1. Введение
С самого начала появления христианства, в его самых ранних традициях, присутствует вера в то, что в конце Иисус не только явится, но и будет судить мир. Это не какое–то изолированное представление. И если помнить об иудейском контексте, возникновение такой веры куда легче объяснить, чем это было в случае parousia. Тем не менее нам необходимо понять, какой смысл сюда вкладывали первые христиане и что это значит для настоящего и будущего.
Несомненно, вера в последний суд чрезвычайно важна для христиан, и в центре картины грядущего суда находится Иисус как Судия. Христиане верили в то, что однажды Бог Творец окончательно наведет порядок на земле. Слово «суд» приобрело негативный оттенок для многих людей в нашем либеральном и постлиберальном мире. Нам приходится напоминать себе, что в Библии, в частности в псалмах, грядущий суд Божий — доброе событие, торжество, предмет надежды и ожиданий. Думая о суде, люди восклицают от радости, и даже деревья рукоплещут.[153] В мире, где постоянно царит несправедливость, жестокость, насилие, превозношение и угнетение, мысль, что придет день, когда всех нечестивых приструнят, а бедные и слабые получат должное к себе отношение, весть о суде — это самая прекрасная мечта. Благой Бог, который сталкивается с миром эксплуатации и порока, просто должен быть Богом суда. Либеральный оптимизм XIX века долго отстаивал свои позиции и выжил, несмотря на самые весомые контраргументы XX века с его масштабным и систематическим злодейством. Но в последнее время богословие вернулось к теме суда: люди начали понимать, что библейский подход к проблеме зла лучше соответствует реальности.[154]
В Ветхом Завете говорится о надежде, что Бог Творец учредит суд над миром и дарует ему справедливость, чтобы все исправить; в поздний период фокусом этой надежды Израиля стала вера в то, что Бог свергнет угнетателей–язычников. Иудеи ожидали великого судебного процесса для всей вселенной. Израиль (или, по крайней мере, праведники из народа) будет играть там роль беззащитного обвиняемого. Язычники (или, по крайней мере, самые нечестивые из них) будут там наглыми обвинителями, но наконец–то столкнутся с достойным соперником и получат на суде то воздаяние, которого по справедливости заслуживают.
Самая известная картина такого суда представлена в главе 7 Книги пророка Даниила. Языческие народы тут изображены в виде огромных и мощных монстров, а Израиль, или его праведники, как явно беззащитный человек, «как бы Сын Человеческий». Это сцена великого судебного заседания: в решительный момент на трон восходит судья, Ветхий днями, который выносит свой приговор против чудовищ в пользу Сына Человеческого, то есть оправдывает Израиль перед лицом языческих империй. Затем Сыну Человеческому дается власть и господство над всеми народами, что перекликается с историей Адама, получившего власть над животными, в главах 1 и 2 Книги Бытия.
Что же случилось с этими представлениями в Новом Завете? Ответ простой: место страдающего и оправданного «Сына Человеческого» занял сам Иисус. И как у Даниила, Верховный Судия поручает Ему произвести суд над миром. Это перекликается со многими библейскими и более поздними текстами, в которых Мессия Израиля, представляющий израильский народ, получает задание произвести суд. В главе 11 Книги пророка Исайи после суда Мессии появляется такой мир, в котором волк мирно лежит рядом с ягненком. В псалме 2 язычники трепещут, глядя на воцарение Мессии. Снова и снова мы видим, что Мессия по поручению Бога должен вернуть весь мир, а не только Израиль, к справедливости и истине, которых жаждет и Бог, и мы сами. И потому, естественно, первые христиане, поняв после воскресения Иисуса, что Он есть Мессия, поверили в то, что именно через Него Бог намерен исправить наш мир. Нельзя сказать, что они вывели это из веры в его второе пришествие или явление. На самом деле, вероятнее обратная последовательность: они верили в мессианство Иисуса, а потому пришли к вере в то, что в конце Он придет как Судия.
Без сомнения, ко временам Павла все христиане уже твердо в это верили. Краткий пересказ речи Павла в афинском Ареопаге заканчивается утверждением, что Бог определил день, когда Он будет судить вселенную через назначенного Им мужа — и для удостоверения этого Бог воскресил того из мертвых.[155]Павел может упомянуть как бы попутно (Рим 2:16) о том, что по Евангелию, которое он проповедует, Бог будет судить тайные помышления сердец через Иисуса Мессию. Многие думают, что, поскольку Павел учил об оправдании верой, а не делами, он не может говорить о будущем суде «по делам», но это лишь отражает глубокое непонимание его мыслей. Будущий суд, который производит сидящий на судейском престоле Иисус, — это, вне всякого сомнения, суд над поступками, как о том ясно говорится, скажем, в Рим 14:9–10, 2 Кор 5:10 и других местах. Важно отметить: нельзя сказать, что Павел здесь просто ссылается на старое предание, которое не слишком хорошо сочетается с его богословием. Эти места прекрасно вписываются в его мышление и проповедь. Для Павла, как и для любого другого христианина в то время, последний суд Иисуса Мессии был важнейшим элементом, без которого все прочее просто лишилось бы опоры.
В частности (хотя здесь было бы неуместно развивать эту мысль), именно картина грядущего суда согласно делам играет у Павла роль основания для его богословия оправдания верой.[156]Суть оправдания верой состоит не в том, что Бог почему–то вдруг перестает волноваться о добрых делах или нравственности. Оправдание верой нельзя (хотя это делали столь многие люди на протяжении последних двух столетий) свести ни к расплывчатым либеральным представлениям о нравственности типа «делай что хочешь», ни к романтической идее, что наши внешние поступки ничего не значат, а по–настоящему важно лишь наше внутреннее состояние. (Людям, которые с упорством стерегут эту доктрину, исключив из нее малейшее упоминание о «делах», стоит задуматься над тем, с кем они в результате окажутся в союзе по данному вопросу!) Her: оправдание верой мы получаем в нынешнее время, и оно предвосхищает будущий вердикт, который Бог вынесет в день суда над миром. Бог заранее объявляет, что люди, уверовавшие в Евангелие, уже стали членами Его семьи, кем бы ни были их родители, и их грехи прощены через смерть Иисуса, а в день будущего суда, как говорит Павел, им «нет никакого осуждения» (Рим 8:1). Разумеется, остается нерешенным вопрос, почему вердикт, вынесенный сегодня, должен точно соответствовать вердикту в будущем, который выносится на основании всей прожитой жизни. Павел отвечает на это в разных местах по–разному, в частности ссылается на работу Святого Духа. Но для Павла (и для нашего обсуждения важно только это положение) нет никакого конфликта между нынешним оправданием верой и будущим судом согласно делам. Два этих события взаимосвязаны и взаимозависимы. Если бы мы захотели углубиться в этот вопрос, нам пришлось бы подробно разобрать Послания к Римлянам и к Галатам, но, очевидно, тут мы не можем этого себе позволить за неимением места.[157]
И снова можно увидеть, что о том же говорится и в других книгах Нового Завета. Это не случайная идея и не любимая тема Павла, но общая вера всех первых христиан.[158] Та же тема занимает центральное место в продолжительной речи Иисуса в главе 5 Евангелия от Иоанна. Она доставила немало головной боли всем тем исследователям, которые в прошлом пытались доказать, что у Иоанна говорится исключительно о вечной жизни, возможной уже в настоящем, а не только в будущем.
Ибо и Отец не судит никого, но суд весь дал Сыну, чтобы все чтили Сына, как чтут Отца. Кто не чтит Сына, не чтит Отца, пославшего Его. Истинно, истинно говорю вам: слово Мое слушающий и верящий Пославшему Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел из смерти в жизнь. Истинно, истинно говорю вам: приходит час, и теперь есть, когда мертвые услышат голос Сына Божия, и услышавшие оживут. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так дал Он и Сыну иметь жизнь в Самом Себе, и дал Ему власть суд творить, потому что Он — сын человека. Не удивляйтесь этому, потому что приходит час, когда все, находящиеся в могилах, услышат голос Его, и выйдут: сотворившие благое — в воскресение жизни, сделавшие злое — в воскресение суда. Не могу Я Сам по Себе творить ничего: как слышу, сужу, и суд Мой праведен, потому что не ищу воли Моей, но воли Пославшего Меня.[159]
И снова нужно заметить, что в целом слова о будущем суде здесь звучат как добрая, а не как дурная весть. Чем это можно объяснить? Прежде всего, это добрая весть потому, что Бог намерен восстановить в мире справедливость не через жестокосердого, надменного и мстительного тирана, но через Мужа Скорбей, познавшего страдания; это Иисус, который любил грешников и умер за них; это Мессия, который на кресте принял суд над миром на себя. Разумеется, это значит, что именно Он обладает особым правом судить системы и властителей, которые уродуют мир из–за своего эгоизма, о чем не раз говорит Новый Завет.[160] В частности, как мы уже упоминали и о чем размышляли некоторые средневековые богословы и художники, Иисус спускается судить, подобно Моисею, спускающемуся с горы в лагерь, где идет оргия идолопоклонства. Сикстинская капелла напоминает нам о том дне, когда беспечная и легкомысленная жизнь вместе с откровенным пороком будут вынуждены дать отчет перед судом.[161]
Новый Завет и позднейшие христианские богословы говорят нам, что в некоторых обстоятельствах совершается предвосхищение этого суда. Я уже говорил об оправдании верой. То же самое в Первом послании к Коринфянам сказано о евхаристии: есть и пить тело и кровь Иисуса означает уже тут встретиться с Судией, который также является и Спасителем всех.[162] И то же самое относится к действию Духа, как мы еще увидим, вернувшись к главе 16 Евангелия от Иоанна. Когда придет Дух, говорит Иисус, Он обличит мир, разоблачит грех и представит суд.[163] Другими словами, окончательный суд можно будет предчувствовать в нынешнем мире благодаря деяниям в Духе и свидетельству последователей Иисуса.
2. Второе пришествие и суд
Итак, если мы верно понимаем Новый Завет и христианское учение, мы видим, что идея второго пришествия не является какой–то позднейшей прибавкой к христианству. Мы не вправе говорить, что второе пришествие, как нечто внешнее, привязали к евангельской вести, которая якобы могла бы существовать и без этого элемента. Мы не можем оттеснить его на периферию наших мыслей, нашей жизни и нашей молитвы: если мы это сделаем, нарушится соотношение всех остальных составляющих. И потому напоследок мне хочется подчеркнуть тут несколько моментов, которые важны для нас сегодня.
Во–первых, явление, или пришествие, Иисуса несет в себе ответ как склонным к буквальному толкованию фундаменталистам, так и сторонникам идеи «космического Христа», которую мы рассматривали в главе 5. Иисус остается иным по отношению и к церкви, и к миру, хотя и присутствует в них Духом. Он противостоит этому миру ныне, а в будущем это противостояние станет зримым и осязаемым. Он Тот, перед Кем должно преклониться всякое колено (Флп 2:10–11), и Он же принял образ раба и был послушен до смерти на кресте (Флп 2:6–8). И как это подчеркивает апостол Павел, первое стало возможно именно по причине второго. Его явление не будет дуалистическим отвержением нынешнего мира, в то же время это не будет появлением в нашем мире кого–то вроде космического пришельца, но будет преображением нынешнего мира, включая нас самих, так что весь мир, наконец, будет исправлен, как и мы сами. Тогда наступит победа над смертью и тлением и Бог станет всем во всем.
Во–вторых, это придает нужную форму и гармонию христианскому мировоззрению. Оно близко к иудейскому, но решительно отличается от представлений стоиков, платоников, индуистов или буддистов. Христиане рассказывают историю, у которой есть начало, середина и конец. История, лишенная завершения — бесконечный цикл повторений, когда снова и снова происходят все те же события или когда необходимо отрабатывать карму, — прямо противоположна истории, которую рассказывали апостолы и, задолго до того, их иудейские предшественники. И поскольку Иисуса нельзя смешивать ни с церковью, ни с миром, мы можем отбросить триумфализм, согласно которому ссылаются на Его власть, чтобы утвердить власть собственную. А одновременно это позволяет не поддаваться отчаянию, которое мы переживаем, видя крушение самых дорогих надежд, а это происходит неизбежно в результате неразумных ошибок наиболее авторитетных христианских организаций, структур, вождей и их паствы. Поскольку мы живем между вознесением и явлением, в единении с Иисусом Христом через Духа, но все еще ожидая Его последнего пришествия и особой встречи, мы можем одновременно сохранять и должное смирение, и должную уверенность. «Ибо мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса как Господа, а себя как рабов ваших, ради Иисуса».[164]
В–третьих, все это позволяет яснее понять миссию церкви между вознесением и parousia. Мы можем не тратить лишних сил, пытаясь самостоятельно построить царство Божье на земле, но одновременно и не должны с унынием думать, что церковь совершенно бессильна и нам остается только ждать пришествия Иисуса. Мы никоим образом не «строим Царство Божие» своими силами, но мы строим для Царства. Все, что мы делаем в вере, надежде и любви в настоящем, из послушания вознесшемуся Господу и силою его Духа, будет преображено и расцветет, когда Он явится.[165] Конечно, это будет одновременно и судом, как о том ясно говорит Павел в 1 Кор 3:10–17. «День» покажет, какого рода работу выполнил каждый строитель.
В частности, нынешнее правление вознесшегося Иисуса Христа и вера в то, что в конце Он явится вершить суд, может внести — и знает Бог, нам этого так не хватает, — ясность и реализм в наш политический дискурс. Слишком часто христиане становятся сторонниками той или иной политической системы или сильной партии, весьма туманно представляя себе их программу. Что же произойдет, если мы всерьез отнесемся к вере в то, что Иисус Христос уже стал Господом мира и что пред его именем однажды преклонится всякое колено?
Вам может показаться, что это просто жест благочестия, который на самом деле только уводит нас от реальности, либо что это призыв к перевороту ради установления теократии. Но обе эти позиции всего–навсего отражают тот факт, что мы находимся в плену у эпохи Просвещения, которая решительно отделила религию от государства. Что случится при попытке их снова воссоединить? То, что относится к любому труду христианина, относится и к политической деятельности во имя Иисуса: если мы исповедуем Иисуса, который вознесся и который придет, мы обретаем новую свободу: нам уже не нужно делать вид, что такая–то программа или такой–то лидер держат ключ от Утопии (если только мы станем за них голосовать вообще). В равной мере это освобождает от отчаяния в общественной жизни, когда мы видим, что наша политическая система в очередной раз сыграла с нами дурную шутку. Вознесение и явление Иисуса бросают решительный вызов всему мировоззрению эпохи Просвещения (как, разумеется, и многим другим направлениям). И поскольку современная политика на Западе во многом порождена Просвещением, нам стоит серьезно задуматься, в какой форме мы, мыслящие христиане, можем и должны выражать этот вызов. Понимаю, что я поднимаю вопрос, на который сам не способен ответить, но также знаю, что должен об этом сказать, иначе читатель подумает, что эти древние доктрины представляют лишь чисто теоретический и отвлеченный интерес. Но это не так. Люди, которые верят, что Иисус уже стал Господом и что Он явится снова как Судия мира, призваны мыслить и действовать в этом мире особым образом, не так, как прочие. И такая вера дает для этого все необходимые средства. Я вернусь к рассматриваемым вопросам позже, в завершающей части книги.
А, в частности, надежда на пришествие Иисуса как Судии, когда Он исправит все искаженное в мире и даст новую жизнь умершим, служит контекстом для одной из наших важнейших тем, к которой мы, наконец–то, можем перейти. Если во все это верить, то что можно сказать о будущем относительно каждого из нас, относительно каждого крещеного человека, верующего в Иисуса Христа? Что означает для нас самих вера в наше будущее воскресение?