вызывают охотников идти на штурм. Не рассуждая, какие могут быть последствия, я заявил себя желающим быть в среде их. В полночь весь отряд охотников, подкрепляемый густыми колоннами пехоты, двинулся вперед; на рассвете тихо подошли мы к главной батарее и с криком „ура“ бросились на штурм… Что далее происходило, сказать не могу по следующей причине: когда мы прибежали ко рву, нас подняло на воздух; многие были засыпаны землей, некоторых отнесло от батареи, а мне, кажется, пришлось несколько саженей лететь по воздуху, как птице пернатой» (Моя боевая жизнь // Русская старина. 1871. № 1. С. 3).
48
Подробнее о см.: Курицын В. «Севастопольские рассказы» Л. Н. Толстого // Полка: О главных книгах русской литературы. М., 2022. С. 707–711.
49
«У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но и полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции» — две полиции и один полицмейстер на полторы строки.
50
В черновиках были и иные примеры подобных переодеваний: князь Андрей впервые видит Наташу в костюме мальчика (в Отрадном готовят спектакль), а на ужине у Сперанского Магницкий в женском платье читает монолог Федры.
51
Знаменский М. Воспоминания и дневники. Тобольск, 2013. С. 713.
52
Лесскис Г. Лев Толстой (1852–1869). М., 2000. С. 544.
53
Безродный М. «Туман войны» в «Войне и мире» // Toronto Slavic Quarterly. 2007. Vol. 22.
54
Шебальский П. // Русский Вестник. 1868. № 1; цит. по: Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 201.
55
Орвин Д. Т. Сотворенное и подлинное в описании Бородинского сражения // Русская литература. 2010. № 4. С. 37.
56
«Мы видим Пьера у черты нового существования. Он стрелялся на дуэли с Долоховым, и у него теперь нет иллюзий по поводу жены, графини Элен. Он размышляет о падении, которое принес ему брак, и ищет благодати, которая могла бы преобразить его душу. Входит Элен с „всё выдерживающим спокойствием“ и принимается высмеивать ревность Пьера. Он „робко чрез очки“ бросает на нее взгляд и пытается вернуться к чтению: „как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов…“ И снова мы имеем дело со сравнением, эффекты которого разнообразны и противоречивы. Первое непосредственное впечатление — жалость с примесью насмешки. Графический образ Пьера с очками на носу и прижатыми ушами выглядит одновременно умилительно и комично. Но, имея в виду конкретную ситуацию, сравнение представляется ироническим: ведь, несмотря на свою беспардонность, гораздо слабее выглядит именно Элен. Не пройдет и минуты, как Пьер взорвется, поднимется во весь рост и едва не убьет ее мраморной столешницей. Заяц развернулся и обратил охотников в бегство. Кроме того, перед нами опять образ из сельской жизни. Его воздействие — как порыв ветра или солнечный луч среди удушающей городской интриги. И в то же время картинка сжавшегося зайца раскалывает поверхность социального приличия и недвусмысленно дает понять: то, что мы наблюдаем, не более чем следствие элементарной распущенности. Высшее общество ходит на охоту стаей» (Стайнер Д. Толстой и Достоевский: противостояние. М., 2019. С. 116).
57
Брансон М. Панорама Пьера: оптическая иллюзия и иллюзия романа в «Войне и мире» // Лев Толстой и мировая литература: Материалы V Международной научной. конференции. Тула, 2008. С. 81–90.
58
Кицингер Х. «История всех». // Лев Толстой и мировая литература. Материалы IX Международной научной конференции. Тула, 2016.
59
Карасев Л. Толстой и мир: Вещество литературы. М., 2016. С. 163–205.
60
Курицын В. Набоков без Лолиты. М., 2013. С. 146–172.
61
Толстая Е. Игра в классики: Русская проза XIX–XX веков. М., 2017. С. 164.
62
Толстая Е. Игра в классики: Русская проза XIX–XX веков. М., 2017. С. 322.
63
Вайскопф М. Женские образы в «Войне и мире» и русская беллетристика 1830-х годов // Лев Толстой в Иерусалиме: Материалы международной научной конференции «Лев Толстой: после юбилея». М., 2013. С. 340–346.
64
Сравним с эпизодом из биографии Толстого: «После второй прогулки Толстой пешком вернулся в гостиницу и плотно пообедал („Л. Н. показались очень вкусны монастырские щи да хорошо проваренная гречневая каша с подсолнечным маслом; очень много ее съел“, — пишет Маковицкий). Он расплатился с гостинником („Что я вам должен? — По усердию. — Три рубля довольно?“). Он расписался в книге почетных посетителей и пешком дошел до парома, где его уже на двух колясках догнали Сергеенко и Маковицкий» (Басинский П. Бегство из рая. М., 2010. С. 186).
65
Вересаев В. Живая жизнь. М., 1991. С. 173.
66
Анненков П. В. Исторические и эстетические вопросы в романе гр. Л. Н. Толстого «Война и мир» // Роман Л. Н. Толстого «Война и мир» в русской критике Л., 1989. С. 47.
67
Сливкин Е. Андрей Furioso: военные аристократы и неаристократы у Л. Н. Толстого // Новое литературное обозрение. 2011. № 3.
68
Соболь В. «Заколдованный замок» в романе Л. Н. Толстого «Война и мир»: сказочные мотивы в описании поместья Болконских. // Лев Толстой и мировая литература. Материалы IX Международной научной конференции. Тула, 2016.
69
Жмуйда Э. «Война и мир» как волшебная сказка. // Лев Толстой и мировая литература. Материалы VI Международной научной конференции. Тула, 2010.
70
Ср. смежное соображение К. Леонтьева, который пишет об оригинальной манере Толстого «приостановив иногда надолго и ход действия и работу своей внешней наблюдательности, раскрывать внезапно пред читателем как бы настежь двери души человеческой и, приставив к глазам его (иной раз чуть не насильно) какой-то свой собственный психический микроскоп, погрузить его (читателя этого) в мир фантазии то наяву, то в полусне, то во сне, то в разгаре сражения, то на одре медленной и кротко-примиряющей смерти». Леонтьев К. О романах гр. Л. Н. Толстого: Анализ, стиль и веяние. (Критический этюд). М., 1911. С. 28–29.
71
Казанцев В. Алексей Данилович Кившенко: Биографический очерк. СПб., 1896. С. 3.
72
Витмер А. 1812 год в «Войне и мире». СПб., 1869. Введение (без пагинации).
73
Ранкур-Лаферьер Д. Русская литература и психоанализ. М., 2004. С. 290; Гинзбург К. Мифы-эмблемы-приметы: Морфология и история. М., 2004. С. 307; Саррот, цит. по: Костанян А. «Война и мир»: пример или антипример? // Лев Толстой и мировая литература. Материалы V Международной научной конференции. Тула, 2008. С. 231; Хью Уолпол, цит. по: Стайнер Д. Толстой и Достоевский: противостояние. М., 2019. С. 154.
74
Святополк-Мирский Д. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Новосибирск, 2009. С. 443; Толстая Е. Игра в классики: Русская проза XIX–XX веков. М., 2017. С. 79; Великанова Н. Сражение, которого никогда не было // Лев Толстой и мировая культура, М., 2006. С. 39; Карасев Л. Толстой и мир: Вещество литературы. М., 2016. С. 169.
75
Грин Х. Мистер Набоков // Америка. 1978. № 258. С. 50.
76
Леонтьев К. О романах гр. Л. Н. Толстого: Анализ, стиль и веяние. (Критический этюд). М., 1911. С. 45.
77
Гинзбург Л. О психологической прозе. Л., 1977. С. 22.
78
«[Искусство], которое сознательно прилагается, когда мы хотим, не испугавшись, смотреть на что-нибудь страшное или произнести трогательные слова не без дрожания голоса, искусство, которое состоит в том, чтобы как будто раздвинуть два механизма: внешних проявлений и внутренней душевной жизни так, чтобы тот вал, шестерня, ремень, та передача механизма, которая в нормальном состоянии существует между этими двумя механизмами, не существовала более. У князя Андрея были умышленно раздвинуты эти механизмы, когда он смотрел и говорил, и он чувствовал, что, ежели бы восстановилось это сообщение, он бы не мог так смотреть и говорить, и бог знает, что бы вышло. От этого он старательно не давал колесу от внешних проявлений цеплять за душевную жизнь и от того был так слишком неприятно прост и спокоен».
«Человек встречает другого человека, с которым он ничем не связан в продолжение долгого времени, и в числе бесчисленных впечатлений, производимых всяким человеком, впечатления, произведенные этим известным человеком, затеряны и так незаметны, как будто их нет. Существуют впечатления о том, что известный человек имеет приятный взгляд, некрасивое сложение, нежные руки, пискливый голос, сказал нынче умно, завтра выказал сухость сердца и т. п.
Впечатления эти, в числе миллионов и миллионов других, остаются неподнятыми и, весьма вероятно, исчезнут бесследно между миллиардами других впечатлений, но вдруг этот человек больно оскорбил вас: это тот факт, около которого, мгновенно выплывая из безразличности, группируются все прошедшие впечатления, совпадающие с чувством оскорбления; все же несовпадающие с ним, противуположные, исчезают, так как они ничем не освещены, не вызваны, и исчезают так, что вы так же мало в состоянии возобновить их».
79
Гинзбург Л. О психологической прозе. Л., 1977. С. 309.
80
Леонтьев К. О романах гр. Л. Н. Толстого: Анализ, стиль и веяние. (Критический этюд). М., 1911. С. 43.
81
Святополк-Мирский Д. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Новосибирск, 2009. С. 443–444.
82
Бочаров С. Г. Роман Л. Толстого «Война и мир». М., 1978. С. 54–55.
83
«Он один дает в романах и драмах — настоящие монологи, именно со своей неправильностью, случайностью, недоговоренностью и прыжками» (Лев Толстой и В. В. Стасов: Переписка 1876–1906. Л., 1929. С. 265). «Аналитически развертывающаяся цепь предложений у Толстого не замкнута. Внутри ее можно заметить следы ассоциативных разрывов, своеобразных „анаколуфов“. Создается иллюзия, что синтаксический период, синтаксическая фраза в стиле Толстого не движется по заранее обдуманной и замкнутой логической схеме, как в книжном языке, а непосредственно отражает ход мысленно произносимой, как бы импровизируемой монологической речи» (Виноградов В. О языке Толстого (50–60-е годы) // Литературное наследство. М., 1939. Т. 35–36. С. 142).
84
Мережковский Д. Толстой и Достоевский. М., 2000. С. 97–98.
85
«Когда князь Андрей, узнав, что Кутузов посылает отряд Багратиона на верную смерть, испытывает сомнение, имеет ли главнокомандующий право так самоуверенно жертвовать жизнью тысяч людей, — он „взглядывает на Кутузова, и ему невольно бросаются в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз“. „Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!“, — думает Болконский. И здесь опять одна ничтожная телесная подробность — сборки шрама и вытекший глаз Кутузова — решает сложный отвлеченный нравственный вопрос об ответственности людей, руководящих судьбами народов, об отношении военно-государственного строя к ценности отдельных человеческих жизней» (Мережковский Д. Толстой и Достоевский. М., 2000. С. 99).
86
Письмо Н. Орфеева Б. Бартеневу от 31 декабря 1868 года. Орфеев возмущается дурнопахнущим ртом кн. Василия. «Дурнопахнущий», впрочем, сам Толстой к третьему изданию (1873) исправил на «старческий».
87
Вересаев В. Живая жизнь. М., 1991. С. 180.
88
Виноградов В. О языке Толстого (50–60-е годы) // Литературное наследство. М., 1939. Т. 35–36. С. 174. Ср. у А. Л. Зорина про «Анну Каренину»: «Эффект предельного реализма, которого он достигал, возникал не от того, что он „объективно“ описывал своих героев, но от того, что он показывал, как он описывает своих героев, гарантируя тем самым абсолютную достоверность изображения» (Зорин А. Жизнь Льва Толстого. М., 2020. С. 122).
89
Анализ этого эпизода см.: Зорин А. Женское пение, эрос и насилие в мире Л. Н. Толстого. Статья первая: «Crudele affetto» в доме Ростовых // Новое литературное обозрение. 2023. № 3.
90
Драгомиров М. И. «Война и мир» с военной точки зрения. Киев, 1898. С. 42.
91
Гинзбург Л. О литературном герое. Л., 1979. С. 170. Ср.: «Речь как таковая, типы и цели высказывания, сам механизм диалога становится для Толстого предметом изображения и полем художественного изучения» (Там же. С. 171).
92
Мережковский Д. Толстой и Достоевский. М., 2000. С. 105.
93
Цит. по: Гинзбург Л. О литературном герое. Л., 1979. С. 192.
94
«Князь Андрей Болконский вносит в свою критику текущих дел и вообще в свои воззрения на современников идеи и представления, составившиеся об них в наше время. Он думает и судит разумно, но не разумом своей эпохи, а другим, позднейшим, который ему открыт благожелательным автором. Он умел счистить с себя все искренние, но скучные и досадные черты современника той эпохи, о которой говорит и в среде которой живет. Он не может увлекаться, не может состоять под влиянием какой-либо замечательной личности своего времени, потому что уже знает биографические подробности и анекдоты о каждой из них, собранные на днях. Нам не нужно лучших доказательств его знакомства с работами и изысканиями последнего времени, как то обстоятельство, что он стыдится своих занятий в комиссии составления законов. Сослуживцы его, которым нельзя отказать в знании и уме, поняли невозможность простого переложения французского кодекса на русские нравы только после ряда неудачных опытов, но Болконский понял это сразу, потому что превосходит их вдохновенным прозрением мнений, обращающихся ныне в исторической литературе. Вообще, ему приходят в голову суждения, которые современнику эпохи Александра I никогда бы не пришли; но Болконский — современник особенный, такой, которому открыто все то, что узнано позднее. Мысль его живет не с ровесниками по времени, а с нынешними дилетантами по части новой истории России, и от них он заимствует свой скептицизм, свою холодность и трезвость относительно правительственных мер и явлений, изумлявших и волновавших всех тех бедных людей, которые имели несчастье принадлежать только своему веку. Мы даже думаем, что роль общественного критика, изверившегося в официальные зачинания всякого рода, отзывается у него еще анахронизмом. Известно, что только в 1815–1816 годах, после трехлетней заграничной кампании, показалась у нас партия молодых людей, нашедших жизнь в России невыразимо пустой и праздной в сравнении с шумом, который сопровождал движение народов перед тем, и в сравнении с общественными явлениями, которые возникли на европейской почве вслед за ним» и т. д. (Анненков П. В. Исторические и эстетические вопросы в романе гр. Л. Н. Толстого «Война и мир» // Роман Л. Н. Толстого «Война и мир» в русской критике Л., 1989 С. 56–57). «В доме одного из московских бар, у графа Ростова, на большом званом обеде мужчины перед обедом отправляются от дам в кабинет и обращают его в табачню! Я прожил в Москве с 14 до 20 года, т. е. после французов, знал довольно много барских домов и ни в одном не помню, чтобы видел трубку. Знаю только, что никто из нас, мальчишек, посещавших общество, и не думал сметь курить. Даже военные держали особо платье, в котором являлись в общество, охраняя его от табачного дыма. А ведь эта одна черта представляет тогдашний свет в совершенно искаженном виде» (Письмо М. В. Юзефовича А. М. и П. А. Шульц от 16 марта 1869 года). «Это не люди времен Александра: черты из жизни времен Александра прилеплены к ним с тем же искусством, с каким можно черты монгола прилепить к физиономии эфиопа. Автор описывает лицо людей, которых он сам видел и лично наблюдал» (Берви-Флеровский В. В. Изящный романист и его изящные критики. Цит. по: Соболев Л. Современники читают «Войну и мир» // Вопросы литературы. 2007. № 6. С. 192).
95
«Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что́ бы о нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что́ он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что́ выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойною совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин-женщин, основанное на той же надежде прощения. „Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился“».
96
Подробный разбор см.: Лекманов О. Генерал Раевский и сыновья // Лекманов О. Поэты и газеты: Очерки. М., 2013.
97
Антонова К. Господа Чихачёвы: Мир поместного дворянства в николаевской России. М., 2019. С. 28; цитата слегка переиначена из технических соображений.
98
Шелгунов Н. Философия застоя. Дело. 1870. № 1.
99
«Следуя Толстому-теоретику, можно каждое жизненное событие объяснять двояко: исходя из желаний и воли людей — тогда одни лишь случайности наполняют жизнь и историю; либо искать объяснения в действии высшей надчеловеческой воли — тогда предустановлено в жизни все до мельчайших подробностей. И в отвлеченных своих рассуждениях автор „Войны и мира“ так и не сводит концы с концами, объясняя исторический результат то стихийным и случайным совпадением произволов, то определением свыше. Эти два объяснения человеческой жизни остаются логически не совмещенными в толстовской теории» (Бочаров С. Роман Л. Толстого «Война и мир». М., 1978. С. 26).
«Мир у Толстого многозначен, нецелен, скрыто противоречив. Жизненные опыты разных людей, героев романа, включаются этим обширным и емким образом — „мир“ — опыты Пьера и Николая Ростова, князя Андрея и Каратаева. Каждый из этих отдельных опытов — как бы грань, сторона многозначного образа; и в то же время каждый — это своя особая истина, особое понимание „мира“; их надо бы все согласовать, и Толстой, очевидно, этого хочет, — но реальность жизненного процесса такова, что на пути к соединению своему они должны расходиться и даже возможен между ними конфликт. И как раз в эпилоге, при видимой счастливой развязке, начинает показываться возможность конфликта там, где раньше таилось противоречие» (Фойер К. Б. Генезис «Войны и мира». СПб., 2003. С. 217).
«Когда мы прочли эту удивительную книгу <…> — мы все-таки продолжаем чувствовать, что автор не нашел предмета своих исканий <…> Мы видим, что душа Толстого страдает в ужасном одиночестве, что он дрожит на высотах мысли, сознавая, что все кругом него мрак, пустота и отчаянье» (Беринг М. Вехи русской литературы. М., 1913. С. 55).
«При рассматриваемом построении повествования текст всего произведения в целом как бы распадается на отдельные описания, данные с точки зрения разных лиц, представляя собой — в интересующем нас аспекте — соположение этих отдельных текстов, но не их синтез» (Успенский Б. Семиотика искусства. М., 1995. С. 127).
«Толстой предлагает историкам „оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами“, однако сам этому предписанию не следует: значительная часть его рома значительная часть его романа посвящена именно царям, министрам и генералам» (Оборин Л. «Война и мир» Л. Толстого // Полка: О главных книгах русской литературы: Сборник статей. М., 2022. С. 152).
«К концу „Войны и мира“ любого рода решение (философских вопросов. — В. К.) вообще кажется все менее вероятным» (Фрейзер М. Наука реализма: «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина и проблема литературной репутации // Русский реализм XIX века: Общество, знание, повествование. М., 2020. С. 419).
100
Ранчин А. Трактовка истории в «Войне и мире» в свете исторических концепций и подходов ХХ века // Ранчин А. Перекличка камен: Филологические этюды. М., 2014. С. 141–152.
101
Берлин И. История свободы. М., 2001. С. 197.
102
Ср. в письме В. А. Жуковского И. П. Тургеневу от 11 августа 1803 года: «Душа, как духовный атом, отделенный от души всемирной, объемлющей все своей беспредельностью, должна к ней приобщиться и в нее кануть, как в океан капля…»
103
Великанова Н. Узел романа // Толстой и о Толстом: Материалы и исследования. М., 1998. С. 40.
104
Великанова Н. Рождение художественного текста. Стенограмма эфира. http://gordon0030.narod.ru/archive/15880/index.html
105
Волков Г., Цявловский М. Предисловие к девятому — четырнадцатому томам // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. (ПСС) Т. 9. М, 1937. С. Х — ХI.
106
Зорин А. Лев Толстой и история. Расшифровка аудиолекции. — https://arzamas.academy/courses/47/7
Та же мысль выражена в Зорин А. Жизнь Льва Толстого. С. 91–92.
107
В. Курицын. «Севастопольские рассказы» Л. Н. Толстого. // Полка: О главных книгах русской литературы: сборник статей. — М.: 2022.
108
«Толстой выбирает необычную для своего времени повествовательную технику. Стандартным решением были бы воспоминания повзрослевшего повествователя о своих детстве, отрочестве и юности. Чуть изобретательнее был бы рассказ от лица самого мальчика: тогда читатель проживал бы происходящее вместе с ним, „в режиме реального времени“. Но Толстой решил совместить оба этих решения: в пространстве трилогии разом существуют и маленький Николенька, и взрослый повествователь». Трофимова Н. Детство. Отрочество. Юность. Полка: О главных книгах русской литературы: сборник статей. — М., 2022. С. 626.
Борис Эйхенбаум выделяет в качестве ключевого следующий фрагмент «Севастополя в мае», где между первой и второй фразой всеведущий рассказчик словно бы отодвигает своего собрата, выходит из-за спины рассказчика предполагающего: «Он должен был быть или немец, ежели бы не изобличали черты лица его чисто русское происхождение, или адъютант, или квартермистр полковой (но тогда бы у него были шпоры), или офицер на время кампании перешедший из кавалерии, а может и из гвардии. Он действительно был перешедший из кавалерии, и в настоящую минуту, поднимаясь к бульвару, думал о письме, которое сейчас получил от бывшего товарища…». Эйхенбаум Б. Работы о Льве Толстом. Книга вторая. Шестидесятые годы. СПб., 2009. С. 236–237.
Кроме того, по мысли Андрея Зорина, чтобы «представить события, происходившие за полтора-два десятилетия до его рождения, как собственные личные воспоминания (…), Толстой пишет народный эпос как семейную хронику» — и этот прием берет истоки в тех же двух ранних текстах, а также в «Казаках». «Толстой ведет рассказ о вымышленных персонажах от лица автобиографического повествователя». А. Зорин А. Жизнь Льва Толстого. М.: 2020. С. 34, 78–79.
109
Шелгунов Н. Философия застоя. Дело. 1870. № 1.
110
Святополк-Мирский Д. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Новосибирск, 2009. С. 437
111
Зорин А. Жизнь Льва Толстого. М.: 2020. С. 71–72.
112
«Несмотря на то, что граф довольно „тенденциозно“ и тео-филантропически порицает войну то сам, то устами доброго, но вечно-растерянного Пьера, он все-таки до того правдивый художник, что читателю очень легко ни его самого, ни Пьера не послушаться и продолжать взирать на войну, как на одно из высших, идеальных проявлений жизни на земле, несмотря на все частные бедствия, ею причиняемые. (Бедствия постоянно, — заметим кстати, — сопряженные для многих и с такими особыми радостями, которых мир не дает!)» Леонтьев К. О романах гр. Л. Н. Толстого: Анализ, стиль и веяние. (Критический этюд). М., 1911. С. 20.
113
Ср. во «Взбаламученном море» Писемского по тому же поводу: «В Петербурге тоже закопошились». Ср. у Б. Н. Чичерина в 1861 году: «Сверху на Россию сыпались неоценимые блага, занималась заря новой жизни, а внизу копошились уже расплодившиеся во тьме прошедшего царствования гады, готовые загубить великое историческое дело, заразить в самом корне едва пробивающиеся из земли свежие силы.» Чичерин Б. Н. Воспоминания. Т. 2. М., 2010. С. 22.
114
Времена у нас случаются всякие, в начале царствования Александра Второго появилась официальная потребность в некоторой гласности, что совпадало с устремлениями «натуральной школы». В эту эпоху их критический настрой мог даже восприниматься как подъелдыкивание властям. «Читатель видит и понимает очень хорошо, что рука, набросавшая портрет какого-нибудь вредного Порфирия Петровича, сумеет и в жизни поймать Порфирия Петровича, взять его за ворот и предать в руки правосудия, назло всем козням виноватого», писал Дружинин о «Губернских очерках» Щедрина, рассказчик которых по долгу службы иной раз участвовал в расследовании злоупотреблений (этот сюжет рассматривается в Зубков К. «Случайная действительность» в эпоху реформ: «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина и проблема литературной репутации // Русский реализм XIX века: общество, знание, повествование. М., 2005). Но не стоит забывать, что несколькими годами ранее тот же Салтыков за повесть «Запутанное дело» был выслан из Москвы.
115
«Вдруг вижу — исчезла моя мышеловка! Опрашиваю у людей: Куда девалась мышеловка? — Оказывается, Лев Николаевич велел убрать!
— Я мышей люблю, — говорит, — не хочу, чтоб их убивали. Вообще я всех тварей люблю. Жалею только о том, что до сих пор не могу принудить себя любить клопов: вожу везде с собой далматскую ромашку, чтоб от них избавиться». Это история из 1891 года. Раевская Е. Лев Николаевич Толстой среди голодающих. Летописи Государственного литературного музея; Кн. 12. М., 1938. С. 379.
116
Минский Н. Встреча с Тургеневым. Новое литературное обозрение. 2005, № 2.
117
Цит. по Анненский Л. Три еретика. М., 1998. С. 94, 102, 105.
118
См. также Сабанеева Е. Воспоминания о былом. // История жизни благородной женщины. М… 1996. С. 343: «Поп возбуждал в ней даже чувство недоверия и враждебности, соединяясь в ее воображении со всем духовным сословием, к которому дворянство относилось всегда свысока. Нередко в обществе слышались тогда такие мнения: „Если и хороший священник, а все же кутейническое отродье; а у кутейника глаза завидущие, а руки загребущие“».
«Взбаламученное море» Писемского: «Сойдя с лестницы, они разошлись: Бакланов пошел к Кремлевскому саду, а Проскриптский на Арбат.
— Кутейник! — проговорил себе под нос Бакланов.
— Барченок! — прошептал Проскриптский».
«Мертвые души» Гоголя: «Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут же сильно и необыкновенно резко, именно вот как: „Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а вот ты так попович!“, что стоило им всего таможенного бизнеса».
119
«Булгарин — паяц литературы. Видел ли ты, чего он требует от историографа? Вынь да положь великих людей в старой России! Карамзин не сердится и не может на него сердиться, но за публику нашу огорчается; но поляк этого знать не должен. Ему то и на руку. <…> поляк безмозглый, да и только; чего от него требовать и почему Карамзин должен быть для него священен? Чем более возвышает он собою Россию, тем более должен бесить польского паяца». Цит. по Рейтблат А. И. Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы. М., 2020. С. 174.
120
Стивен Л. Хок. «Крепостное право и социальный контроль в России». М.: 1993. Книга посвящена жизни села Петровского Тамбовской губернии в эпоху чуть позже действия «Войны и мира». «С сентября 1826 г. по август 1828 г. порке подверглось по крайней мере 79 % взрослого мужского населения, причем 24 % — более одного раза». С. 151. О должностных лицах из крепостных: они «хоть и были объектом многих нападок и поношений как со стороны приказчиков, так и со стороны рядовых крепостных, но пользовались рядом привилегий. Смотрители и нарядчики освобождались от тягот работы на барских полях, а это значило, что и они сами, и их лошади в значительно лучшем физическом состоянии обрабатывали собственные поля. Кое-где, правда, не в Петровском, их дворы даже освобождали от рекрутчины». С. 154 (так в «Войне и мире» староста Дрон, воспользовавшись служебным положением, «забрил» в рекруты чужого Ваньку вместо своего сына, на которого была очередь). «В сентябре 1820 г. крестьянин, перевозивший гречиху на ток, отказался поднять упавшую с воза солому. Смотритель ударил крестьянина кнутом, а крестьянин ответил тому черенком от вил. Когда же староста Бузюкин наказал крепостного землепашца за лень, крестьянин тот со своим братом били Бузюкина кулаками, драли за волосы и за бороду». Стр. 161. «Нарядчик Сидор Архипов, будучи не в силах заставить женщин выйти на работы, напившись сам пьян, связал их волосы коса с косой и водил по селу». С. 161. «Порке подверглись нарядчик и 25 крестьян за неявку на молитву в поле о ниспослании дождя». С. 162. «Нарядчик добивался половых отношений с женщиной, находившейся под его началом» С. 163. «В марте 1828 г. три крестьянина, возвращаясь домой с провеивания господского зерна, встретили Ульяну Алексееву и для забавы своей привязали ее к хвосту салазок, которые и погнали вокруг села». С. 164. «Пойти на рыбалку без разрешения крестьянин не мог. Продажа многих товаров требовала позволения, визы приказчика. Крепостных наказывали, если они привечали у себя дома неизвестных властям людей». С. 165. «Старейшина стремился улучшить свое положение как можно более эффективной эксплуатацией своих собственных домочадцев». С. 118. Важно добавить, что такие отношения складывались на фоне довольно благополучной жизни: «За исключением отдельных лет сельскохозяйственных кризисов, крестьяне села Петровское в итоге питались лучше, чем их французские или бельгийские собратья на рубеже 18 и 19 веков, и, разумеется, лучше, чем большинство населения сегодняшних развивающихся стран». С. 48.
121
Формула «главная русская книга» в отношении «Войны и мира» кажется вполне естественной, едва ли не стандартной, однако, интернет, к моему удивлению, практически не дает примеров такого словоупотребления. Единственным исключением стал вопрос, адресованный журналисткой Анной Наринской{2} сценаристу британского сериала по «Войне и миру» Эндрю Дэвису: «„Война и мир“, вообще-то, главная русская книжка. Вы это знали?». (Наринская А. «Семья Ростовых вполне персонажи Диккенса». Интервью со сценаристом сериала «Война и мир» Эндрю Дэвисом. https://gorky.media/intervyu/semya-rostovyh-vpolne-personazhi-dikkensa-s-sumasshedshinkoj/) Позже я спросил у Анны, что именно она имела в виду, почему эта книжка — главная, много ведь у нас хороших и очень хороших. Наринская ответила: кажется, в книжке заранее есть всё; практически любое чувство, любая мысль, что может заскочить в голову человеку русской цивилизации, уже предусмотрена в «Войне и мире». И рассказала, как увидев в юности в советской церкви иностранца, что со странным выражением лица наблюдал за происходящим, поняла, что знает этого иностранца из Толстого. У него француз-доктор на молебне при умирающем Безухове-старшем в 1–1-XX стоит «без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его». Я в своем исследовании стараюсь показать, что шедевр Толстого можно снабдить таким размашистым определением по причинам, связанным не только с его содержанием, но и с самим устройством.
122
Здесь я дам ссылку на статью, выводящую солдата как запойного пьяницу и оценивающую расстрельный приговор как единственно возможный, однако даже при таких акцентах автору не удается скрыть садистических наклонностей опозоренного офицера. Экштут С. Казнь рядового Шабунина. «Родина», 2020, № 3.
123
Басинский П. Бегство из рая. М., 2010. С. 367.
124
Раевская Е. Лев Николаевич Толстой среди голодающих. Летописи Государственного литературного музея; Кн. 12. М., 1938.
125
Джаншиев Г. Эпоха великих реформ. Том 1. М., 2008. С. 135.
126
«Еще один важный аргумент апологетов крепостного права — утверждение о сложности проведения освобождения крестьян. Он исходит из представления о крестьянах как о людях ленивых, не думающих о будущем, любящих пьянствовать, злобных, распутных и т. д. Согласно ему, крестьяне не готовы к свободе. Освободившись, они бросят земледелие, частично перейдут в мещане и купцы, частично сопьются, начнут ссориться и драться, заводить тяжбы и т. д. Наступит упадок земледелия, в армию будет идти мало рекрутов, дворяне обеднеют, и в итоге монархия окажется в опасности». Рейтблат А. Риторические стратегии оправдания крепостного права в России в первой половине XIX века. // Рейтблат А. Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы. М., 2020. С.134.
127
Фойер Кэтрин Б. Генезис «Войны и мира», СПб., 2003. С. 40–45, 154–161, 176–182.
128
Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 57–58.
129
У Шкловского (Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 130) упоминаются выкладки Тихона Полнера, согласно которым народ появляется максимум на 150 из 1821 страницы того издания, которым пользовался автор подсчета.
130
См. обзор темы: Нефедов С. Неизвестная война 1812 года. «Новый мир», № 2, 2022.
131
25 и 36 будет 61.
132
Цимбаева Е. Исторический контекст в художественном образе. (Дворянское общество в романе «Война и мир»). «Вопросы литературы», 2004. № 5.
133
Это формула одного из современников — цит. по Соболев Л. Современники читают «Войну и мир». Вопросы литературы, № 6, 2007. С. 188–189. — свидетельствует о том, что такое смущение все же возможно, и не исключено, что отсутствие его у меня связано и с изрядным историческим интервалом. Однако и среди современников такое отношение не было типичным: они обращали внимание, что Толстой пишет почти исключительно об аристократах, но не были этим уязвлены.
134
Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. С. 321.
135
Страхов Н. Критические статьи об И. С. Тургеневе и Л. Н. Толстом. СПб.,1895. С. 240–241.
136
Шлёцер Х. «У меня и в Москве есть повод быть довольным». Переписка Христиана фон Шлёцера с семьей. М., 2018. С. 138.
137
«А потом, зачем всё это? Ведь это хорошо бы было, если бы можно было остановить жизнь. А она идет. А что такое значит: идет жизнь? Идет жизнь, значит: волосы падают, седеют, зубы портятся, морщины, запах изо рта. Даже прежде, чем всё кончится, всё становится ужасным, отвратительным, видны размазанные румяна, белила, пот, вонь, безобразие. Где же то, чему я служил? Где же красота? А она — всё. А нет ее — ничего нет. Нет жизни.
Но мало того, что нет жизни в том, в чем казалась жизнь, сам начинаешь уходить из нее, сам слабеешь, дуреешь, разлагаешься, другие на твоих глазах выхватывают у тебя те наслаждения, в которых было всё благо жизни. Мало и этого: начинает брезжиться какая-то другая возможность жизни, что-то другое, какое-то другое единение с людьми, со всем миром, такое, при котором не может быть всех этих обманов, что-то другое такое, которое не может ничем нарушиться, которое истинно и всегда прекрасно. Но этого не может быть. Это только дразнящий вид оазиса, когда мы знаем, что его нет и что всё песок».
138
В начале 70-х годов Толстой начинает, но не заканчивает два рассказа, «сюжетом которых является фиктивная смерть как способ бегства от прежней жизни. Потом он вернется к нему в „Живом трупе“ и „Посмертных записках старца Федора Кузмича“. В первом рассказе без названия помещик Желябужский убивает неверную жену с помощью камердинера, бежит из-под ареста, приходит к речной переправе, где столпилось много простого народа, раздевается и входит в воду. Развитием этого сюжета был второй рассказ, под названием „Степан Семенович Прозоров“, в котором богатый помещик, промотавший все деньги, свои и детей, также бежит, приходит на реку, раздевается и заходит в воду. Выйдя из воды, он надевает лежавшую на берегу мужицкую одежду и отплывает на пароходе в каюте третьего класса; причем сначала, по привычке, идет в первый класс, но его оттуда выгоняют». Басинский П. Бегство из рая. М.: 2010. С. 270.
139
«Последние два года Толстой был тяжело (смертельно) болен. Его секретарь Гусев описывает в дневнике обмороки, которые случались с Л. Н. и сопровождались частичной потерей памяти, когда Толстой вдруг забывал имена своих детей и внуков, не узнавал их лиц, интересовался, где находятся Хамовники, и даже мог спросить: не приезжал ли вчера его брат „Митенька“? Дмитрий Николаевич Толстой скончался в 1856 году, за полвека до того, как Гусев стал секретарем Толстого, его смерть была подробно описана в „Анне Карениной“, созданной в 70-е годы.
В июле 1909 года, незадолго до того, как написать первое формальное завещание, Толстой забыл о том, что он уже не является хозяином Ясной Поляны. Он искренне думал, что продолжает владеть этой землей, страдал от этого и хотел отдать ее крестьянам». Басинский П. Бегство из рая. М., 2010. С. 546.
140
«Радость прощения Анатолю, сострадание, жалость и даже любовь к врагу — эти чувства возможны, понятны перед лицом смерти, ожидающей их обоих. Но эти чувства, они не для жизни: нельзя Болконскому в жизни любить Анатоля». Бочаров С. Г. Роман Л. Толстого «Война и мир». М., 1978. С. 75–76. «Попытка Толстого показать смерть как мгновение наиболее полного, окончательного раскрытия человеческого „я“, истинного предназначения человека». Густафсон Р. Ф. Обитатель и Чужак. СПб.,2003. С. 82.
141
Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 333.
142
Ср. в черновике два сна. Белкина (друг Тушина, не попавший в финальный текст): «Чудится мне, что лежу я где-то на кровати один в горнице и одна дверь. И слышу я, что в дверь кто то идет. Идет в дверь, и страх на меня нашел, что идет это моя смерть. Что вот как она войдет, так меня и задушит». И Николая Ростова: «А я видел во сне, что будто я лежу в кабинете и вдруг в дверь лезет что-то страшное <медведь> и что он меня задерет, и я притворяю дверь, держу и не могу, и вдруг отворилась, и арап вошел, и я умер».