– Пусть заходит…
Тут до меня дошла суть инсинуации против его родительницы, устроенной Жбановым. Американцам нужны были материалы спецслужбы Сосновского до того, как они очутятся в руках ФСБ!
Корнеев долго и подобострастно тряс мою руку, заглядывал нежно в глаза, благодарил за помощь, оказанную маме, и наконец спросил, возможно ли ему с моей подачи восстановиться в прежней должности в органах?
Я задумался. Нужен мне этот скользкий тип? Едва ли. Хотя…
– Пока повременим, – сказал я солидно и беспрекословно. – Есть сложности с проверками, с прежним местом работы, с ее порочной спецификой. Липа с внедрением не пройдет. Сделаем так: устраиваю тебя в контору, подобную прежней. А здесь начну готовить почву… Имею в виду твое возвращение. Но учти: все, что будет происходить на новом месте твоей службы, должен знать я. Учти и другое: об этой двойной игре станет сразу же подозревать и твой шеф. А он очень проницательный парень. Тебе, таким образом, предстоит нелегкая житуха. Но хорошо оплачиваемая. Определись, на какой ты стороне. Советую не прогадать. Будет измена – башку тебе снесет государство. Ты профессионал, ты все понял. Согласен?
– А куда мне деваться…
– Свободен. О каналах связи и явках – позже.
И он, откланявшись до полу, вышел.
А я вспомнил, как гнул меня мистер Скотт.
Воистину свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого. Сегодня ты болванка на наковальне, а завтра – молот. И наоборот.
Совет как юридическое лицо, чей адрес располагался по месту нахождения конторы, зарегистрировали в считаные дни. В его состав вошли знаменитые и властительные дяди, в том числе директора крупнейших банков, коммерческих холдингов, нефтяных компаний.
Полным ходом шло и подготовление к празднеству. Я поражался организационным и дипломатическим талантам Жбанова. Он мгновенно формулировал решение задач, создавал коллективы, работавшие по тем или иным направлениям на основную цель, и проколов в своей деятельности не допускал. В кабинет генерала входил запросто, ему уважительно жал руку мизантроп Шлюпин, его воспринимали как своего парня все руководители управления, и даже недоверчивый и осторожный, как стреляный волк, начальник отдела наших кадров вошел с ним в доверительный альянс, зашпаклевавший дыру внезапного конфликта, чьей основой послужили эти самые внештатные общественные удостоверения.
Выписывались эти индульгенции через кадровые тернии, цена их доходила, в зависимости от кошелька заинтересованного клиента, до пяти тысяч долларов, а потому управленцы персоналом, ставившие на удостоверения печать и регистрирующие их, тоже хотели отщипнуть себе кусочек от стабильного и незатруднительного бизнеса. А потому глава кадров решительно потребовал от Коромыслова поставить выдачу ксив под контроль ведомства, то есть его лично, устраивать кандидатам спецпроверки по линии МВД как по разрешению на оружие, и этим здравым, с полицейской точки зрения, требованиям глава управления ничего противопоставить не мог. Поскольку требования без зазоров укладывались в философию его мировоззрения.
Что отличает современного русского человека? Сила инерции сталинизма в мозгах и традиционное устремление что-либо украсть, дабы заработать. К полиции этот стереотип применим абсолютно.
Таким образом, кадры беспрепятственно могли снабжать ксивами свой подопечный контингент во благо личных естественных интересов.
Шеф кадров превосходно понимал свою недееспособность в решении сторонних проблем коммерсантов, обращаясь по данному поводу то к Есину, то ко мне, а потому, конечно же, был вправе претендовать хоть на какой-то личный источник поступления необремененных налогами средств.
И я, и Жбанов к такому его демаршу отнеслись снисходительно. Наши задачи были куда как крупнее.
Взыскание благотворительных средств для празднества с крупных промышленных структур, находящихся в областях, граничащих с Москвой и с ее окраинами, привело как меня, так и Жбанова к удивительному открытию, осветившему истинную картину индустриальной немощи нашей страны. Мы, живущие в столичном финансовом мешке на пересечении тысяч коммерческих спекулятивных интересов, даже не представляли, что являет собой куцая экономика периферии. Каждая область могла похвастаться лишь тройкой-пятеркой сколь-нибудь стоящих предприятий государственного значения, все остальное – едва выживающие нищие заводики и производственные лавочки. Их хозяева и рады были бы задружиться с нами, только плата за дружбу поставила бы их на грань банкротства. Деньги в регионах могли дать только рыночно-торговые структуры, прямо связанные с криминалом, но выходить на контакт с ними было ниже нашего достоинства. Кроме того, этому воспрепятствовали бы и местные менты, кормящиеся от щедрот этой сомнительной публики, намертво с ними повязанной.
Все решил испытанный и респектабельный московский капитал, находящийся под нашим контролем. Концерт выдающихся артистов оплатил пошедший на уступки подследственному Евсееву начальник убойного отдела Баранов, получивший за свой взнос на годовщину именное оружие от министра с подачи Коромыслова. Дорого, замечу, пистолетик ему вышел! Как и мне – знак «Почетного сотрудника МВД».
Впрочем, с остатков полученных от адвокатов Евсеева средств в накладе мы не остались.
Ну, и в итоге праздник состоялся. С салютом, с концертом, с открытием памятника павшим сотрудникам, с кучей высокопоставленных гостей, их клубным застольем, уличной рекламой, освещением мероприятия в прессе и на телевидении, наконец, с футбольным матчем.
Соревновалась известная российская команда ветеранов с ведомственной сборной, где роль центрального форварда исполнял министр, обожающий в свободное время попинать мячик.
Я с Коромысловым, полномочным представителем президента и с его челядью пребывал на трибунах.
– Где торжественная речь?! – ярился генерал, поедая меня глазами. – Вы не продумали… – Он посмотрел на поле, где стенкой к стенке выстраивались команды. – Министр уже в трусах, это же несерьезно – вручать ему микрофон при такой форме одежды… Это нонсенс!
– А теперь, – прозвучал над стадионом задушевный голос нанятого комментатора, чьи услуги, естественно, оплачивались наличными, – напутствие командам даст начальник главного управления, Коромыслов Федор Сергеевич…
У шефа отпала челюсть.
– Пожалуйста, вот дверь, – словно вынырнул из пустоты учтивый Жбанов, потянувший начальника за рукав к неразличимой серой дверце, ведущей в комментаторскую кабину.
– Так… – озабоченно произнес Коромыслов, – а что…
И тут же ему был вручен лист с загодя приготовленным посланием.
Через считаные секунды над стадионом звонко и уверенно прозвучало:
– Дорогие товарищи! Друзья! Ветераны! Сегодня, в день замечательной годовщины наших органов правопорядка, беззаветно обеспечивающих на протяжении всей истории нашей государственности ее величие и безопасность…
Матч прошел бодро, правда, защитники гражданской команды боязливо отступали перед ведущим форвардом милицейских спортсменов, вызывая смешки на трибунах, но в целом проплаченная инсценировка прошла довольно органично, без доказательной договоренности, и счет три-один в пользу устроителей матча ни малейших недовольств публики, состоящей в основном из милиционеров и всякого рода номенклатуры, начиная с наместника президента и кончая представителем районного управления культуры, не вызвал.
Ответственным товарищам раздавались сувениры: флажки и календари на будущий год с эмблемой нашей конторы, а особо отличившимся – почетные наградные знаки конторы – со щитом, с мечом и с государственным гербом на фоне темно-синей эмали. К знакам прилагались удостоверения, закрепляющие право на обладание, хотя шеф кадров кряхтел, что знаки абсолютно незаконны, ибо не утверждены компетентными инстанциями. Да и плевать. Главное, все награжденные были довольны и готовы к новым пожертвованиям. И уж выяснять истинную цену врученным им побрякушкам намерения не имели, проникшись их безусловной государственной значимостью.
Я прозорливо приберег для своих личных целей увесистый пластиковый пакет этих внушительных штамповок. Пригодятся, ибо тщеславие людское не убавляется… А уж кому при случае вручить этакую награду – найдется. И через годы.
А после чехарды с праздником в конторе наступил отупелый каникулярный застой, незаметно, исподволь переросший в норму дальнейшей нашей службы.
Коромыслов получил третью большую звезду на погоны – подозреваю, за мои усердия по организации праздника, – окончательно задружился с полпредом, путешествуя с ним по странам и континентам в составе правительственных делегаций. И даже доверительно поведал мне о китайском массаже с тремя его исполнительницами, которыми был ублажен в очередном туре. На оперативную деятельность управления он не отвлекался, вращаясь в Думе и в Администрации, где вместе с ним крутился и Жбанов – ныне его неразлучный приспешник и консультант.
После обеда Федор Сергеевич почивал пару часиков в своей служебной комнате отдыха, а в пятницу после полудня уезжал или на охоту, или на рыбалку. Частенько опять-таки со Жбановым.
Отныне не я составлял протекцию руководителю «Ри-фа», а именно он мог способствовать утверждению моих решений и инициатив Коромысловым. Впрочем, такое техническое положение вещей меня вполне устраивало. Не устраивало иное – мы так или иначе играли спектакль, выручка от которого шла к врагам моей Родины.
Но я был в тисках. И как вырваться из них, покуда не представлял. Зато отдавал себе отчет в том, что, попытайся вырваться, допустив ошибку в расчетах рывка, мне конец! Да ладно бы мне… А Оля, а дочь? Все пойдет прахом.
Ах, как бы узнать планы моих кукловодов, знающих стратегию спектакля… Но кукле сценарий неведом.
В когти ЦРУ я угодил по случаю, а Жбанов? Какой мотив сотрудничества был у него? Сильный, талантливый человек, по своей личностной и профессиональной величине он на голову превосходил того же Олейникова и мог наверняка возглавить всю нашу госбезопасность, преобразовав ее в иную, могущественную и интеллектуальную структуру, занимающуюся глобальными направлениями развития государства, где отлов шпионов пребывал бы в третьестепенных по важности категориях. Общая идеология страны, ее здравоохранение, демография, экология, контроль над чиновничеством, над уровнем цен, инвестициями, передвижением капиталов – это толика проблем, должных находиться под контролем чекистов. А чем занимались нынешние обитатели Лубянки?