1. Введение
Как было отмечено в первых двух главах, сегодня у церкви нет четкого представления о том, что происходит с человеком после смерти. И потому не приходится удивляться той путанице представлений в большом мире не только относительно того, что ожидает умерших, но и относительно того, как об этом должны думать христиане.
Это тем более удивительно потому, что сам Новый Завет, который для большинства церквей является основным источником их доктрин, содержит кристально ясные ответы на этот вопрос. В одном классическом отрывке Павел говорит об «искуплении тела нашего» (Рим 8:23). Не может быть никаких сомнений относительно его мысли: народу Божьему обещано новое телесное существование, и оно есть искупление нашей нынешней жизни в теле и ее полнота. Все остальные авторы из первых поколений христиан в этом вопросе согласны с Павлом.
Тем не менее такая надежда на воскресение тела столь резко расходится с некоторыми иными направлениями мысли в истории христианства, что о ней перестали говорить, ее исказили или даже напрочь забыли. В данной главе я покажу, как Новый Завет и христианские авторы первых веков представляют себе окончательное воскресение тела, а также объясню, каким образом можно восстановить права христианской надежды на воскресение сегодня. Я рассмотрю этот вопрос кратко, потому что описал его гораздо подробнее в другой книге.[166]
Как я считаю, привычная картина, где люди «идут на небеса» либо же «отправляются в ад» после смерти, и такое путешествие проходит в один этап (тут неважно, существует ли еще одна промежуточная фаза в виде «чистилища» или какого–либо «длительного путешествия» как переходный период), — это грубое искажение и обеднение христианской надежды. И воскресение тела не есть какой–то причудливый добавочный элемент этой надежды. Именно оно придает форму и смысл всему замыслу Бога о нашей окончательной судьбе. Если мы вытесним воскресение тела на периферию, как многие делают неосознанно, либо откажемся от него совсем, как многие поступают вполне сознательно, мы потеряем не какой–то дополнительный компонент устройства — скажем, как если бы выбрали автомобиль без дистанционного управления зеркалами. Мы теряем главный двигатель, который приводит машину в движение и без которого работа всех других ее частей теряет свой смысл. Нам не следует употреблять туманные слова о «небесах», чтобы затем пытаться как–то подогнать к ним идею воскресения; вместо этого мы должны сказать со всей ясностью, которой отличается Библия, о воскресении, а уже затем подумать, какое место возле него занимают «небеса». Более того, в последней части книги я покажу, что это даст нам самое надежное основание не для, как некоторые думают, эскапизма или благочестивой пассивности (именно эти качества развивают привычные и неверные представления о «небесах»), но для живой и творческой христианской деятельности в нынешнем мире.
2. Воскресение: жизнь после «жизни после смерти»
Как мы видели в третьей главе, и в мире греко–римского язычества, и в мире иудаизма эпохи Второго Храма существовало великое разнообразие представлений о жизни после смерти, однако в этом вопросе христиане отличались поразительным единодушием по этому вопросу. Здесь я могу дать лишь краткое резюме многочисленным фактам,, которые об этом свидетельствуют.
Снова начнем с Павла. В предыдущей главе я утверждал, что когда Павел в главе 3 Послания к Филиппийцам говорит о «небесном гражданстве», он не имеет в виду, что, закончив здешние дела, мы вернемся на небо. В следующей же строке он пишет, что Иисус придет с неба, чтобы преобразить наши нынешние уничиженные тела в подобие Его тела славы, причем сделает Он это той же силой, которой все подчиняет себе. Таким образом, воскресший Иисус одновременно и образец для будущего тела христианина, и средство, позволяющее обрести такое тело.
О том же говорится в Послании к Колоссянам 3:1–4: когда явится Мессия, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним в славе. Павел не говорит «однажды вы отправитесь к нему». Нет, вы уже имеете жизнь в Нем. Эта новая жизнь христианина была сокрыта, невидима для мира, но в тот день она полностью обретет телесную реальность и станет видимой.
Самый же ясный и сильный отрывок на эту тему, которым часто пренебрегают, — это Послание к Римлянам 8:9–11. Если Дух Божий, Дух Иисуса, Мессии, живет в вас, говорит Павел, тогда Тот, Кто воздвиг Мессию из мертвых, даст жизнь также и вашим смертным телам своим Духом, живущим в вас. Бог даст жизнь не бесплотным духам, не тому, что многие понимают под выражением «духовное тело», подразумевая под этим нечто нематериальное, но «вашим смертным телам».
В Новом Завете Павел не одинок в своей вере в воскресение тела. Первое послание Иоанна утверждает, что, когда явится Иисус, мы станем подобными Ему, потому что увидим Его, каков Он есть.[167] Воскресшее тело Иисуса, которое мы сейчас просто не можем себе вообразить в Его славе и силе, станет образцом для наших новых тел. И разумеется, в Евангелии от Иоанна (хотя некоторые люди стремятся увидеть там нечто иное) мы находим одно из самых недвусмысленных утверждений о грядущем телесном воскресении. Иисус заявляет, что Он разделяет распространенные представления иудеев, и возвещает, что час такого события уже наступил. Об этом прямо говорит отрывок, который мы бегло рассматривали в предыдущей главе:
Приходит час, и теперь есть, когда мертвые услышат голос Сына Божьего, и услышавшие оживут… когда все, находящиеся в могилах, услышат голос Его, и выйдут: сотворившие благое — в воскресение жизни, сделавшие злое — в воскресение суда.[168]
Очевидно, что эти слова связаны с главой 12 Книги пророка Даниила и с другими подобными отрывками, такими как глава 26 Книги пророка Исайи и глава 37 Книги пророка Иезекииля. Тут есть одно поверхностное отличие от Павла, который в будущем воскресении в основном видит дар Духа тем, кто во Христе, но не всем людям (хотя, как мы скоро увидим, во 2 Кор 5:10, возможно, утверждается иное). Некоторые христианские писатели первых веков в этом вопросе охотно следуют за Иоанном, подчеркивая, что воскресение необходимо также и нечестивым, чтобы на суд они пришли в теле. К этому мы еще вернемся.
А пока нам следует обратиться к одному моменту, о котором мы уже говорили. Что имел в виду Иисус, сказав: «В доме Отца Моего обителей много»?[169] Часто эти слова, особенно после смерти близкого, воспринимают как указание на то, что умерший (по меньшей мере, умерший христианин) просто навсегда уходит на «небеса», а не будет в свое время воскрешен для новой жизни в теле. Но слово «обители», monai, в античном греческом обычно подразумевает не конечное место отдыха, но временный привал в путешествии, которое в конце заканчивается где–то в ином месте.
Это совпадает со словами, которые у Луки Иисус сказал умирающему разбойнику: «Сегодня со Мною будешь в раю».[170]«Рай» в данном случае (хотя существует долгая история неверного понимания вопроса), как и в некоторых иудейских текстах, — не конечное предназначение, но сад блаженства, парк отдыха и покоя, где умерший отдыхает, ожидая зари нового дня.[171] А самое важное заключается в том, что ответ Иисуса как бы противоречит просьбе разбойника: «Вспомни обо мне, когда Ты придешь как Царь», — косвенно эта просьба (тут для нас неважно, была ли в ней ирония или нет) предполагает некое событие в будущем. Ответ Иисуса переносит эту надежду на будущее в настоящее время, и косвенно он, конечно, содержит утверждение, что с Его смертью это царство уже наступает, хотя и не так, как то себе мог кто–либо представить: «Сегодня со Мною будешь в раю». А уже после этого, разумеется, должно наступить окончательное завершение в воскресении умерших; богословские представления Луки не дают нам никаких оснований предположить, что Он думал как–то иначе. В конце концов, сам Иисус не воскресал в то «сегодня», то есть в Страстную пятницу. Лука должен был увидеть тут указание на пребывание в раю: именно это должно случиться с Иисусом и умиравшим рядом с Ним человеком сразу, в тот самый день, — другими словами, прежде воскресения. С Иисусом надежда на будущее вторглась в нынешнее время. Если человек умирает в вере, то ему обещано, прежде всеобщего пробуждения, что он окажется «с Иисусом» тотчас же. «Я томлюсь желанием уйти и быть со Христом, — пишет Павел, — ибо это гораздо лучше».[172]
При этом само слово «воскресение» постоянно сохраняет свое первоначальное значение, так его всегда понимали и те, кто в него не верил (античный языческий мир), и те, кто верил (многие иудеи I века). Его не использовали, чтобы описать «жизнь после смерти». Оно указывало на новую телесную жизнь после любого рода состояния, которое непосредственно следует за смертью. Другими словами, воскресение — это жизнь после «жизни после смерти».
Но как же тогда понимать некоторые другие тексты, например главу 1 Первого послания Петра, где говорится о спасении, «сохраняемом на небесах для вас», чтобы теперешняя вера позволила достичь «спасения душ ваших»? Я думаю, что тут христианина Запада подводит автоматизм восприятия. Большинство современных христиан, читая подобные выражения, предполагают, что небеса и есть то место, где мы получаем «спасение» — или же что «спасение» сводится к тому, чтобы «отправиться на небо после смерти». Это создает неверный контекст для интерпретации некоторых важнейших слов Евангелия: например, «войти в Царство Небесное» у Матфея или призыв «собирать себе сокровища на небесах», и ведет к опасным ошибкам. То, как мы (по меньшей мере, в западном мире) сегодня понимаем подобные слова, радикальным образом отличается от того смысла, какой они имели для Иисуса и Его слушателей.
Прежде всего, слова о «небесах» здесь на самом деле суть просто почтительные слова о Боге, так что «сокровища на небесах» означают «сокровища в Божьем присутствии» (ту же самую мысль в других местах отражают слова Иисуса, кто «в Боге богатеет»).[173] С первым смыслом «небес» тесно связан второй: «небеса» есть то место, где Бог хранит свои блага, которые намерен раздать в будущем. Это не означает, что они должны там остаться и что ими можно наслаждаться, только попав на небо; они просто там надежно хранятся до того дня, пока не станут реальностью на земле. Если я говорю другу: «Я припас для тебя пиво в холодильнике», — это не означает, что я его приглашаю влезть в холодильник и там пить пиво. Божье наследие, неподвластный порче новый мир и новые тела, которые этот мир заселят, уже хранятся для нас в надежном месте, однако это не значит, что мы отправимся получать их на небеса, но они родятся в этом мире, — а если сказать точнее, на новом небе и новой земле, в обновленном мире, о котором я говорил ранее.
Думая о таких текстах, как Первое послание Петра, и некоторых других, важно учитывать еще одно обстоятельство: у первых христианских авторов слово «душа» редко используется в нашем смысле. В античном мире слово psyche широко применялось и имело множество значений. В отличие от позднейших христиан или, скажем, буддистов, авторы Нового Завета не понимали под «душой», если можно так сказать, «ту твою часть, которая в конечном счете будет спасена». Слово psyche у них, как и еврейское слово nephesh, указывает не на бесплотную внутреннюю часть человека, но на то, что мы назвали бы просто «человеком» или даже «личностью». И в главе 1 Первого послания Петра говорится, что эта «личность», «твое подлинное Я», уже спасена, а однажды получит спасение в совершенно телесном виде. Вот почему у Петра эта надежда на спасение так тесно связана с воскресением Иисуса. По его словам, Бог «возродил нас к надежде живой чрез воскресение Иисуса Христа из мертвых».[174]
3. Воскресение в Посланиях к Коринфянам
Любой разговор о будущем воскресении неизбежно приводит к апостолу Павлу, и особенно к двум его посланиям христианам Коринфа. Это крайне замысловатые тексты, вызывающие массу споров, и в других местах я их разбираю во всех деталях. Теперь же я просто изложу мои главные аргументы, начав со Второго послания к Коринфянам.[175]
Пассаж о воскресении в главах 4 и 5 2 Кор входит в состав пространного и страстного разговора об апостольстве самого Павла. Говоря о своем служении, Павел пишет: «Сокровище это мы носим в глиняных сосудах, чтобы превосходство силы принадлежало Богу, а не было от нас». И развивая это утверждение, он переходит к надежде будущего, в контексте которой обретает должный смысл нынешняя жизнь с ее противоречиями и страданиями. И если бы это место кончалось последними стихами главы 4, мы могли бы подумать (а некоторые продолжают отстаивать именно такую интерпретацию), что в представлениях Павла — это надежда покинуть тело и стать чистым духом: «Если и разрушается внешний наш человек, то наш внутренний обновляется со дня на день», — говорит он. Не подходит ли апостол Павел крайне близко к Платону, желая покинуть обреченное на разрушение смертное тело, чтобы от него осталась прославленная бессмертная и бесплотная душа?
Никоим образом. В главе 5 Павел говорит о новой «палатке», или «скинии», которую мы получим. Это новый дом, новое жилище, новое тело, заготовленное для нас Богом (и опять же хранящееся на «небесах»), которое мы наденем на себя поверх старой «палатки», чтобы смертное было поглощено жизнью. И снова апостол утверждает, что Бог осуществит это силою Духа.
И здесь современному человеку необходимо совершить переворот в своем восприятии. Мы так долго пользовались мысленными образами, поставляемыми Платоном, что как нечто бесспорное принимаем ключевое онтологическое различие между «духом» как чем–то нематериальным и «материей», которая вещественна, осязаема, имеет «физическую» природу. И мы думаем, что осязаемая реальность — это одно, а идеи, или ценности, или духи, или привидения — это нечто абсолютно иное (при этом часто забываем, что и последние относятся к совершенно разным категориям). Мы знаем, что тела разлагаются и умирают, что дома, храмы, города и цивилизации превращаются в прах, а потому предполагаем, что тело и физическая природа изменчивы и временны, следовательно, постоянство, и бессмертие принадлежат только нематериальным вещам.
Павел таким образом выражает свое несогласие с подобными представлениями. А на самом деле они расходились даже с господствующей космологией того времени, где стоицизм был популярнее платонизма. И тем более резко они отличались от иудейского богословия творения, на почве которого выросло богословие нового творения Павла, связанное с воскресением Иисуса.[176] Павел хотел изменить образ мыслей коринфян, и его слова так же действуют на нас.
Павел предлагает нам вообразить себе новый тип физической природы, которая относится к нашему нынешнему телу примерно так же, как нынешнее тело относится к призраку. Это нечто куда более реальное, более прочное, более телесное, чем наше нынешнее тело — подобно тому как нынешнее тело более вещественно, более осязаемо, чем бесплотный дух. Иногда, описывая тяжело больного человека, мы говорим, что «от него осталась только тень прежнего». Если Павел был прав, это означает, что в нынешней жизни христианин всего лишь тень самого себя в будущем. Он станет в полной мере самим собой, когда получит новое тело, которое (уже подобрав должным образом размер) заготовил ему Бог в Своем хранилище на небесах, чтобы облечься в него поверх старого — или поверх того Я, которое сохранилось после смерти тела. Это совершенно верно передает один из великих пасхальных гимнов:
О сколь славным и блистательным,
Хрупкое тело, ты станешь,
Когда облечешься в несказанную красоту,
Здоровое, сильное и свободное!
Полное жизни, полное радости,
Ты таким останешься навеки.[177]
Павел остро осознает, что еще не обрел подобного состояния. Он спешит подчеркнуть, что апостольское служение как раз и вынуждает его переживать слабость и страдания, сопряженные с нынешним положением вещей. Но он утверждает, что нам всем придется предстать перед судом Мессии (2 Кор 5:10), а для этого нам понадобятся тела. Тут Павел, подобно Иоанну, следует Дан 12 и другим иудейским текстам того же рода.
Быть может, эти слова намекают на воскресение нечестивых (которым надлежит предстать перед судом в теле), а не только праведных.
Это подводит нас к самому главному тексту Нового Завета о воскресении: к главе 15 Первого послания к Коринфянам.
Надеждой на воскресение пронизано все Послание, а не только глава 15. Но именно в ней Павел прямо говорит о значении этой темы. Некоторые коринфяне отрицали будущее воскресение — почти наверняка это связано с обычными для языческого мира представлениями о том, что, как всем известно, мертвые люди не возвращаются к жизни. Как мы уже упоминали, в ответ Павел говорит об Иисусе как начатке, первом плоде, и о великой жатве будущего, когда народ Иисуса будет воскрешен из мертвых подобно Ему.
Вся эта глава несет в себе отголоски первых трех глав Книги Бытия. Это богословие нового творения, а не упразднения творения. И в центре главы стоит сравнение двух типов тел: нынешнего и будущего. Именно это место и порождает проблемы разного рода.
Некоторые распространенные переводы Библии, в частности Revised Standard Version с его вариантами, трактуют ключевые выражения Павла как «физическое тело» и «духовное тело».[178]Если обратиться к греческому подлиннику, а не переводу слов, выбранных Павлом, это неверно. Филологические аргументы в данном случае чрезвычайно весомы и однозначны. Там противопоставлены два типа тел: нынешнее, склонное к порче и тлению и обреченное на смерть, — и будущее, свободное от порчи, нетленное и уже никогда не умирающее. Ключевые прилагательные, которые постоянно обсуждают в бесчисленных дискуссиях на эту тему, указывают не на «физическое» и «нематериальное» тела, хотя люди нашей культуры обречены видеть именно такое противопоставление «физического» «духовному».
Первое прилагательное, psychikos, ни в коей мере не указывает на «физическое» в нашем смысле слова. Для современников Павла, говорящих на греческом, слово psyche, от которого произошло psychikos, означало душу, но не тело.
Но есть еще одно более важное обстоятельство: греческие прилагательные такого типа, кончающиеся на –ikos, описывают не материал, из которого состоит вещь, но силу или энергию, которая приводит эту вещь в движение. Мы можем спросить, например: «Это судно деревянное или железное?» (из какого материала оно сделано), а можем спросить: «Это паровое или парусное судно?» (какая энергия приводит его в движение). Описываемое прилагательное имеет второй смысл. Павел говорит, что нынешнее тело приводит в движение обычная человеческая psyche (та жизненная сила, которой все мы обладаем, что ведет нас по нынешней жизни, но в конечном счете бессильна противостоять болезни, травме, тлению и смерти), а будущее тело движимо рпеита Бога, его дыханием новой жизни, силой Божьего нового творения.
Вот почему далее Павел говорит (и эти слова вызывали споры уже в середине II века), что «плоть и кровь царства Божия не наследуют».[179] Он не имел в виду, что материя будет упразднена. «Плоть и кровь» — это специфический термин для описания всего, что портится, изменяется и обречено на смерть. Тут опять же противопоставляется не то, что мы сегодня называем физическим и нематериальным, но тленная физическая природа — физической природе нетленной.
Все это лежит в основе заключительного стиха главы 15 Первого послания к Коринфянам, к которому мы еще вернемся. С точки зрения Павла, знание о воскресении тела не позволяет нам сказать: «Все прекрасно. В итоге мы отправимся к Иисусу и будем вместе с ним на бесплотных платонических небесах». Вместо этого мы должны сказать: «Итак, поскольку в итоге Бог снова скажет во славе свое «да» и людям, и созданному Им миру, мы должны быть твердыми и непоколебимыми и всегда целиком отдавать себя делу Господа, зная, что в Господе труд наш не напрасен». Вера в воскресение тела включает в себя веру в то, что все дела, выполненные во время нынешней телесной жизни, силою Духа будут заново восстановлены в последний момент, хотя пока мы только можем гадать, каким образом это произойдет.
4. Воскресение: споры в истории христианства
Разумеется, воскресение тела порождало споры и дебаты во II веке и далее.[180] Достойно внимания, что, за исключением небольшого корпуса гностических или полугностических авторов, мужи апостольские и апологеты вплоть до Оригена утверждали эту доктрину, хотя для этого должны были преодолевать огромное сопротивление. Игнатий Антиохийский, Иустин Мученик, Афинагор, Ириней Лионский и Тертуллиан — все они четко выражали веру в телесное воскресение.
Более того, для всех них эта доктрина была тесно связана с двумя другими, и это позволяло им противостоять другим учениям любого рода, не в последнюю очередь — докетизму и гностицизму. Во–первых, это была доктрина творения, во–вторых, — учение о справедливости Бога и последнем суде. Как и в иудаизме, общее воскресение является той точкой, где сходятся темы творения и суда. И если по какой бы то ни было причине люди забывают о чем–то одном, вскоре они забывают и о двух других.
Начиная с Тертуллиана мы находим обсуждение вопроса, как именно будет выглядеть воскресение. (Подобные вопросы возникали и у раввинов, потому что примерно в то же время они пытались решать весьма похожие проблемы.) Допустим, каннибал съест христианина, а затем сам обратится к вере. Тело христианина вошло в состав тела каннибала: кому же что от него достанется в момент воскресения?
Тертуллиан на это бесцеремонно отвечает: это проблема Бога. Он нас сотворил и уж как–нибудь все уладит. Ориген отвечает на тот же вопрос более изысканным образом. Наши тела, говорит он, в любом случае находятся в текучем состоянии. У нас отрастают волосы и ногти, и мы их подрезаем, но это еще не все: медленно меняется все вещество нашего тела. Через нас проходят частицы, которые сегодня мы называем атомами и молекулами, так что мы сохраняем форму, но не состав тела. (К.С.Льюис проиллюстрировал подобные аргументы следующим образом: в этом отношении, говорит он, я подобен изгибу водопада.[181]) Отделенный тысячелетием от Оригена и почти тысячелетием от Льюиса Фома Аквинский повторяет те же самые аргументы. И это здравая мысль: сегодня мы знаем, что в нашем организме все атомы и молекулы обновляются примерно раз в семь лет. Значит, по своему составу я уже совершенно иной человек, чем десять лет назад. Но я все равно остаюсь собой. Совершенно неважно, вернутся ли к нам наши прошлые молекулы, хотя некоторая преемственность здесь возможна. Те, которыми мы временно пользовались, ранее принадлежали другим живым организмам, а через какое–то время, когда они нам не понадобятся, ими воспользуются новые. Мы прах и в прах возвратимся. Но Бог может сделать нечто новое и с прахом.
Многие выдающиеся богословы патристического периода и Средневековья ясно представляли себе такое двухэтапное посмертное будущее. Григорий Двоеслов (540–604), например, учил, что после смерти душа христианина наслаждается блаженным созерцанием, все еще ожидая воскресения тела. Ансельм (1033–1109) утверждал, что наши воскресшие тела будут иметь превосходство над нынешними как новая форма бытия. Богословы Сен–Викторского аббатства, вслед за Гуго Сен–Викторским (ум. 1142), учили, что воскресшее тело будет подобно нынешнему телу, но изменит свои свойства:
Оно не будет подвержено смерти и страданиям; оно будет в расцвете сил и свободно от болезней и уродства, примерно как тело тридцатилетнего человека — что соответствует тому возрасту, в котором Христос начал Свое служение. Оно будет превосходить все, что мы можем себе представить, даже если будем размышлять о явлениях Христа на земле после Его воскресения.[182]
Основные средневековые богословы, такие как Фома Аквинский и Бернард из Клерво, утверждали веру в телесное воскресение. Подобно Новому Завету и Отцам, они также твердо верили в благое творение. Они знали, что творение должно быть восстановлено, а не отброшено. Но в западном благочестии появились совершенно иные тенденции, в результате чего куда важнее стали представления о двойной посмертной участи: небесах или аде (иногда с промежуточным пребыванием в чистилище), так что слово «воскресение», если оно употреблялось вообще, стало казаться просто особым термином для разговора об основном предмете — о «небесах». Все это привело к многочисленным печальным последствиям, о которых мы скоро поговорим. Но сначала нам нужно выделить основные элементы веры первых христиан в воскресение и подумать о том, как мы можем к ним вернуться сегодня.
5. Воскресение сегодня:кто, где, что, зачем, когда и как
Кто будет воздвигнут из мертвых? Все люди, согласно Иоанну и Павлу; но Павел полагал, что это особым образом относится к тем, кто во Христе и в ком обитает Дух. Это ставит перед нами некоторые новые вопросы, к которым мы обратимся в следующей главе.
Где произойдет воскресение? На новой земле, соединенной с новым небом. Я изо всех сил трудился над структурой и аргументацией данной части книги именно ради того, чтобы это стало ясно. В новом мире не будет проблем перенаселенности (как многие патетически утверждают). Независимо от вопроса, все ли люди воскреснут, нам надо вспомнить, что примерно половина людей из всех, кто когда–либо жил, в настоящий момент относится к живым. В предыдущем веке популяция стала увеличиваться с невероятной скоростью, и мы привычно забываем о том, что на протяжении большей части истории огромные участки земли были практически не заселены. И даже самые знаменитые и переполненные города библейских времен в основном, по нашим меркам, соответствовали сегодняшним мелким городишкам. И в любом случае, если мы действительно верим в новое небо и новую землю, все это не должно быть проблемой. Бог есть Творец, и Его новый мир будет соответствовать тому, что нам нужно, когда любовь и красота этого мира будут им преображены.
Можно ли что–то сказать о том, каким будет новое воскресшее тело? Я снова с почтением обращусь к одному из немногих современных авторов, которые старались помочь нам представите себе это новое тело: я имею в виду К.С. Льюиса. Во многих своих трудах, а особенно в замечательной книге «Расторжение брака», он описывает тела, которые более плотные, более реальные, более вещественные, чем те, что мы сейчас имеем.[183] К этой задаче призывает нас, в частности, и Второе послание к Коринфянам. Это будут такие тела, которые позволят нам увидеть и прочувствовать, что к ним с полным правом можно отнести выражение baros doxes («вес славы») из этого новозаветного текста (4:17).
В Древнем мире люди задавались и другими вопросами, которые нередко возникают и в современных дискуссиях. Какие наши нынешние характеристики, включая недостатки, сохранятся в таком преображенном теле? Когда я вел курс по воскресению в Гарварде в 1999 году, одна из студенток в своей курсовой работе сетовала на то, что ей никогда не нравилась форма собственного носа, и выражала надежду избавиться от этого недостатка в будущей жизни. У нас нет источников знаний для ответа на подобные вопросы. Мы можем только вынести одно предположение, основываясь на воскресении Иисуса, у которого остались раны — уже не источник боли и смерти, но знак Его победы. Можно полагать, что воскресшее тело христианина будет носить на себе знаки верности своему особому призванию от Бога, особенно знаки страдания.
В частности, новое тело будет бессмертным. Оно уже находится за пределами смерти, причем не просто во временном смысле (что в данный момент этого не произойдет), но в смысле онтологическом — что оно уже никогда не подчинится болезни, повреждению, распаду и самой смерти. Ни одна из подобных разрушительных сил не будет иметь власти над новым телом. И быть может, это отчасти объясняет странные свойства воскресшего тела Иисуса. Ученики видели первый — и пока единственный — пример нетленной физической природы.
И снова надо заметить, что сам наш язык нас постоянно подводит. Слово «бессмертие» слишком часто используется в смысле «бесплотное бессмертие», и его иногда употребляют как нечто, противоположное «воскресению». А в результате мы легко забываем слова Павла о воскресшем теле. Это будет действительно тело, но неподвластное смерти. «Бессмертное тело» кажется людям столь чудным явлением, что они даже не дают себе труда задуматься над тем, не о таком ли теле говорил Павел и другие первые христиане. Да, именно о таком.
Между такой верой и представлениями о «бессмертии души» — огромная разница. Платонизм полагает, что в каждом человеке есть бессмертная часть, которую обычно называют «душой». (К.С. Льюис, которого я не устаю прославлять, похоже, также не избежал этой ловушки.) Однако в Новом Завете «бессмертием» по своей природе наделен исключительно Бог, и Он может им с делиться людьми как даром милости, но это не есть их врожденное свойство.[184]
Зачем нам дадут новые тела? Как думали первые христиане, новые тела нам понадобятся для того, чтобы мудро управлять новым Божьим миром. Можно забыть привычные образы праздных людей, перебирающих струны арф. Там будет работа, которую надо делать, и она должна нам понравиться. Все умения и таланты, которые мы поставили на службу Богу в этой жизни, — а может быть, также и те интересы и склонности, от которых нам пришлось отказаться, потому что они мешали нашему призванию, — возвратятся к нам в облагороженном и обогащенном виде, чтобы мы использовали их для Его славы. Это, быть может, самый таинственный и меньше всего продуманный аспект жизни по воскресении. Однако Новый Завет несколько раз говорит о «царствовании» Божьего народа, и мы не вправе думать, что это просто пустые слова.[185] Если Библия утверждает, что Бог замыслил обновление всей вселенной, то нам предстоит огромная работа и ответственность за новые проекты. Если воспользоваться образами первоначального творения из первых двух глав Книги Бытия, то сад надо будет поливать, а животным дать новые имена. Конечно, все это только образы, но, как любые слова, касающиеся будущего, они служат лишь указателями для великой реальности — о которой большинство христиан почти или совсем не задумывается.
Новое тело будет даром милости и любви Божьей. Однако некоторые отрывки Нового Завета, среди них и речения самого Иисуса, говорят о будущих благословениях Божьих как о награде (а это еще один ответ на вопрос «зачем?») Многим христианам неуютно при такой мысли. Нас научили, что мы оправдываемся верой, а не делами. Кроме того, сама мысль, что я стал христианином в ожидании чего–то, что можно за это получить, вызывает отвращение.
Но образ награды в Новом Завете говорит о другом. Это не вопрос расчета, когда кто–то делает тяжелую работу, чтобы получить за нее свою мзду. Это больше похоже на труд в контексте дружбы или в браке, где мы испытываем радость от присутствия другого. Или это похоже на тренировку в гольфе, когда мы стремимся чему–то научиться, чтобы посылать мяч в нужном направлении. Или это похоже на изучение немецкого либо греческого языка ради того, чтобы читать великих поэтов и философов в оригинале. Эта «награда» органично связана с самой деятельностью, а не есть какое–то снисходительное похлопыванье по плечу, не имеющее прямого отношения к проделанной работе. И она всегда стократ щедрее, чем можно думать, если высчитывать, сколько ты заработал. Если человек получает в награду способность всю оставшуюся жизнь читать Гомера по–гречески, это не какая–то «оплата» труда по столько–то за каждый освоенный урок. Как мы уже говорили и еще поговорим, все это прямо связано со словами Павла в 1 Кор 15:58: воскресение означает, что любая трудная работа ради Евангелия сегодня не останется тщетной. Она не пропадет. Она будет исполнена до конца и получит завершение в Божьем будущем.
Когда произойдет воскресение? Некоторые думают, что мы сразу после смерти переходим к воскресению.[186] Мне трудно с этим согласиться. Павел говорит, что, если Христос есть начаток, первый плод, то те, кто Ему принадлежат, будут воздвигнуты «при его пришествии» — а оно, без сомнения, еще не произошло. В Книге Откровения (как и во многих других иудейских текстах того времени) умершие терпеливо — а иные и нетерпеливо — ожидают того момента, когда наконец они восстанут к новой жизни.[187] Представление о таком промежуточном состоянии достаточно постоянно сопровождает веру в воскресение как иудеев, так и христиан.
А, в частности, если новое творение действительно в каких–то важных аспектах будет связано преемственностью со старым (о чем я говорил раньше), мы не можем думать, что оно уже наступило, как не могли бы утверждать, что воскресшее тело Иисуса уже живет и действует прежде его распятия. Новое является трансформацией, а не просто замещением старого. А поскольку старое, очевидно, еще не было преображено, воскресение произойти не могло. Время имеет значение, оно входило в план изначально благого творения. Хотя и оно может быть преобразовано каким–то таким образом, какой мы пока не в силах себе даже и представить, нам не следует поддаваться соблазну слова «вечность» (так выражение «жизнь вечная», постоянно встречающееся в Новом Завете, означает там не вневременное существование в будущем, но «жизнь будущего века»), воображая себе, что, как поется в одном старом песнопении, «там времени больше не будет».[188] Нет: «Старая нива времени, пространства, материи, чувств вспахана и засеяна заново. Быть может, она нам и надоела; но не Ему».[189]
Как это произойдет? Как о том говорил Джон Полкинхорн и другие, речь идет о великом акте нового творения. Полкинхорн нашел для этого современную метафору, которая мне симпатична (хотя, как я мог убедиться, иным людям она кажется мерзкой). Он излагает ее куда утонченнее, но я надеюсь, это не будет просто карикатурой, если я изложу ее проще. Вот чему это подобно: Бог загрузит наши программы на свой компьютер до того дня, пока не даст нам новый компьютер, где мы можем пользоваться этими программами снова.[190] Павел говорит, что Бог даст нам новые тела; тут может сохраниться какая–то преемственность со старым телом, как это было в воскресении Иисуса, но Бог способен воссоздать человека даже в том случае (как это было с Лионскими мучениками), если его пепел развеют над быстрой рекой.
Когда бы первые христианские писатели ни задавались вопросом «как?», они постоянно на это отвечают: Духом Божьим. Дух, паривший над бездной, Дух, обитавший в Иисусе в такой полноте, что Его стали называть Духом Иисуса, — тот же Дух, уже действующий в последователях Иисуса как начаток, залог и обеспечение грядущего, не только дает начало будущей жизни уже сейчас, но будет той мощной силой, которой совершится последнее преображение. Символ веры говорит о «Духе Святом, Господе животворящем». Это совершенно точно соответствует Новому Завету.
Все это ставит перед нами новые и крайне важные вопросы: где же в таком случае находятся умершие в данный момент? Как мы должны к ним относиться и что должны о них думать?