{264}. «Достаточными силами» стали не менее чем в 2,5 раза превосходящие противостоящих немцев войска. Кто же выиграл более от бездействия армий Западного фронта?
С другой стороны, захлебнулся и Брусиловский прорыв. Громадные потери при небольших видимых результатах поразили страну и позволили готовившую государственный переворот оппозицию воспользоваться этим как козырем в борьбе против императора Николая II. Современники не сумели сразу оценить, что русские неудачи были не хуже неудач союзников, гораздо более богато оснащенных техникой. Завязанная русскими «мясорубка» на Восточном фронте, вывела из строя противника не меньше людей, нежели потеряли русские. Впрочем, эта точка зрения спорна, так как, например, авторитетнейший военный исследователь С.Г. Нелипович считает, что русские потери в 1916 г. были как минимум в 1,5 раза выше неприятельских. Однако же в целом, все было не так плохо, как представлялось оппозицией в миллионах листовок и тиражах буржуазных газет. Разочарование итогами кампании было столь велико, что 7 октября такой выдающийся офицер и военный теоретик, как А.Е. Снесарев, записал в дневнике: «Не надо нам гениальных, которые решают дивные задачи, а дайте нам средних, но храбрых, честных в труде и исполнительных. Дивизия, в которой будут такие, непобедима; она не будет, может быть, иметь ярких разгромов, но она обеспечена от поражений и осечки не даст»{265}.
Именно таков был генерал Эверт. Тот самый Эверт, который ни разу не был разбит, но и ни разу не победил. Тот самый Эверт, который своим бездействием провалил кампанию 1916 г. Исследователь полководческого искусства русских военачальников той войны говорит: «Его осторожность, которую следует считать нерешительностью, в конечном итоге высветила его как человека, боявшегося ответственности»{266}. Уж если такие офицеры, как А.Е. Снесарев, предпочли бы Эверта Брусилову, то надо отметить высочайшую степень недоверия войск к своим высшим руководителям. Безусловно, предпочтение верной пассивности риску дерзновения есть следствие боев на Юго-Западном фронте в мае — сентябре 1916 г. Но зато много ли это дает истощаемой стране, которая и до войны шаталась от революционных потрясений?
Конец 1916 г. для Западного фронта прошел в локальных стычках и укреплении позиций. Например, телеграмма Эверта в Ставку 17 ноября показывала: «Вследствие отправления с Западного фронта войсковых частей на другие фронты, уменьшение состава войск Западного фронта создало настоятельную необходимость в возможно скорейшее время восполнить растянутое и потому слабое расположение войсковых частей соответствующим усилением укреплений войсковых позиций. Необходимость интенсивного укрепления особенно велика в тех болотистых районах, которые, будучи в летний период малопроходимы и потому недоступны для производства в них оборонительных работ, в зимнее время становятся доступными для действий противника». Просьба — не брать более саперов с Западного фронта на Юго-Западный и Румынский фронты{267}.
Итак, решение войны откладывалось на будущий год. Верховное главнокомандование делало все от него зависевшее, чтобы кампания 1917 г. стала последней. В Действующую армию потекли новые пополнения. Накапливались запасы вооружения и боеприпасов. В тылу создавался отдельный 48-й армейский корпус ген. Ю.М. Шейдемана — Тяжелая артиллерия особого назначения. Союзники поставляли артиллерию и пулеметы. Готовились и военачальники. 10 ноября Эверт сообщил Алексееву, что операции кампании 1917 г., «если и не приведут войну к полному окончанию, то, во всяком случае, предрешат с очевидностью ее исход»{268}.
17–18 декабря в Ставке пройдет последнее Совещание высшего генералитета при царском режиме. На нем будут решаться две задачи — реорганизация действующей армии («реформа Гурко») и оперативно-стратегической планирование на будущий год. На этом Совещании, как ни странно, главкозап ген. А.Е. Эверт утверждал, что теперь, когда противник сконцентрировал против Юго-Западного фронта значительные силы, «едва ли наше наступление на этом фронте будет иметь большое развитие и значение». Еще меньше шансов на успех, по мысли генерала Эверта, имело бы наступление на Балканы через Румынию, ибо использовать для главного удара Румынский фронт ударом на Болгарию невозможно, так как уже теперь нельзя должным образом питать находящиеся там войска, вследствие единственной железнодорожной колеи, соединяющей армии Румынского фронта с Россией. А затем будет невозможно вывезти оттуда войска, буде противник нанесет контрудар на каком-либо оголенном участке другого фронта. Поэтому А.Е. Эверт опять выдвинул идею о проведении главного удара опять-таки армиями Западного или Северного фронтов. То есть, повторимся, погубив кампанию 1916 г., ничтоже сумняшеся, главкозап требует вновь передать ему главный удар. Для успеха наступления генерал Эверт испрашивал только для ударной армии около 2 тыс. орудий, в том числе не менее 700 — средних и тяжелых калибров. Последних — не более не менее как 258 штук.
Как все это оценить? Бесспорно, что для взлома обороны противника требовалась тяжелая артиллерия в больших количествах. Но где ее было взять? И если ты не веришь в успех, то зачем же требовать для себя главный удар? При всем том точность и четкость главкозапа в организации войсковой службы нельзя не отметить. Опять готовились войска и артиллерия. Сосредотачивалась новейшая по меркам Восточного фронта техника. Например, приказ от 29 декабря говорил о необходимости совместной артиллеристов и летчиков-наблюдателей — «особенно при помощи радиотелеграфа, которым будут снабжены все наши новые летательные аппараты»{269}. Но любая техника бессильна без человеческого фактора. Без людей, организующих работу техники, и подчиняющую ее целям, поставленным людьми.
Что же касается стратегии, то в кампании 1916 г. можно видеть все то же своеволие фронтов, что ив 1914 г. Каждый фронт действует по собственному разумению, зачастую игнорируя Ставку. Тем не менее можно объяснить это обстоятельство, раз перед глазами была масса самых отрицательных последствий, к которым приводила такая практика вождения войск. Действительно, аналогия с 1914 г., в смысле соподчинения и армейской иерархической системы, полная. Но теперь уже — не столько на уровне армий, сколько целых фронтов. А.Е. Эверт под Барановичами в 1916 г. напоминает Н.В. Рузского под Львовом 1914 г. Сколько его ни понукает вышестоящее командование, он не желает подчиняться, предпочитая синицу в руках журавлю в небе. Но Рузский хотя бы наступал, а не отделывался пустыми отговорками. Впрочем, как запоздалый поворот на север 3-й армии ген. Н.В. Рузского в ходе Галицийской битвы позволил австрийцам беспрепятственно отступить за р. Сан, так и запоздалый удар под Барановичами не сыграл ровно никакой роли для положения австро-германцев, уже надломленного Брусиловским прорывом Юго-Западного фронта.
Новый 1917 год для военачальников являлся годом новых надежд, так как весной предполагалось новое наступление с решительными целями. Приказ Эверта от 1 января 1917 г. гласил: «В день Нового года вместе с поздравлениями шлю вам, доблестные войска Западного фронта, свой сердечный привет и пожелания. 1917 год наступает для нас при благоприятных условиях: видя с каждым днем растущую боевую мощь нашу и наших союзников и опасаясь грозных последствий своего злого дела, враг заговорил о мире. И хотя еще много нужно нам положить труда, чтобы окончательно обессилить и разбить Германию и ее союзников, но мы уже знаем, что час их неизбежного поражения, а нашей победы — близится». Все эти надежды оказались втоптаны в прах Февральской революцией.
После революции
В отличие от ряда некоторых других высокопоставленных генералов, главнокомандующий армиями Западного фронта ген. А.Е. Эверт не принял никакой выдающейся роли во время отречения от престола императора Николая II и падения российской монархии. Генералы Эверт и Сахаров (помощник главнокомандующего армиями Румынского фронта) являлись наиболее лояльно настроенными по отношению к царю главкомами. Оппозиционные заговорщики прекрасно знали это, а потому А.Е. Эверт и В.В. Сахаров остались вне связей с либеральными кругами Государственной думы. В частности, когда зимой 1917 г. посланцы оппозиции объезжали главнокомандующих фронтами, то ни Эверт, ни Сахаров такой «чести» не удостоились. Вернее, эти визиты носили, так сказать, «официальный характер». В Минск — штаб Западного фронта — приехал лично председатель Государственной думы М.В. Родзянко, прощупывавший настроения как самого главкозапа, так и его окружения, тем более, что было известно о левых настроениях генерал-квартирмейстера фронта ген. П.П. Лебедева, впоследствии занимавшего высокие посты в РККА.
Очевидно, этот визит не имел особого успеха, так как в ходе Февральской революции главкозап получал информацию одним из последних. Вплоть до последнего момента он исполнял приказы Верховного главнокомандующего. В частности, Западный фронт должен был послать на подавление восстания в Петрограде 34-й Севский и 36-й Орловский пехотные полки, 2-й лейб-гусарский Павлоградский и 2-й Донской казачий конные полки (отправка 1 марта). Пока еще для генерала Эверта хватало профессиональных обязанностей.
Фактически началом участия главкозапа в переломных событиях февраля 1917 г. является телеграмма М.В. Алексеева главнокомандующим фронтами, где Алексеев прямо предложил положительно ответить на вопрос о необходимости отречения императора от престола в пользу сына при регентстве брата великого князя Михаила Александровича. Известно, что Эверт пытался, насколько возможно, уклониться от ответа на вопрос Ставки (то есть лично Алексеева) относительно отречения императора. Главкозап запросил предоставить ему ответы главкосева и главкоюза, и только тогда, убедившись, что весь высший генералитет, кроме него самого и В.В. Сахарова, поддержал переворот, вынужденно присоединился к общему мнению своих коллег. Даже А.И. Деникин признает, что «Западный фронт долго задерживал ответ. Румынский также долго уклонялся от прямого ответа и все добивался по аппарату у соседних штабов, какой ответ дали другие». Безусловно, все это отнюдь не оправдывает генералов Эверта и Сахарова, по сути дела, нарушивших присягу своему сюзерену и Верховному главнокомандующему, но их колебания и нерешительность подтверждают точку зрения, что, вероятнее всего, эти два главнокомандующих не обладали точной информацией о готовящемся перевороте (слухами питались все). А главное, в условиях, когда Ставка (М.В. Алексеев) и герой прошлогодней кампании (А.А. Брусилов) твердо поддержали идею отречения, главкозап и помглавкорум не решились на противостояние в поддержку императора, находившегося к тому же в руках сторонника отречения (Н.В. Рузский). В своей телеграмме от 2 марта на имя императора Николая II ген. А.Е. Эверт указал: «При создавшейся обстановке, не находя иного исхода, безгранично преданный вашему величеству верноподданный умоляет ваше величество, во имя спасения родины и династии, принять решение, согласованное с заявлением председателя Государственной думы, выраженным им генерал-адъютанту Рузскому, как единственно видимо способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии». Ссылка на М.В. Родзянко и Н.В. Рузского показывает, что главкозап до последнего момента был отстранен от того объема ин