ы будем биты ими. Это недопустимо»{199}.
Как видно, генералу Эверту досталось тяжелейшее наследство — разгромленная и обескровленная армия, которая дралась против как минимум вдвое превосходящего неприятеля. И движение австрийцев вперед продолжалось. Эверту пришлось, что называется, «на ходу», возглавить армию и, следовательно, работать совместно с уже воевавшим штабом, во главе которого стоял А.Е. Гутор. Прежде всего, новый командарм решительно разделался с дрянными начальниками: в три дня Эверт отрешил от командования 1 комкора, 2 начдивов и 2 бригадных командиров. Возможно, поэтому возложенную на него Ставкой задачу А.Е. Эверт выполнил превосходно: враг не сумел пробиться к Люблину. Напротив, ударная австро-венгерская группировка была обескровлена и потеряла все выигранные при сосредоточении темпы ведения операции. Искусно маневрируя немногочисленными резервами и артиллерией, командарм–4 сдержал атаки вдвое превосходящего противника. Уже 29 августа, в ходе победного контрнаступления, А.Е. Эверт писал жене: «Были дни и часы, когда я считал дело проигранным и что не только не удержу Люблина, но понесу поражение и буду отброшен к Бресту… но все это бледнеет перед безграничным мужеством, геройством и выносливостью войск. Несмотря на громадные потери в некоторых полках до 75%, они дерутся как львы». Самым тяжелым днем командарм назвал 20 августа, после чего ситуация стала улучшаться{200}.
Ведение оборонительных действий облегчало то обстоятельство, что австрийский командарм–1 ген. В. фон Данкль равномерно распределял свои войска. Если в начале операции австрийская 1-я армия имела тройное превосходство на своем левом фланге, придвинутом к Висле, что и позволило противнику разгромить русский 14-й армейский корпус и вынудить всю 4-ю русскую армию отступить, то к 15 августа генерал Данкль усилил свой центр и правый фланг за счет левого фланга. Теперь австрийцы имели полуторное превосходство по всему фронту сражения, что не давало решительного преимущества над оборонявшимися русскими. Примерное же равенство в артиллерии позволило русским войскам иметь равную огневую мощь по всему оборонительному рубежу. В наступлении этого мало, так как атака требует ударной силы превосходящей пехоты. В обороне же оказалось достаточным. Таким образом, отказавшись от охвата русского правого фланга, соединенного с линией Вислы, ген. В. фон Данкль потерял первоначальное превосходство и теперь мог только шаг за шагом теснить русских к Люблину, большой кровью и с потерей драгоценного времени, так как к русским спешили подкрепления. Влив три второочередные дивизии в оборону, А.Е. Эверт смог насытить ее и людьми. Главная задача — выигрыш времени, впредь до подхода резервов, успешно выполнялась штабом 4-й армии.
Вскоре штабы армий Юго-Западного фронта уже получили от М.В. Алексеева указания по поводу предстоящего контрнаступления. Поэтому во время боев под Люблином Эверт сумел устоять от соблазна бросать в бой по частям подходившие на помощь полки дивизий 18-го армейского корпуса. Генерал Эверт собрал весь корпус целиком уступом за правым флангом своей 4-й армии, дабы иметь возможность контрудара. Таким образом, сохранив в своих руках целый корпус в качестве армейского резерва, А.Е. Эверт получил возможность контрнаступления в случае изменения общей боевой обстановки на фронте 4-й русской армии. Бросать войска в бой «пакетами», в отличие от нерешительного противника, командарм–4 не стал, ибо при неравенстве сил это грозило растрепыванием резервов. Сравнивая сошедшихся в поединке командармов, Н.Н. Головин считает: «Подобный метод свойственен нерешительному командованию. Значительно ослабляя, благодаря перемешиванию частей, боевую силу войск, он в лучшем случае приводит к пассивному кордону. Распоряжения генерала Эверта делали 4-ю армию готовой в ближайшие дни к переходу к активным действиям и, таким образом, сохраняли в его руках свободу действий для последующих дней. Командование армией ген. Эвертом в эти дни стоит много выше командования ген. Данкля»{201}. В эти дни часть своего времени генерал Эверт проводил в войсках, лично инструктируя подчиненных командиров, благо, что их было немного — всего-то три корпуса. Дабы своевременно получать сведения о маневрировании австрийцев, Эверт полагался на разведку, в том числе и авиационную. Например, летчик В.М. Ткачев вспоминал о встрече с командармом–4: «…массивный, внушительного вида мужчина с рыжеватой окладистой бородой»{202}.
Тем временем, получая успокоительные заверения из 4-й армии М. фон Ауффенберга о якобы свершившемся «разгроме» 5-й русской армии П.А. Плеве, австрийское командование, находившееся в крепости Перемышль, приступило к перегруппировке. 17 августа группа Куммера перешла на правый берег Вислы и стала подтягиваться к месту сражения. В замыслах австрийского командарма–1 В. фон Данкля стоял двойной охват русской 4-й армии. Именно для этого австрийское наступление на Люблин было приостановлено: командарм–1 не мог более позволить себе терять людей в напрасных атаках на укрепленные русские позиции.
Однако же, как уже говорилось, командарм–4 также имел свои резервы: «Генерал Эверт, сменивший ген. барона Зальца, сумел избежать в первые дни своего командования столь вредного “раздергивания” войск для затыкания дыр при обороне на подступах к Люблину. Он дал возможность 18-му армейскому корпусу собраться за правым флангом 4-й армии и только тогда приказал ему перейти в наступление»{203}. Невзирая на частные ошибки, 4-я армия выполнила свою основную цель — недопущение противника к Люблину. Кроме того, русские не позволили австрийцам прорвать свой фронт и активной обороной так сковали 1-ю австрийскую армию, что Данкль отказал в поддержке 4-й австрийской армии, которая требовала резервов для развития успеха на Холмском направлении. Эверт наносил постоянные удары на своем левом фланге, чтобы не дать неприятелю возможности разорвать общий фронт обороны русских войск северного фаса Юго-Западного фронта и тем самым разъединить единство обороны русских 4-й и 5-й армий.
К 19 августа под Люблин прибыл Гвардейский корпус ген. В.М. Безобразова, и теперь Эверт мог уверенно смотреть в будущее. 23-го числа правофланговые войска 4-й армии — 14-й и 18-й армейские корпуса, Гвардейская стрелковая бригада, 13-я кавалерийская дивизия — составили 9-ю армию ген. П.А. Лечицкого. В то же самое время 4-я армия, помимо Гренадерского и 16-го армейского корпусов, включила в свой состав Гвардейский и 3-й Кавказский корпуса. В результате предпринятой Конрадом перегруппировки 4-й армии под Львов — Рава-Русскую и переброски русской Ставкой под Люблин 9-й армии на северном фасе Юго-Западного фронта превосходство получили русские. Теперь здесь австрийцы имели 19 пехотных и всего 4 кавалерийские дивизии против 28 пехотных и 10,5 кавалерийских дивизий у русских (прежнее соотношение в пехоте — 28 против 16,5). Это означало, что начальник штаба Юго-Западного фронта ген. М.В. Алексеев решил наносить главный удар на северном фасе силами 4-й, 9-й и 5-й армий. Ключом к наступлению должно было стать Люблинское сражение, и разыграть его должен был командарм–4.
21 августа в Люблине главкоюз Н.И. Иванов и М.В. Алексеев провели совещание с командармом–4 А.Е. Эвертом и командармом–9 П. А. Лечицким. Новый план операции устанавливал, что 4-я и 9-я армии должны были отбросить противника к Висле, 5-я армия — теснить врага по фронту, 3-я армия — наступать против фланга главных сил неприятеля, 8-я армия — продолжать движение за Львов, к Городокским позициям австрийцев. Оперативное планирование дальнейших действий армий Юго-Западного фронта намечало прорыв между австрийскими 1-й и 4-й армиями. Русское командование должно было торопиться, так как 17–18 августа под Танненбергом в Восточной Пруссии была уничтожена 2-я русская армия А.В. Самсонова, и в Ставке опасались, что немцы бросятся в Польшу, на помощь австро-венграм. Как известно, опасение это не оправдалось, так как германское командование в лице Гинденбурга и Людендорфа предпочло сначала очистить от русских немецкую землю.
26 августа русские перешли в общее наступление. В этот день командарм–4 ген. А.Е. Эверт отдал приказ за № 49, где указывал: «Обращение через меня за помощью не всегда может быть своевременным, а потому вновь напоминаю командирам корпусов оказывать друг другу взаимную поддержку, стремясь к достижению общей цели, поставленной армии. Для того, чтобы командирам корпусов приобрести свободу маневрирования, необходимо… иметь сильные резервы, а между тем наблюдается равномерное растягивание войск по всему фронту, вследствие чего, естественно, управление боем быстро выходит из рук высших начальников». 27-го числа в плен было взято более 15 тыс. австрийцев. Противник стал стремительно отступать. В сражении 28–30 августа под Рава-Русской и на Городокских позициях русские 3-я и 8-я армии сдержали натиск противника, пытавшегося переломить ход операции, после чего Конраду фон Гётцендорфу не оставалось ничего иного, как отдать приказ об общем отступлении к Карпатам. Вялое русское преследование 8 сентября застопорилось, упершись в австрийскую крепость Перемышль. В период с 1 по 8 сентября русские армии выходили к Сану, форсировали его на ряде участков и сосредоточивались для удара по Перемышлю, где заперся многочисленный гарнизон.
Галицийская битва стала первым реальным испытанием для ген. А.Е. Эверта как самостоятельного военачальника уровня командующего армией. Здесь отчетливо проявились те качества полководчества, что были присущи Эверту в ходе всей Первой мировой войны: великолепие в обороне и проведении контратак, наряду с недостатком волевых качеств к риску в наступлении. Комендант крепости Ивангород А.В. фон Шварц, который в августе 1914 г. подчинялся Эверту, характеризует полководца следующим образом: «Он имел вид очень энергичного человека, но на самом деле таковым не был. Я не могу сказать, чтобы он был нерешительным, но в продолжение всего его командования 4-й армией он обнаружил большую растерянность и ни разу не принял такого решения, которое при умелом проведении дало бы громкий успех, или нанесло бы удар при обратных обстоятельствах. Однажды он мне сказал: “Моя армия никогда не имела большого успеха, но никогда и не несла больших потерь”. Лично я считаю такую излишнюю осторожность недостатком для военного начальника, так как во многих случаях, решительным ударом можно было нанести неприятелю неисчерпаемый вред. Но он не предпринимал ничего, принимая все меры для отражения наступления противника, теряя время, уступая неприятелю инициативу действий и окончательно упуская подходящий случай. Другим недостатком его характера было пристрастие к офицерам Генерального штаба. Принадлежа к этой корпорации, он отдавал офицерам Генерального штаба явное предпочтение и часто совершенно несправедливо. Однако за всеми этими свойствами скрывалось доброе сердце»