– Слухи, – ответил я угрюмо. – Никто ничего не доказал.
– А дело с вымогательством у ранее потерпевшего?
Тут уж сказать было нечего. Дело и ныне гремело по всем инстанциям. Мы защитили от вымогателей крупного бизнесмена, скрутили бандитов, но за свои старания Акимов потребовал с потерпевшего изрядную сумму, подставив для ее получения своих подельников из «колбасного» департамента. Коммерсант побежал в министерство, «колбасников» приняли с поличным, те начали валить инициативу на Акимова. Но, попав в тюрьму, где мой подчиненный имел устоявшиеся контакты с операми, после двух суток отсидки от показаний решительно отказались, решив сохранить себе остаток здоровья. Все все понимали, Акимов в очередной раз вывернулся, но замазался с головы до пят.
Я ненавидел этого мерзавца, но был вынужден тащить его на закорках то ли из чувства былой солидарности, то ли опасаясь его информированности относительно наших общих грешков, пропади они пропадом.
– Более того. Уж доверюсь вам, – продолжил Коромыслов. – Сейчас он в плотной разработке управления «М» госбезопасности.
– А он что, когда-нибудь из нее выходил, из разработки-то? – угрюмо вопросил я.
– Да и вообще… – развел Коромыслов руками. – Зачем ему при всех его миллионах какая-то ментовка?
М-да, работает наше внутреннее радио, работает…
– Я не считал его миллионы, – пожал я плечами. – Более того, сомневаюсь в их наличии. Зачем, имея миллионы, подставлять башку под пули абреков? Странно, не правда ли?
– Ничего удивительного, – хмыкнул он. – Адреналиновая зависимость. Я таких парней в Афгане видел десятки…
– Теперь… – продолжил я, вчитываясь в перечень фамилий. – Э-э…
– Теперь, – перебил он, – вы оставляете себе из этого списка еще трех оперов. Выбирайте. Будут торги, список утвердится полностью, каков он есть.
Я посмотрел на его лицо. Оно было непроницаемо жестким. И темные тяжелые глаза из-под набрякших век смотрели на меня с выжидательным долготерпением.
– Я должен подумать над кандидатурами, товарищ генерал…
– Идите, думайте.
Я уже раскрывал дверь, когда он остановил меня:
– Постойте… Не договорили.
Я обернулся.
Он уже сидел за командным столом, самодовольно скрестив на груди руки: тучный, луномордый, лучащийся довольством любимчик фортуны.
А мне поневоле грустно и снисходительно вспомнились некогда восседавшие на его месте Решетов, Сливкин, Филинов…
Эх, Федор Сергеевич, самодовольный временщик… Ты ведь тоже здесь ненадолго. И закончишь в итоге так же, как твои предшественники. Отчего же сейчас ты, как и они некогда, ослеплен своей избранностью и глаголешь высокопарные глупости, науськанный на их произнесение каким-то начальничком, путающим благие фантазии с реалиями бытия. Ничего, пройдет время, точка зрения изменится, сбитый прицел восстановится.
– Не понимаю одной закавыки, – произнес он дружелюбно. – При ваших возможностях и связях вы бы давно сидели в министерстве в генеральском кителе. Но вы не проявили в этом смысле ни малейшей активности. В самом деле! Почему вас не двинули вверх? Умны чересчур?
– Своей персоне оценки не даю, – ответил я. – Но поступало предложение от Решетова. Соколов – советник, я – помощник. Сейчас мы бы с вами были в равных званиях, товарищ генерал-лейтенант.
– Да-а? – протянул он издевательски. – Вряд ли! Вы были бы разжалованы и находились бы…
– Или в тюрьме, или в бегах, – продолжил я. – Посему предложение я отклонил.
– Так это интуиция или все-таки ум?
– Это скромность, – сказал я. – Я долго вырабатывал в себе данное качество. Ибо гордыня – грех, ведущий к падению.
– Это предусмотрительность и дальний расчет, не заливайте, – покачал он лобастой башкой. – Нашелся скромник… Но как вы не повелись в тех обстоятельствах – можно лишь удивляться. Молодчина! Вам бы в разведке работать надо…
– Это я уже слышал.
– От кого?
– От заместителя директора ФСБ, крупного специалиста по шпионам.
– А может, вы и впрямь шпион?
– Тогда бы мне не доверяла ФСБ.
– Да, вопрос снят. Хотя… Чего только в жизни не бывает!
– Вы хотя бы раз в жизни видели настоящего шпиона? – спросил я.
– Н-нет, – ответил он огорченно, через запинку.
– А знаете почему? Потому что на вашем уровне вы могли бы столкнуться со шпионами матерыми, первой категории, а они ни у кого и никогда не вызывают подозрений. За исключением разве подобных им специалистов из контрразведки.
– Ну, уж с вами и пошутить нельзя, Шувалов… Да! – спохватился он. – Хорошую мы подняли тему! С нами вплотную желает работать ФБР через свое посольское представительство. Русская организованная преступность в Америке, обмен информацией, то-се… С министром согласовано. Вы возглавите направление. Подробности – днями… Ну, идите, идите…
– Я, конечно, сильно рискую… – промолвил я, отворяя дверь, – но… смогу ли я оставить на местах не трех, а пять оперов под свою личную, сулящую мне неисчислимые беды ответственность? Это не торг, это просьба, продиктованная производственной необходимостью.
– Ладно! – рявкнул он, миролюбиво впрочем, и привстал из-за стола. – Оставляйте пять. Но, если чего, на кону ваша шкура!
– Признательно благодарен…
– Вот лис…
В течение последующей недели портрет нашего нового вожака-генерала прояснился для меня окончательно. Он был бесповоротно провинциален, любил покичиться своим званием, лишний раз прикрикнуть, но от своего начальственного гнева отходил быстро и точку зрения на те или иные обстоятельства имел гибкую, зависящую от конъюнктуры момента. Свою прыть он поубавил, едва столкнулся с нашей реальной работой. Вывеску на учреждении поменяли, но суть конторы осталась прежней: мы находились в творческом поиске, работали на упреждение, не отвлекаясь на оперативное реагирование по криминальной текучке и предоставляя это низовым милицейским подразделениям. Наш федеральный статус в принципе был громким пустым звуком. Руководители городских и областных управлений нам не подчинялись, и всякие распоряжения в их адрес носили рекомендательный характер, наша работа вне Москвы вызывала раздражение у местных ментов, не любящих, когда кто-то забредал в их огород, а столичные сыскари считали нас лодырями, в принципе не отвечающими ни за что.
В свою очередь Федор Сергеевич, привыкший за свою службу отчитываться количеством учтенных и раскрытых преступлений, да и вообще тяготеющий к горячему оперативному цеху, ощущал себя в нашей спецслужбе, где все строилось на информации и комбинациях, несколько ущербно. И желая проявить себя в показателях работы, провозгласил, что управление обязано заняться раскрытием резонансных преступлений. То есть скандальных и широко озвученных.
Претерпевший унизительное понижение в должности Акимов, кипевший ненавистью к новому начальству, данное нововведение прокомментировал так:
– Резонансные! Это значит, если жену какого-нибудь депутата в подъезде прижмут, то ищите насильников и хулиганов? Или у какого-нибудь балетного пидора квартиру обнесут…
– Не передергивай, – хмуро отвечал я. – Речь идет о громкой заказной мокрухе, налетах на инкассаторов, тех же заложниках… Кстати, внутри управления создается центр по борьбе с терроризмом. Идиотизм, конечно… При чем здесь мы и терроризм? Это тема ГэБэ, это их профильная наработанная агентура…
– Короче, конец конторе, – резюмировал Акимов. – Из псарни превращаемся в виварий. Скоро по явным признакам профпригодности здесь можно будет оставить лишь одного Мухтара…
– И того уже нет. Вчера всех служебных собак передали городу, – сказал я.
– То ли еще будет… Астрологов-то сохранили?
– Астрологов и психологов еще три дня назад – всех на хрен! Коромыслов Федор Сергеевич по мировоззрению – принципиальный материалист.
– Ну вот… Ушли последние романтики, – вздохнул Акимов.
Однако ни намека на какие-либо малейшие перемены я не обнаружил, заглянув в департамент Есина. Те же толстомордые жулики, знатоки экономических преступлений, толклись в своих насиженных кабинетах, где тени беспокойства и паники по стенам, увешанным грамотами и благодарностями, не мельтешили.
Невзирая на наши неприязненные отношения с Есиным, один из начальников его отделов слил мне данные по разработкам дагестанской братии, претендующей на отель, столь необходимый Олейникову.
Дело, возьмись в свое время Есин за его раскрутку, обещало быть громким, но ныне все концы были отрезаны, лавочки прикрыты, а налоговые отчетности, уставные и банковские документы сданы в архив.
Я срочно доложил об этом Олейникову. Сказал ему, что медлить нельзя. Ибо, прощаясь с человеком Есина, заметил на лице его тень какого-то внезапного двусмысленного раздумья. И понял: уже сегодня он вполне способен слить абрекам за некоторый гонорар сведения о моем интересе к их прошлой экономической деятельности.
Официальный запрос в архив занял бы у нас тьму времени. А между тем дагестанцы, поспеши предотвратить наше расследование, отправились бы в хранилище с пачкой купюр и легко, уверен, справились бы с задачей изъятия нежелательных документальных улик.
Пришлось пойти на крайние меры. Этой же ночью мои опера и пара доверенных парней Олейникова проникли, использовав отмычки и усыпив охрану, в архив, сфотографировав там все необходимые материалы и часть их, наиболее важных, попросту рассовав по карманам.
И не зря! Ибо уже следующей ночью архив запылал. Кавказцы, как я понял, предпочли наиболее дешевый и эффективный вариант сокрытия следов своих махинаций. Полностью выгорела именно та часть хранилища, где их документация и обреталась.
Я между тем не вылезал из конторы, то и дело выдергиваемый в кабинет Коромыслова, осваивающегося с должностью и постоянно требующего отчетов и консультаций.
Помимо всего генерал напирал на необходимость работы с любым ходоком или жалобщиком, гордо провозгласив, что принял недавно коммерсанта с улицы с заявлением по поводу вымогательства у него пары тысяч долларов криминальным элементом.