– Да вы действительно талант…
– Я идиот, – сказал я. – Хотя бы потому, что поверил Юре и Жбанову, будто они работают на какую-то мифическую питерскую команду и занимаются исключительно заработком денег, качаясь на волнах российской конъюнктуры. Нет, они плавают в глубине, четко держа курс, как ядерная подводная лодка. А вы говорите, талант…
– Они ввели вас в заблуждение, молодцы, – откликнулся он. – Но так или иначе все разъяснилось.
– И сейчас идет формальная вербовка на шантаже, – сформулировал я.
– А кто в этом виноват? – спросил Скотт. – Сейчас вы платите за прошлые промахи.
– И теперь за них придется платить всю жизнь… – вырвалось у меня.
Тут я вспомнил, как придумал вчера взять в тиски араба. Моя комбинация возвратилась ко мне сторицей!
– Вы зря переживаете, – пожал плечами Скотт. – Мне кажется, какая-то высшая логика жизни привела вас в нашу западню. Да она, собственно, существует как умозрительное понятие. От вас не требуется никакого риска, да и вами никто не собирается рисковать… А суть нашего разговора – поставить все на свои места. И напомнить вам, что ваша мама и ваша дочь – американские граждане, и таковыми, надеюсь, будут ваши внуки. Да и вы, впоследствии уволившись со службы, переедете к нам. Что вам делать в России? Но пока вы в России, мы будем поддерживать вас, оказывать всяческую помощь и устранять все проблемы, с которыми вы столкнетесь. Отныне знайте: за вами стоит столь значительная сила, масштабы которой вам даже трудно представить.
Мне отстраненно подумалось, что, может быть, точно так же нами манипулирует высшая цивилизация, некогда заселившая нас на этой планете. Уничтожая одних, выталкивая на высшие посты других, не давая подняться на вершины опасным для них талантам и выстраивая таким образом движение масс в угодном направлении…
– И что от меня потребуется после всех этих откровений? – спросил я.
– Пока решение тех или иных технических задач, – сказал он. – Собственно, вы их и так успешно для нас решаете с недавней поры через «Риф». Вербовка Олейникова возможна, как думаете?
– Категорически нет.
– Значит, будем использовать его на полутонах. И вот еще что! – поднял он палец. – Не ссорьтесь со Жбановым. Он, в конце концов, исполнитель. Вы можете возразить ему, но обоснуйте свои отказы или сомнения логикой, а не эмоциями. И если потребуется что-либо деликатное, обращайтесь к нему без стеснений, в приказном порядке. Он все устроит.
– Вы слишком мягко стелете, – заметил я. – Где жесткие задания, глобальные задачи? Появятся позднее, когда я успокоюсь и расслаблюсь?
– Все куда проще, с одной стороны, и сложнее – с другой, – ответил он. – У нас нет необходимости водить вас за нос. Вы человек на своем месте, удачно вписавшийся в Систему и уяснивший, что идти против ее правил – себе дороже. И чем дальше вы продвигаетесь по ее ступеням, тем глубже проникаетесь ее духом. Вот и делайте карьеру. Мы вам в этом всячески посодействуем.
– Но это одна сторона дела, – сказал я. – Весьма незамысловатая.
– Интересует другая, теневая? – откликнулся он. – Хорошо, я позволю себе личное откровенное размышление: ваша задача значительнее, чем вы думаете. Вы не просто элемент в механизме разложения российского общества и его полицейского механизма. Вам суждено превратиться в катализатор этого процесса. Безотносительно наших усилий. Процесса, не скрою, весьма устраивающего нас. Горькая правда, но, как умный человек, вы обязаны ее осознать. И что еще горше, смириться с ней.
А вот тут мистер Скотт крупно и непоправимо ошибся. Я вежливо выслушивал его, я соглашался, что угодил в ловушку, я отстраненно подумывал о том, что лучше застрелиться, но не существовать в уютном коконе предателя и отступника, куда меня запаковали ловкие заокеанские шпионы, но тут словно свыше меня посетила уверенность, что хрен горький получат эти черти, а не мою душу, и вывернусь я из их силков непременно, ничем совесть свою не запачкав.
И я внезапно для себя рассмеялся.
Он удивленно вскинул на меня глаза.
– Что с вами?
– Я никогда не думал, что стану сначала милиционером, а потом – шпионом, – объяснил я. – Или агентом влияния, суть та же…
Он покачал головой укоризненно.
– Вы напрасно пытаетесь отстраниться от той личности, которую из себя представляете в реальности… Другой уже нет, забудьте. И я прошу вас изжить в себе какое-либо поверхностное отношение к своим должностным и… внедолжностным статусам, – довольно строго предупредил он.
– Как мне относиться к себе самому – мое персональное дело, – дружелюбно глядя ему в глаза, произнес я. – Главное, мы поняли друг друга, и теперь смело летите в Вашингтон с докладом о нашем успешном оперативном контакте.
В его глазах мелькнула неуверенность.
– Вы ведете себя как-то странно…
– В чем странность? – спросил я. – Я не угнетен, я бодр и весел, я выразил согласие с вашими аргументами, чем я не самый коммуникабельный агент с прочной психикой?
– Если вы решили сыграть в какую-то сомнительную игру, то… – начал он, но я его перебил:
– Джон, не проявляйте слабость. Вы покупаетесь на неадекватных реакциях. Я просто стараюсь эмоционально отодвинуть себя от тягостных комплексов. Успокойтесь. Куда мне деваться? Мышеловка захлопнулась. Чем еще вас утешить? Погладить по головке? Пива вам заказать?
– Мне кажется, вы способны преподнести нам сюрпризы… И я хочу предостеречь вас от них.
– Связь через Жбанова? – перебил я его холодно.
– Ну да, конечно…
– Если вам нечего прибавить, – привстал я, – то вы свободны, парень из Лэнгли. Я пошел плавать в заливе. У меня отпуск.
Наверное, покуда я нырял среди волн, он следил за мной, обмирая всей своей шпионской душой, не решил ли я утопиться, но я вышел на берег, попил пивка и, смежив веки, улегся под нежное солнышко, прислушиваясь к шелесту листвы пальм под легким бризом.
И поймал себя на мысли, что первоначальные ошарашенность и испуг ушли без следа. Осталась лишь досада, что эти цепкие гады ухватили меня за хвост.
Но ведь существует такая тварь, как ящерица. Вот и подумаем, как ей уподобиться.
Домой я вернулся к обеду.
– Чего-то ты мрачный, – заметила наблюдательная Ольга.
– Это загар, – улыбнулся я.
– Встречался со своим коллегой?
– Нет, – ответил я. – Его срочно куда-то выдернули, он здесь по делам, ищет какого-то мошенника, надувшего нефтяную компанию.
На обед к нам заглянул Дима.
– Звонил араб, – сообщил, отдуваясь деловито. – Прилетает послезавтра, отдаст все… Я ему навесил сто тысяч на его же блудняк. Поскрипел клыками, но согласился. Ребятам хватит?
– Нормально, – сказал я.
– Ты сегодня какой-то отстраненный… – участливо поднял он на меня глаза.
– Вчера перепили, сегодня перекупался…
– Квартиру поедем смотреть? – спросил Дима вошедшую на кухню Ольгу. – Здесь недалеко, через две улицы. Ключи у меня.
– Да ты пообедай сначала. Я борщ сварила. Бульон на молодой баранине, с зеленью, капуста, правда, местная и свекла…
– Вот это дело! – с восторгом согласился Дима.
Квартиру мы осмотрели. Огромную, с видом на морскую даль и знойный горизонт, с бассейном и джакузи, со встроенной кухней и сантехникой.
– Расставляйте мебель, вешайте шторы и живите в свое удовольствие, – комментировал Дима, водя нас из комнаты в комнату.
– Дима, милый, когда мы сподобимся вернуться сюда еще? – спросила жалобным тоном Ольга. – Ты о чем?
– Тогда завтра же сдаем ее, – ответил он. – Чего стенам простаивать? Все устроим в том же бюро, где они оформляются в собственность.
Я стоял у окна, глядел на синюю даль, и меня вновь и вновь колко, словно кошачьей лапкой, трогала за сердце тревога. И ни малейшей радости от Бог весть как свалившегося на меня арабского богатства я не испытывал.
Скоро в Москву. На плаху работы и жизни. Теперь уже непоправимо иной. Исковерканной и двуличной. Или трехличной?
И как буду к ней приноравливаться?
Глава 4
И вновь постылые холода, слякоть, липкая грязь на асфальте и их долгое, в ожидании очередной весны, торжество и засилье.
Я еще не вышел из самолета, как затрезвонил телефон.
– Тебя срочно вызывает шеф, – сообщил мне помощник Коромыслова. – Он рвет и мечет, давай скорей…
– А что случилось?
– Тут сплошная разруха в делах, а ты на курортах греешься, прохлаждаясь одновременно…
Я отвез семейство домой и, не заходя в квартиру, рванул в управление.
Зашел в кабинет Коромыслова, застав там кучу народа: шло некое бурное совещание.
Коромыслов устремил на меня неприязненный взор.
– Вот, полюбуйтесь, – молвил раздраженно. – Остап Бендер вернулся из Рио-де-Жанейро!
– Так, не понял, – сказал я, отмечая глумливую ухмылочку в своей адрес на морде Шлюпина. – Какие претензии?
– Кто обещал, что за время вашего отпуска ко мне подъедет человек, должный обеспечить все организационные проблемы с празднованием годовщины?! – взревел генерал. – Где взносы от подчиненных вам отделов в фонд? Где, наконец, Совет, его члены и все такое?! Мы, – обвел указующим перстом собрание, – ломаем тут головы, как и что устроить, время поджимает, из министерства давят, а вокруг руины Сталинграда!
– Сейчас мы их расчистим, – сказал я. – Разрешите выйти, мне надо сделать пару звонков.
– Интересно, в какие сообщества, – отпустил реплику Шлюпин, сделав в своем блокноте очередную таинственную пометку. Роман он, что ли, сволочь, писал, используя для этого время нудных совещаний и кося под усердного бюрократа, конспектирующего директивы руководства?
Намек на сообщества, само собой криминальные, я пропустил мимо ушей, вышел в приемную, набрал номер Жбанова. Сказал:
– Ты зачем меня подставляешь? Коромыслов готов перегрызть мне горло!
Он помолчал, потом промолвил вяло:
– Мне посоветовали до определенной поры никуда не лезть.
Я понял: Жбанову приказали сидеть тихо, покуда из моей встречи со Скоттом не последуют те или иные выводы. Знал бы о том Коромыслов, пекущийся о каком-то мимолетном ведомственном торжестве, нужном во всей конторе исключительно ему во имя отличия перед начальством… Мне бы его заботы.