Основные усилия намеченного прорыва возлагались на фланговые группы, в то время как центральная должна была сковывать противника по фронту. Резервы, подтянутые к флангам, должны были закрепить прорыв. Следовательно, как генерал Рагоза, так и штаб фронта еще больше затруднили самим себе управление войсками. Ведь более логично было бы передать всю ответственность в созданные армейские группы (три корпуса — это не менее чем армейская группа). Однако каждая группа была обязана отчитываться перед командармом–4, затевая никому не нужную переписку и ослабляя контроль за ходом собственно самой операции. А.А. Керсновский говорит, что в ходе наступления в штаб 2-й армии ежедневно поступало до 3 тыс. входящих телеграмм, сообщений и прочих документов. К чему все это было нужно, если ген. А.Ф. Рагоза мог бы перенести свой штаб в район удара и лично контролировать ситуацию в ударной группировке, не отсиживаясь в 40 километрах в тылу у телефона.
Не лучшим образом обстояло дело и с организацией артиллерийских средств. Управление артиллерией прорыва было возложено на ответственность начальников групп. Естественно, что все они каждый по-своему распорядились артиллерийскими средствами. В группе Плешкова были образованы дивизионные, корпусные и групповые артиллерийские группы. В группе Сирелиуса попыток централизации действий артиллерии вообще не было предпринято: оба вверенных Сирелиусу корпуса действовали на свой страх и риск. В группе Балуева все батареи объединялись под номинальным руководством инспектора артиллерии 35-го армейского корпуса. Однако вследствие того, что войска 35-го и 5-го корпусов наступали в разных направлениях, это объединение свелось к простой фикции.
Более того: даже и артиллерийские начальники не всегда оказывались на высоте своего положения. Так, на участке наступления частей 1-го Сибирского корпуса, который, собственно говоря, должен был наносить главный удар, половина артиллерии вообще не могла действовать. Причина тому — неправильная расстановка батарей на позициях: «При выполнении Нарочской операции 2-й армии в марте 1916 года в 1-м армейском корпусе расстановка артиллерии встретила большие затруднения вследствие лесисто-болотистой местности. Батареи пришлось ставить на случайных лесных полянках, устраивая для орудий помосты из бревен; наблюдательные пункты приходилось избирать на опушке леса, в линии нашего сторожевого охранения и непосредственной близости к противнику; окопов нельзя было возвести ни для артиллерии, ни для пехоты»{226}. То есть артиллерия не только не могла маневрировать в бою, помогая огнем своей пехоте, но даже само ее развертывание столкнулось с объективными трудностями местности.
Нельзя не отметить, что общевойсковое командование всячески мешало артиллеристам. Например, в той же группе генерала Плешкова поставленные перед артиллерией задачи после первой неудачи были изменены 12 марта. Теперь атака, по замыслу ген. М.М. Плешкова, должна была производиться на два километра южнее того участка, что намечался ранее, и перед которым сосредоточивались артиллерийские батареи. Часть батарей (прежде всего, тяжелых) в условиях ужасной распутицы переменить свои позиции не успела, а потому и не смогла надлежащим образом поддерживать действия своих войск после взятия первой линии неприятельской обороны. А ведь именно от качества организации артиллерийского огня зависит успех прорыва сильно укрепленной неприятельской оборонительной полосы.
Таким образом, можно констатировать совершенно недостаточную подготовку предстоящей наступательной операции, которая, тем не менее, носила широкие масштабы, так как предпринималась усилиями сразу двух фронтов. С одной стороны, безусловно, войска еще набирались опыта, и какие-то недочеты были неизбежны. Но ведь командиры прошли большую военную школу, начиная с 1914 г., а высшие начальники — и со времен Русско-японской войны 1904–1905 гг. Им ли было не знать, как именно следует наступать? Тем не менее, высшие руководители, отделываясь бюрократическими указаниями, сваливали организацию удара оперативного масштаба на низшие инстанции, которые зачастую не имели даже соответствующих полномочий. Соответственно, скверно организованное наступление не могло увенчаться успехом.
Нарочская операция началась 5(18) марта. Накануне наступления генерал Эверт, желая поднять дух личного состава, обратился к войскам 2-й армии с воззванием, в котором, в частности, говорилось: «Государь император и родина ждут от вас ныне нового подвига — изгнания противника из пределов империи. Приступая завтра к началу выполнения этой высокой задачи, веря в ваше мужество, глубокую преданность государю и горячую любовь к родине, я убежден, что вы свято исполните свой долг перед царем и родиной и освободите ваших братий, страдающих под гнетом врага. Да поможет нам Бог в нашем святом деле». К сожалению, в ходе операции сам ген. А.Е. Эверт не сумеет проявить доблесть духа, чтобы исправить ошибки подготовки и развертывания для удара.
После непродолжительной артиллерийской подготовки (снаряды следовало экономить) русские войска бросились в прорыв. Атаки продолжались 10 дней, с каждым новым шагом увеличивая число жертв. Жертв, тем более бессмысленных, что организация наступления всячески препятствовала его успеху. Как говорит об этом «десятидневном побоище» А.А. Керсновский, «пришлось атаковать за три месяца до срока, бросить в бой еще не обученные, не готовые войска, расстреливать еще не накопившийся запас снарядов, наступать в озерно-болотистом районе, в весеннюю распутицу, когда пехота проваливалась выше колен в воду, а артиллерия при выстреле осаживала по ступицу колес!»
Характерно, что основной удар наносился в узкой теснине между озерами Нарочь и Вишневское в направлении на занятый германцами холм под условным наименованием «Фердинандов нос», названный так по широко разыгрываемой карикатуристами внешности болгарского царя Фердинанда I. Прорыв в этом районе должен был бы разметать неприятельские резервы и тем самым опрокинуть врага. Однако возможность использования успеха русской стороной была невелика: местность являлась бездорожной. Следовательно, основные бои должны были развернуться в тактической зоне обороны. Для этого в резерве Западного фронта располагались три армейских корпуса и сильная кавалерия. И именно поэтому немцам следовало держаться на своих позициях во что бы то ни стало. В случае выхода русских войск в оперативную зону неприятельской обороны немцы были бы просто раздавлены: соответствующей железнодорожной сети в немецком тылу не было. Даже лихорадочно строившаяся немцами фронтовая узкоколейка к марту 1916 г. еще не была доведена до линии оборонительной полосы.
Таким образом, в принципе главной задачей русских войск являлся сам тактический прорыв и выход на оперативный простор хотя бы на одном-единственном участке прорыва. Успешное развитие прорыва решалось как русским численным превосходством, так и состоянием коммуникаций. Следовательно, главные усилия в первой фазе операции должны были лечь на плечи артиллерии: пробить пехоте коридор сквозь германскую оборону. К началу года Ставке удалось накопить небольшой резерв боеприпасов, однако их все еще по-прежнему не хватало, и опять-таки по преимуществу в тяжелой артиллерии. Так что неудивительно, что заграждения неприятеля были уничтожены далеко не везде, а пулеметные огневые точки подавлены в самой небольшой степени. Вследствие этого успех первоначально обозначился только на левом фланге, южнее озера Нарочь, где корпуса группы Балуева вклинились в оборону противника на глубину в два километра.
К этому времени германская организация обороны на Восточном фронте впитала в себя весь опыт оборонительных боев Западного фронта, где система позиционного фронта как данность уже претерпела все необходимые для максимального совершенствования характеристики. Так, каждый батальон германской армии должен был оборонять перекрестным огнем не столько свой собственный участок фронта, сколько участок соседа. Получалось, что разрушение определенного участка фронта неприятельской артиллерией в процессе артиллерийской подготовки не приносило должных результатов, так как подступы к каждой позиции прикрывались огнем соседних частей. В результате, чтобы прорвать систему оборонительных полос немцев, русским армиям требовалось предпринимать штурм на относительно широком фронте. Прежде всего, этим достигался тот фактор, что наступающие части избегали попадания в огневые «клещи» обороны противника, заключающейся в образовании артиллерийского и пулеметного «мешков» огня, выстроенного на системе косоприцельного и перекрестного огневых ударов по наступающему неприятелю. Получалось, что русские вынуждались к наступлению на широком фронте, причем — одновременным ударом как по флангам, так и по фронту атакуемого участка обороны противника. Фронт атаки, как правило, должен был составлять ширину, примерно равную дальности стрельбы легкой артиллерии, то есть около девяти километров. Это — фронт атаки как минимум двух армейских корпусов. А ведь требовалось еще выделить и резервы, необходимые для развития успеха и закрепления на захваченных неприятельских позициях. Таким образом, любой прорыв не мог быть произведен менее, чем армейской группой из 5–6 пехотных дивизий, не считая соединений для развития прорыва.
Широкий участок удара избавляет атакующие части от огневых «клещей», а развитие прорыва маневренной группой, по теории, должно избавить и от «клещей» маневренных. По идее, все это было известно русским военачальникам. Тем не менее командиры не сумели организовать наступления на достаточно широком фронте, чтобы избежать чрезмерных потерь при атаке. В группе Плешкова вся тяжелая артиллерия была сосредоточена на узком участке в 2,5 км, якобы для массирования удара. Но все это привело к тому, что часть орудий просто-напросто не смогла стрелять вообще. Также не был организован подвоз снарядов, а потому, расстреляв имевшийся в наличии боекомплект, тяжелые пушки замолчали в самый разгар боя. Не существовало даже и запасов снарядов легкой 3-дм артиллерии, за исключением 1-го армейского корпуса. Участник войны пишет: «В остальных корпусах группы Плешкова пополнение боеприпасами… происходило с большими задержками, вследствие того, что они не были выданы батареям заблаговременно, а промежуточные склады отсутствовали. Тыловой склад боеприпасов находился на станции Воропаево. Артиллерийским паркам, получавшим снаряды для батарей, приходилось преодолевать ежедневно до 80 км по скверным дорогам в условиях весенней распутицы. В результате питание боеприпасами, особенно гаубиц и 107-мм пушек, оказалось настолько неудовлетворительным, что на батареях в отдельные периоды боя не было снарядов»